Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

из исключения правилом? Что общего и различного между неточной рифмой у Блока и у других символистов? Что принято и что отвергнуто в опыте Блока последующим развитием русской неточной рифмы? Эти четыре вопроса пока не имеют ответа. Попыткой дать на них хотя бы частичный ответ и является эта статья.

Такой ответ возможен лишь на основе систематического обследования рифмы с помощью подсчетов. До сих пор рифма изучалась с цифрами в руках гораздо менее усердно, чем метрика и ритмика. В. М. Жирмунский делал подсчеты, но не решался положиться на них и поэтому оставил свои цифры неопубликованными («Не придавая значения подсчетам, я предпочел бы представить собранный материал целиком… Ограничиваюсь примерами… приводя цифры там, где необходимо иллюстрировать показательные контрасты в эволюции рифмы… Цифра как таковая, ее абсолютная величина (даже приведенная к известному коэффициенту встречаемости) не представляет никакого интереса для исследователя рифмы; поэтому я не придаю большого значения отдельным пропускам и просчетам»[161], а все последующие опыты подсчета были достаточно разрозненны и случайны. Поэтому об употребительности различных видов рифм у различных поэтов мы могли говорить лишь в выражениях «есть — нет», «много — мало», но не могли говорить: «на столько-то больше — на столько-то меньше». Понадобились новые подсчеты. Нами подсчитан процент точных, неточных, приблизительных и йотированных рифм по большим выборкам из 300 поэтов от Кантемира до наших дней (см. выше). Подсчеты делались раздельно для женских, мужских закрытых и мужских открытых рифм; дактилические рифмы пока не исследованы и в настоящем разборе не освещаются. На этом материале и основываются все дальнейшие сопоставления и выводы.

2.1

Напомним основные понятия, с которыми приходится иметь дело в русской рифме. Нормой в русской классике XVIII–XIX веков считается точная рифма — полное фонетическое тождество рифмующихся окончаний: моленье — виденье, любовь — кровь, звезда — всегда.

Отступлениями от этой нормы в женской рифме являются рифмы: 1) приблизительные — с нетождеством безударных гласных в рифмующих окончаниях (ЖП, фонетическое нетождество, моленью — виденье, или даже только графическое, моленья — виденье); 2) йотированные — с нетождеством конечного йота (ЖЙ, молений — колени); 3) неточные — с нетождеством согласных (ЖН, моленьям — виденье, вечер — встречи и проч.).

Отступлениями от этой нормы в мужской рифме являются только рифмы неточные: в закрытой мужской рифме — например, любовь — богов (МзН); в открытой — например, звезда — мечта (МоН) или (в ХХ веке) звезда — страдал (Мзо).

Некоторые фонетические несоответствия при этом, по-видимому, представляют собой традиционно дозволенные орфоэпические варианты: пронеслося — вопроса, друг — дух; они к неточным рифмам не причислялись, они интересны для истории русского языка, а не русского стиха.

2.2

Почему в русской рифме исторически выделились именно такие типы дозволенных и недозволенных соответствий? Почему русские поэты, твердо державшиеся установки на фонетическую точность, тем не менее допускали йотированные рифмы с их откровенной фонетической неточностью? Почему, хорошо понимая разницу между буквой и звуком и с самого начала позволяя себе рифмы любить — быть и лёд — бьёт, они, тем не менее, упорно сопротивлялись приблизительным рифмам типа догадка — сладко?

Ответ на эти вопросы открывается только при взгляде на иностранные образцы, которыми располагали первые русские стихотворцы. Что одинаковые ударные гласные звуки могут выражаться разными буквами, они знали и по французским рифмам «plaire — mére», и по немецким «Ehre — wäre»; что звонкий согласный оглушается и может рифмоваться с глухим, они знали по немецким рифмам типа «Sand — bekannt». Но ни йота на конце слов, ни несовпадающих гласных в женском окончании слова французский и немецкий языки не знали: здесь русские поэты были предоставлены собственным силам. Почему они легко допустили нетождество йота, замечательно догадался еще Жирмунский (с. 139): они вспомнили, что в польском языке, где прилагательные йота на конце не имеют, может рифмоваться, например, stary — czary, и сделали вывод, что и по-русски можно рифмовать старый — чары. Почему они с трудом допустили нетождество безударных а и о, е и и, также можно догадаться: видя, что во французских, немецких стихах рифмуют только plaire — mére, springen — singen, Schneider — Kleider и т. п., они заключили, что и в русских стихах рифмоваться могут только е — е, о — о, а — а и т. п., — иными словами, гласный безударного слога сохраняет качество гласного ударного слога. Так в XVIII веке сложилась традиция русской точной рифмовки, постепенно и с разных концов расшатываемая в течение следующего века.

3

Это расшатывание («деканонизация», в терминологии Жирмунского) и составляет историю классической русской рифмы. Сколько-нибудь подробный очерк этого процесса в рамках настоящей заметки, конечно, невозможен. Мы ограничиваемся тем, что приводим показатели йотированных, приблизительных и неточных рифм (в процентах от общего количества женских и мужских, закрытых и открытых) для трех томов лирики Блока (табл. 1б) и, суммарно, для основных этапов истории рифмы по всему нашему материалу (табл. 2).

Таблица 1a. Рифмы Блока: йотированные, приблизительные, неточные

Таблица 1б. Рифмы Блока (в %)

Таблица 2. Рифма Блока на фоне рифмы русских поэтов (в %)

Из таблиц видно:

а) в XVIII веке в сумароковской школе господствует идеальная точность рифмы;

б) неточные рифмы Державина разрушают этот идеал точности, но сами не прививаются;

в) вместо этого в поколении Батюшкова — Жуковского входят в употребление йотированные (традиции Капниста) и неточные открытые мужские (типа любви — мои) рифмы;

г) так рифмует и молодой Пушкин; но зрелый Пушкин (вместе с ним — Жуковский, а за ним — Баратынский) возвращается к повышенной, как в XVIII веке, точности рифм;

д) однако они одиноки: употребительность неточных открытых рифм (любви — мои) держится у Лермонтова и достигает предела у Полежаева, Кольцова, молодого Тургенева;

е) здесь происходит перелом: внимание перемещается с неточных открытых рифм на приблизительные (моленья — виденью), и в течение XIX века первых становится все меньше, вторых все больше;

ж) при этом можно различить поэтов более сдержанных (Фет, Некрасов) и более смелых (А. К. Толстой, В. Соловьев) в применении приблизительной и заодно йотированной рифмы;

з) наконец, у символистов (не раньше!) приблизительная рифма узаконивается окончательно, а Брюсов и Блок неточными рифмами открывают новую эпоху.

Таким образом, рифма символистов является естественным продолжением рифмы XIX века. Неточные мужские закрытые и открытые остаются редким исключением — только Белый в «Пепле» архаизирует не только ритм, но и рифму: мои — в крови, дня — поля и проч. В