Страж неприступных гор - Феликс Крес

Сменялись три вахты по пятнадцать человек. Остальные ложились спать с оружием в руках. Риди и ее конь занимали место в самой середине группы. Два раза поднимали тревогу, разбуженные моряки, расположившиеся лагерем на обочине дороги, с клинками наготове наблюдали за поспешно проходящими мимо отрядами — один направлялся туда же, куда и они, другой в сторону Бадора. Моряков никто не трогал, но их уже не столь опасались, как в начале пути. Видимо, вести в горах расходились быстро, и все уже знали, что исключительно большая банда чужаков не ищет приключений и не собирается связываться с кем попало.

Это не предвещало ничего хорошего. Здесь никто не уважал людей за то, что они были спокойными и приятными в общении.

Моряки Ридареты окончательно выбились из сил. Они шли, почти ничего уже не соображая, вернее, просто брели. Но могли ли они вернуться? Вот в чем вопрос. Заканчивались запасы еды. Каждый из них, заглянув в трюм, мог приблизительно оценить и крикнуть офицеру, на сколько дней рейса хватит еды, но зато никто не знал, какое количество провианта для себя следует взять в дорогу. Казалось, будто огромной горы еды, не помещавшейся в мешке, хватит чуть ли не навсегда. Но это было не совсем так.

У лучников возникали проблемы с луками, которые, не защищенные от влаги, мало на что годились. Терялись стрелы — на корабле никто их не носил и не умел заботиться о подобных вещах: перед боем оружейник открывал склад и выдавал все необходимое. Пропадали трубки, ножи и разная мелочь — что бы несчастный матрос ни положил на камень, нужно было сразу забрать обратно, ибо если он о том забывал, то пиши пропало — камень не был рундуком на корабле и никуда не собирался вместе с ним плыть. Не хотел гореть мокрый табак, нечем было развести огонь. Одежда на спине вообще не высыхала. Подобные вроде бы мелочи какое-то время спустя становились невыносимыми. У Ридареты имелись более серьезные поводы для беспокойства, нежели дурное настроение ее подчиненных, но на последнем привале перед Громбом она поняла, что через день или два ее раздраженные парни начнут резать друг друга. На трезвую голову! В дикой драке, потому что кто-то кому-то забыл напомнить забрать платок. На корабле в руках команды постоянно находилось самое большее несколько единиц тяжелого оружия, у основной массы имелись лишь ножи. Но здесь было сомнительно, что вооруженных до зубов безумцев сумеют успокоить измученные гвардейцы под командованием немолодого Неллса, который от беготни по горам выбился из сил намного больше остальных.

Ночь, впрочем, прошла спокойно, во всяком случае бескровно. Ридарете, однако, не удалось отдохнуть, так как к ней вернулся кошмар, с которым в последнее время она постоянно боролась — и который, увы, не был сном… Насылаемые Риолатой видения событий, мест… Они всегда были настоящими.

Ридарете снился сон.

«Я хочу тебя убить и ищу способ, как это сделать, — говорил человек в невзрачном буром плаще, со скрытым в тени капюшона лицом. — Но у меня мало времени, и я предлагаю простой договор: давай сразимся, Рубин. Приходи ко мне, я буду ждать. Ты обладаешь неуязвимостью и разными скрытыми силами, о которых даже не знаешь, я же — математик Шерни. Да, мудрый и очень сильный. Потому что я искал и нашел, заплатив за поиски крайне высокую цену. Ищи и ты, заплати, и, может, тоже что-то получишь. Ты обретешь оружие. Появись в Громбе».

Возникал образ разрушенного города: остатки ворот, уничтоженная улица, трупы домов, дальше пустая площадь, вероятно бывшая когда-то рынком… Улочка, еще одна… Выщербленная стена, странно напоминающая лошадь — с головой, шеей и спиной. Еще одна улица и руины какого-то очень большого здания. Камни с остатками раствора, что-то вроде пола из гранитных плит…

«Что тебе нужно? Жизнь плененного королевой пирата? Если ты погибнешь, я пошлю в Роллайну доказательство того, что это случилось, и твой опекун получит свободу. Если же ты не отправишься на встречу со мной или вернешься с полпути, я узнаю об этом и прибуду в Роллайну раньше тебя — поверь, я умею очень быстро путешествовать… А кто тот человек, который в Таланте убил моего товарища? Я не ясновидец, лишь математик. Разум мне подсказывает, что выступить против двоих посланников мог тот, кому очень хорошо заплатили, либо тот, для кого что-то — а может, кто-то? — крайне важно. Может, я и ошибаюсь, Рубин… Знай, однако, что моряк этот носит в своих жилах смерть, ибо победить двух посланников ему удалось не столь уж безнаказанно. Появись в Громбе, и я отменю уже вынесенный приговор. Пока что я еще могу это сделать. Мне не нужна смерть этого человека, вернее, мне куда важнее твоя смерть, ибо ты — виной всему».

Медленно исчезал мертвый город, расплывался образ человека в капюшоне. Появилось покрытое тучами небо, под которым светился тысячей огней город. Потом под голубым небом возникло волнующееся море.

«Объяснения? Сомневаюсь, что стоит их тебе представлять, но вот они, Рубин. Под небом Шерни существует прекрасный безопасный мир, который недавно посетила война, хотя и казавшаяся страшной, но бывшая, по сути, невинной. До этого в течение десятилетий или даже столетий царил мир, названный „вечным“, в границах так называемой империи. Люди доживали свои дни в прекрасных дартанских городах и мирных армектанских селениях, среди которых бродили странствующие учителя, передававшие простым крестьянским детям искусство чтения, рассказывавшие сказки о мире, а по сути, его историю. Так было и еще будет. Войны вскоре минуют, ибо в Шерере трудно найти причины, по которым они могли бы постоянно возникать; голая политика таких причин не дает. Причины непрерывных или постоянно возобновляющихся войн должны лежать где-то глубже и касаться непреодолимых различий в понимании мира, а в Шерере подобные причины лежат в основе лишь небольшой и утомительной, но на самом деле представляющей лишь ряд мелких столкновений пограничной войны с алерцами, чужой расой из-под чужого неба».

Гасло небо над морем, и на сером расплывчатом фоне вновь возникала накрытая капюшоном склоненная голова.

«Может, где-то и есть, Рубин, миры лучшие, чем наш, но наверняка есть и худшие. Может, есть такие, где жгут книги и казнят ученых, нельзя говорить правду и даже ее искать, ибо она изначально считается ложью. Возможно, разумные существа не знают, что их создало, и потому верят, как то показывает в своих моделях Готах, в разные неподтвержденные вещи, а во имя этой голой веры готовы убивать друг друга — вот, собственно, одна из мнимых и неустранимых причин вечных войн. Крайне важная для исповедующего ее, и тем не менее голая вера, которую Готах называет „религией“, когда никто никого не может убедить никакими доказательствами, поскольку таковые доказательства отсутствуют, и потому остается силой настоять на своем… Всего лишь висящая в пустоте модель, созданная страдающим избытком воображения философом? Несомненно, да. Но вполне возможно, существуют миры, в которых бушуют эпидемии неизвестной нам силы, убивающие уже не отдельные семьи, но опустошающие целые края, страшные болезни, передающиеся дыханием, прикосновением, может, даже актом любви — подобные тем, что у нас вызывают неприятное опухание и назойливый зуд, не проходящий несколько месяцев… Даже если таких миров нет, то сама мысль о том, что они могли бы существовать, потрясает и велит любить спокойный и прекрасный мир, который у нас есть. А тем временем, Рубин, на окраинах этого мира, в Громбеларде или на Просторах, оседает отвратительная накипь, не уважающая ничто и никого — вонючая, ядовитая и грязная. Ты символ… нет, не Отвергнутых Полос. Для меня ты символ всего, что я презираю. Жестокой силы, готовой уничтожить все, что слабее, а особенно беззащитнее. Ты та самая зараза, о которой я говорил. Движущиеся предметы, подобные тебе — ибо это всегда предметы, не люди, — могут убить и испоганить что угодно. За тобой, за пиратами Просторов, за громбелардскими разбойниками не стоят никакие разумные доводы, даже такие, какие мог бы представить алерский воин с севера, повсюду считающийся полузверем. Вы поганите мой мир, убивая ради наслаждения от убийства, для забавы — ведь не из необходимости же? Я хочу тебя за это наказать, ибо мне все равно, откуда ты взялась, все равно, что тобой движет, — ты заслуживаешь самой страшной смерти в муках. Заразу следует истреблять и выжигать огнем, так, как поступают с домами, в которых бушевал убивший всю семью мор. Достаточно проявить лишь тень милосердия к зверству, чтобы вы множились до бесконечности, пока в конце концов не отравите и не уничтожите все вокруг. Вот мои доводы, Рубин, — надо полагать, для тебя непостижимые. И тем не менее приходи, чтобы спасти двоих куда меньших негодяев. Приходи, ибо я хочу тебя убить, прежде чем умру сам, и сделать для своего мира хоть что-то хорошее. Кто-то может сказать, что лах'агар должен быть выше всего этого, но ведь я человек».