Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

– К чему такие предосторожности, Семерик? – недовольно оглянулся Божественный. – ДозирЭ и сам пока еще мой телохранитель.

Семерик, стройный крепкий воин с красивым мужественным лицом, лишь повел плечами.

– Позволю себе заметить, мой Бог, – бесстрастно отвечал он, пропустив мимо ушей последнюю фразу Божественного, – ДозирЭ крайне опасен: я видел его в схватке. Думаю, что он опасен и безоружный. Лучше всего было бы связать ему руки. Только тогда можно не беспокоиться.

«Семерик всё знает, – догадался Инфект, показывая жестом телохранителю, что принял его опасения к сведению. – Скорее всего, об этом знают и в Белой либере. Знают, хитрецы, может быть, даже больше, чем знаю я». Он вспомнил, что несколько раз получал сведения о неприятных слухах, которые бродили по Грономфе. В народе говорили, что Божественный воспылал страстью к люцее Андэль, возлюбленной одного из лучших своих воинов, и что он только и ждет случая, чтобы расправиться с беднягой. А еще что несчастная Глум, давняя и бесспорная фаворитка правителя, к которой тот вдруг охладел, так много пролила слез на алтарь безутешного горя, что даже ослепла.

– Говори же, ДозирЭ! – гневно потребовал Божественный. – Если ты виноват – умрешь, но если это гадкий навет, умрут другие – те, кто затеял всю эту мерзкую возню.

Тут мысли молодого человека стали проясняться. Сначала в черной бездне беспамятства начали появляться, словно всполохи, какие-то отрывки, будто почти утерянные картинки из сновидений, а потом он вспомнил имя «Андэль». И тогда его память как прорвало – всё происшедшее за последний день вдруг предстало перед его внутренним взором длинной цепью стремительно развивающихся роковых событий.

– Мне не о чем рассказывать, мой Бог, – устало сказал ДозирЭ. – Все, что тебе сообщили, – правда.

– Но ведь если всё это так, тебя будут жестоко пытать, а потом казнят! – изумился Алеклия. С некоторой долей сочувствия и внезапным ощущением собственной вины он разглядывал жалкое избитое существо в чужих безобразных обносках, которое всего лишь несколько дней назад было блистательным воином. – Неужели ты не хочешь покаяться в надежде облегчить свою участь? Или представить мне какие-нибудь новые факты, которые хотя бы косвенно оправдают тебя в моих глазах? Может быть, что-нибудь важное все-таки ускользнуло от моего внимания?

Подсказки Инфекта не возымели должного действия. Пленник по-прежнему проявлял удивительное равнодушие к собственной судьбе и оставался совершенно безучастным.

– Вряд ли, Великий и Всемогущий, я что-то смогу дополнить. Вели меня отправить обратно. Меня с нетерпением ожидают мои палачи, чтобы продолжить свои упражнения на «колесе правды».

– «Колесо правды»? То самое? Тебя пытали? – спросил Алеклия.

– Еще как! – отвечал ДозирЭ. – Насколько мне известно, я выдержал двадцать пять кругов, а значит, по словам знатоков, оказался лучшим среди всех тех счастливчиков, которые до сего момента успели познать удивительные возможности этого механизма.

Телохранители невольно переглянулись, а Божественный недоверчиво покачал головой:

– Двадцать пять кругов? Не может быть!

Вместо ответа ДозирЭ разорвал на своей груди одежды и сдернул ткань с плеч, обнажившись по пояс. Семерик было схватился за меч, но Алеклия его остановил. Пленник повернулся к правителю спиной, и тот, хоть и много повидал за свою жизнь, не сумел сдержать возгласа изумления. Вся кожа на спине молодого человека была изорвана в клочья и висела лохмотьями; даже толстый слой «грономфской грязи», которой лекари Круглого Дома щедро смазали всю поверхность спины, не скрывал обнаженного мяса, черных подпалин, вздувшихся безобразных пузырей, всех колотых и режущих ран.

Алеклия с трудом подавил отвращение и приказал бедняге прикрыться.

– Тебя пытал Сюркуф?

– Точно так. И надо сказать, делал это с огромным удовольствием.

– Может быть, ты хочешь присесть?

– Боюсь, мой Бог, что я просто не смогу этого сделать.

Алеклия задумчиво почесал подбородок. С одной стороны, служители Круглого Дома явно переусердствовали, хотя и понятно, что им не терпелось расправиться с этим ДозирЭ, за которым они безуспешно гоняются вот уже несколько лет. Да и кто не знает о «горячей любви» между Вишневыми плащами и моими бесшабашными телохранителями. Но с другой стороны, совершенное преступление того стоит, и если б этот незадачливый искатель приключений был бы уже мертв, никто б не посмел винить ревностных защитников моей чести. Напротив, по совести, они заслужили награду.

– Неужели твоим действиям нет никаких оправданий? – вновь спросил правитель.

– Никаких.

– Ну, может быть, по крайней мере, ты хочешь вымолить у меня прощение в надежде хотя бы сохранить свою жизнь?

– Если б я о чем-то и попросил бы, мой Бог, то только о милости по отношению к несчастной Андэль, которая ни в чем не виновата, потому что я ее вынудил пойти со мной. Также ни в чем не виноваты мои помощники. Помогая мне, они вряд ли догадывались, для чего всё это делают. И я просил бы о снисхождении по отношению к ним…

Алеклия, несколько озадаченный, развернул свиток, который держал в руке, и пробежал по нему глазами сверху вниз.

– Ты бессовестно лжешь, ДозирЭ, – сказал он не без обиды в голосе. – Доказательства вины Андэль неопровержимы. Судя по ее письмам, которые тебе передавала маленькая блудница Зирона, Андэль не только пошла на этот шаг добровольно, но и первая подала идею побега. Странно, чего ей не хватало? Или мало я ее любил и радовал?.. Что же касается твоих друзей, – Божественный вновь заглянул в свиток, – то роль каждого из них в этом деле нам доподлинно известна…

Тут только Алеклия вспомнил, как встретил днем на улице Ювелиров странный отряд, состоящий из смазливых юношей в одеяниях воинов. «Это были, несомненно, они! – мелькнула мысль. – Одним из этих юношей была переодетая Андэль. О, если б я только знал!»

– Впрочем, твое желание спасти близких тебе людей, обрекая себя на страшные муки, достойно похвалы, – продолжал правитель. – Однако я должен наказать всех, ибо не в моих правилах прощать грязных заговорщиков…

Тут Божественный – разочарованный, обиженный – разгорячился, и его понесло. Пламенная речь, обращенная не только к ДозирЭ, но и ко всем присутствующим: телохранителям, нескольким писцам, стоявшим неподалеку, и даже к скромному Партифику, – заняла немало времени. Взволнованная, искрометная, она была щедро приправлена нравоучительными высказываниями великих и выдержками из «Откровений Ибеуса». Провтавтх остался бы доволен. Писцы тщательно всё записали.

ДозирЭ, к которому, главным образом, и была обращена эта речь, вдруг поднял глаза и посмотрел на правителя в упор.

– По праву сильнейшего, – сказал он, – ты говоришь, а я слушаю. Однако в тех же «Откровениях Ибеуса» сказано: «Будь равным среди равных, не обвиняй других в том, в чем повинен сам».

– О чем ты говоришь? – развел руками Алеклия.

– Я говорю о том, – отвечал молодой человек, обжигая его колючим взглядом, – что прежде, чем я вызволил Андэль из Дворца Любви, совершив, по твоему мнению, преступление, ты – величайший из величайших, естественно, не считаясь с чувствами всего лишь одного своего скромного подданного – какое может быть равенство между солнцем и земляным червем? – ее у меня отнял, и сделал это самым бесстыдным образом. Я, твой преданный слуга, вверил тебе свои самые сокровенные тайны в надежде получить если не помощь, то хотя бы сочувствие, но ты меня отблагодарил за мое честное служение тем, что разбил мое сердце и обрек меня и девушку на долгие мучительные страдания, которые несравнимы даже с пытками на «колесе правды».

Твои речи чисты и благородны, но помыслы и дела твои, мой Бог, лукавы…

Семерик наполовину обнажил свой меч, готовый при первом же намеке вспороть наглецу живот. Но Инфект не торопился.

– Понятно, – выдавил он. – Ты считаешь, что преступник не ты, а я? Что это именно я украл у тебя возлюбленную, а не наоборот?

– А разве не так?

– В чем-то, сознаюсь, ты прав… Так что же нам делать? Может быть, вместо тебя мне отправиться в подвалы Круглого Дома? – Алеклия усмехнулся. – Или, может быть, ты вызовешь меня на поединок?

– Если б это было возможно, именно так я и поступил бы, – дерзко заявил ДозирЭ. – Но ты же знаешь, что поединки допускаются только между равными.

– Однако, – дополнил Божественный, – если муж, занимающий более высокое положение, ничего не имеет против, то поединок все-таки может состояться. Или ты забыл, как убил эжина Туртюфа – моего лучшего поставщика? Да и повод был тот же.

– Ты хочешь сказать, что готов со мной сразиться? – недоверчиво поинтересовался молодой человек.

– Почему бы и нет! – рассерженно отвечал Алеклия. – Или ты думаешь, что я не способен отстоять свою честь сам?.. Семерик, два меча!