Пирамида. Т.2 - Леонид Леонов

Вдвое мощней на открытом приволье воздушный поток, словно под руки подхватывая, понес Дымкова к его благородной цели, и такая была сила обдува, что с каждым шагом легче становилось набухшее влагой пальто. Если бы чуть потише, было бы одно удовольствие пройтись среди пустынных увалов, отороченных багряной кромкой по краям, с остановками иногда — оглядеться, захлебнуться горьковато-пьяной прелестью поздней осени. Час-другой спустя пленкой забвенья подернулись недавние невзгоды, включая двукратное в студеной воде купанье. Возникала надежда, что к концу предстоявшей приблизительно стокилометровой прогулки повыветрится и оскорбительное взору ангелов зрелище плотского греха, послужившее поводом для вчерашней расправы. Однако в самый момент очередного его приключенья было Дымкову не до окрестных красот.

Удивительнее всего, что и не пытался остановить ни одну из поминутно перегонявших его машин, чтобы поскорее прибыть на место. Поддуваемый со спины шел, устремясь взором в небесную синь перед собою, где отчетливо, сквозь перисто-облачную кисею, просматривались порой дразнящие, не для него ли распахнутые выходные проемы в загалактическую даль, отчего и не заметил своевременно еще одной подставленной ему ловушки. В предположении сезонного ремонта шоссе там было частично перекрыто забором — очередное из участившихся в то утро приключение состоялось в узкой, на две трети сократившейся проезжей полосе. В особенности странно, что с подветренной стороны Дымков не услышал приближавшихся велосипедистов. На том отрезке обычно проводились тренировки к областным олимпиадам... Хотя, по трезвом-то размышлении, какие ремонты или соревнованья в преддверии зимы! В пестрых майках и почти вплотную проскочившая стайка гонщиков заставила Дымкова отшатнуться на осклизлую обочину, а задний, чуть правее вымахнув на вираже, одним испугом наезда скинул беднягу под откос. Все произошло так молниеносно, что собака не успела толком облаять чертову дюжину, ускользавшую наподобие цветных мотыльков. С полуоборота посланный обидчиком жертве воздушный поцелуй указывает на злостную преднамеренность проделки. Решительно кому-то понравилось периодически окунать заблудшего ангела в различные земные растворы, в данном случае было предложено чудом оказавшееся там глиняное месиво. И то показательное обстоятельство, что позже на спине ангела, в придачу к прежним поношениям, оказался красный кленовый лист, хотя взяться тому было неоткуда, свидетельствует о дурном вкусе насмешника.

Однако незначительная высота паденья и загущенность среды обеспечили Дымкову благополучную, сравнительно мягкую укладку в подготовленную выемку. Раздавшаяся глиняная жижа, быстро и целиком приняв в себя рухнувшее тело, схлынула потом, а подобие земляного валика под затылком задержало голову на уровне сомкнувшейся поверхности. Последовало негодующее усилие оторваться, даже воспарить — попытка вполне напрасная да и ненужная. Еще сыроватый с вечера драп пальто не мог сразу пропитаться жидкой глинкой, так что лежать в ней было покойно и не очень сыро. Ангелу предоставлялась возможность в сравнительно удовлетворительных условиях созерцать необозримую панораму неба и подобно нам в сходных случаях вопрошать там кого-то — зачем и за что мне все это? Лежа навзничь с крестообразно раскинутыми руками, он смог начерно пока подводить итоги своей оригинально сложившейся командировке. К накопленным за полгода ценнейшим сведениям о характере идей, то и дело одевающих в зарево шар земной, прибавилось теперь открытие — до какой степени плохо осведомлена ангельская служба о чисто телесной специфике, побуждающей род людской на предосудительные поступки... Но тут чуть поблекший на полуденной черте солнечный диск, готовый начать обратный спуск по небосклону, напомнил ангелу о считанных часах до назначенной кремлевской встречи, а воображение накидало приблизительный график лоскутовских несчастий в случае запоздалого оповещенья.

Вот прибывший к вечеру генерал обнаруживает пропажу подопечного ему государственного объекта. Издалека различимые в сумерках искры сыплются от него по сторонам, как от раскаленного предмета. Несмотря на добросовестность и многосемейность, виноватые тут же несут заслуженную кару. Объявляется всесоюзный переполох с розыском беглеца. Под командой опытных предводителей войсковые части стягиваются к старо-федосеевской обители. Не лишено вероятности, что сам великий вождь из летающего аэроплана следит за ходом операции. Наконец, из дымящихся развалин скованную Дуню выводят на соседний пустырь, чтобы, отчетливо различимая с небес, она горестным видом своим истребовала оттуда на расправу генерального саботажника по осуществлению земного счастья... И тогда отчаянная решимость влила в Дымкова недостающие силы — в два волевых маха вырваться из своего лежбища вверх по откосу, где скоропалительная резвость вновь покинула его. До пят политый глиняной глазурью, терпеливо покачивался он на опустелом шоссе, пока провидение придумывало ему какие-то срочные меры избавления.

Выручка подоспела в образе гремучей пятитонки, порожняком из ближнего рейса возвращавшейся в столицу. Мощного телосложения, с вислыми усами и в промасленной кепке мужчина спустился из кабины полюбоваться на торчавшее при дороге долговязое пугало. То ли смахивало оно на кого-то из шоферской родни, тоже синим огоньком погоревшего на пристрастии к пагубным напиткам, то ли сам зашибал во младости и, остепенясь с годами, склонен стал задумываться о судьбине младшего поколения: логика его дальнейших поступков находилась в полном соответствии со внешностью милосердного евангельского самаритянина. Без брани или осуждения взирал он на впервые хлебнувшего парня, который с полувопросительной усмешкой, как бывает нередко у юнцов в подпитии, взирает куда-то сквозь плывучую дымку мирской суеты да слизывает с губ, тоже видать в новинку ему, солоноватую жидкость из глазниц, тогда как медленная капель с полей шляпы и растопыренных рук образует рыжие натеки на асфальте. Календарная дата всеобщей получки тоже подтверждала шоферскую догадку. Впечатление у дымковского благодетеля складывалось тем более положительное, что, как правило, чем безысходней чье-то состояние, тем приятней оказать ему вспоможение — если без затраты времени и личных средств. Выяснилось вдобавок, что ехать им обоим почти по дороге, а при казенном-то бензине десяток километров в сторону, на Старо-Федосеево, для солидной машины и не крюк совсем.

— Шибко же ты намок, болезный... ладно влезай. Вот лежи тут до Москвы, обсохнешь на ветерке и отрезвеешь, поехали! — смилостивился шофер, и так как перевозить в кабине текучие грузы было бы бесхозяйственно, то и принял на себя христианский труд подсадить пассажира к себе в задок, где попутно с обозрением местности тому предоставлялась возможность живо обветриться на ветерке. — Забирай и ее... твоя, что ли, стервь беспутная?

Он нагнулся вытереть испачканные руки о юлившую в ногах собачонку, и, усмотревшая в его жесте право на жизнь и проезд, та с визгом воодушевления швырнулась к Дымкову, где до того в одиночку каталась и гремела лишь пустая тара из-под солярки. Теперь их компания пополнилась — ангел, собака да попритихшая в углу бочка железная. Торопясь домой после суточной ездки, шофер то и дело газовал, отчего на виражах покруче трое в кузове дружно переезжали по диагоналям, обмениваясь местами... но было и еще что-то щемяще сходное в их судьбе. Ежась на знобящем ветру, например, собака безотрывно, через борт, следила за приближеньем бесприютных местностей, откуда бежала накануне. Почти с той же напрасной тоской опрокинутый навзничь Дымков всматривался в зенит над собою: полуденная дымка заволакивала последний там проход наружу. И оба они наконец, наравне с пустой бочкой, ничего не могли изменить впереди. К сожалению, остается неизвестным, кто именно, прикинувшись шофером, совершил акт милосердного самаритянина.

... Сюда относится одна, характерная для подпольного богословия догадка, высказанная позже и задним числом моим гидом по лоскутовской эпопее. Согласно Никаноровой гипотезе, небо с его всесвятейшим презреньем к смердящим горестям земным, чохом зачисляемым в категорию смертных грехов, имело все основания встревожиться возрастающими успехами антипода на ниве людской, поэтому беспредметная, в смысле конкретных поручений, дымковская командировка могла играть роль своеобразного зонда вроде запускаемых для исследования разного рода неизвестностей, что, конечно, во сто крат разумнее, чем по старинке, не осмотрясь, сразу скидывать на планету аварийные бригады пророков с содомским огоньком в рюкзаке. Идеальным инструментом для подобных целей все же являлось живое существо, помимо датчиков наделенное памятью для автоматической записи испытанных психофизических состояний, кроме вовсе наверху не подозреваемых, чем и объяснялась участь некоторых предшественников ангела. Правда, в силу своей до ранимости всечувствительной конституции Дымков был к тому времени пересыщен не только духовными, но и сорными впечатленьями бытия, являясь тем не менее ценнейшим документом после их расшифровки. Согласно Никаноровой теории, небо сознательно продолжало держать своего посланца в отчаянии невозвращенства, ибо для постижения сути человеческой мало пройти стадии мудрости или ничтожества, требуется побыть вдобавок и окончательной перстью земной. Заметим повторно для насторожившихся ортодоксов, условно-библейский колорит приведенных рассуждений надо воспринимать лишь в плане философской поэтики — для кратчайшего обозначения понятий, дозволенных к употреблению — как и в математике, где пресловутый икс тоже имеет подозрительно-крестообразное начертание.