Красная машина, черный пистолет (сборник) - Сергей Лукьяненко

Машина рванулась с места, пьяный упал, едва не угодив под колесо, бамперы во что-то ударили и со скрежетом отбросили. За боковым стеклом мелькнул одноместный «Ягуар», варварски разрисованный звериными мордами.

– За что же вы его так, мистер Роберт? Хороший парень! Таких надо беречь. Это – наша опора. Слышали, как он про полицию?

– Пьяный сопляк, – проворчал Роберт. – Щенок! Не хватало, если бы он затеял еще драку!

– Пустяки. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, я слушаю.

Парень тем временем бодро вскочил на ноги, покачался несколько секунд из стороны в сторону, а потом с воплем «Ах так!» бросился к своей перевернутой машине.

Человек, оставшийся за столиком, отодвинул стакан и вразвалку направился к парню.

Парень неожиданно быстро поставил «Ягуар» в нормальное положение.

– Ну чего разорался? Это не полиция. Пойдем выпьем!

Подошедшему удалось увернуться от первого удара в голову, но второй удар в живот бросил его на землю.

Парень прыгнул за руль, и разрисованный «Ягуар», бешено завизжав на повороте всеми четырьмя шинами, вылетел на автостраду в ту сторону, куда минуту назад ушла машина Смита.

– Ну, задача мне в основном ясна.

– Только учтите – надо знать, как это делается. Возможно, наш общий знакомый не все сказал нам. Важно не только добыть СД, но и знать, как его можно добыть в следующий раз. Понятно?

– Вполне. Давайте теперь о деталях. Я предлагаю обычный туристский рейс на тот же Марс. Послезавтра на Марс идет клипер «Нерон» с очень солидной публикой. Он стоит у нас в плане. Так что тут и организовывать нечего.

– Да, но регистрация!

– Я же сказал – там едет солидная публика, которая может позволить себе роскошь развлекаться инкогнито. Это единственный рейс, где туристов не регистрируют. Когда нас встретят птички, мы с вашим другом покинем «Нерон». Все остальное я беру на себя.

– Я согласен. Где вы нам передадите СД?

– Когда все будет сделано, я дам знать через Блейка. И организуем встречу. Идет?

– Хорошо. Вот еще что…

Щелкнул динамик, и раздался голос шофера:

– Мистер Роберт, за нами все время идет машина.

– Притормози. Посмотрим.

Шофер послушно сбавил скорость, и идущая сзади машина стала заходить сбоку, обгонять их. Это был тот самый разрисованный «Ягуар». Парень за рулем что-то крикнул, и вдруг две синие молнии полоснули по бронестеклу так, что Роберт невольно отпрянул.

– Ах, негодяй! Он еще стреляет… Вперед!

Моторы взвыли, и машина Смита легко вылетела вперед, оставив позади «Ягуар». Еще одна молния полоснула по заднему стеклу.

– Хорошее стекло, – ухмыльнулся незнакомец. – Крепкое… Да оставьте вы его в покое! Минут через пять он врежется во что-нибудь. Он пьян, как последняя свинья.

– Ничего подобного. Я вызову полицию.

– Да бросьте вы…

Но Роберт уже набрал номер:

– Пост? Вы там спите, да? Около Стрэнг-Роуз носится какой-то пьяный маньяк в «Ягуаре» и обстреливает проходящие машины. Да, меня обстрелял. Какое ваше дело, какой у меня номер? Его приметы? Водитель в синем реглане, «Ягуар» разрисован. Что нарисовано? Звери!

Роберт зло щелкнул клавишей.

– Подлецы, – ворчал он. – Растяпы! Понаплодили всяких бандитов, проехать нельзя. Блюстители порядка… Свиньи… А вы что скалите зубы?..

– Изучаю психологию миллиардеров.

– Бросьте вы свои шуточки, Ральф!

Незнакомец сжался в пружину:

– Чур-чура, мистер Роберт! Советовал бы вам держать язык за зубами. Я не вижу здесь никакого Ральфа.

– Ну ладно, извините… Что я вам хотел еще сказать? Да! Будьте поосторожнее с этим Заморышем. Он ничего не должен заподозрить раньше времени. И ради бога, не читайте ему свои проповеди.

– Я не читаю проповедей будущим мертвецам, мистер Смит.

– Ну и отлично.

Сзади появились еще три фары: два ярких прожектора по бокам и синяя мигалка над ними. Зарыдала скрипучая сирена.

– Не хватает, чтобы они нас зацапали. Говорил вам, мистер Роберт, не надо полиции. Не люблю ее.

– Быстрее! – крикнул Роберт в микрофон.

Моторы завыли на предельной ноте, и машина теперь словно неслась по воздуху. «Ягуар» и полицейский броневик отставали быстро, но Роберт и незнакомец еще смогли увидеть, как фары полицейской машины метнулись влево, преграждая дорогу «Ягуару», и тот резко затормозил.

Они медленно шли по парку, по прямой кипарисовой аллее, и Тэдди никак не решался заговорить. Перед ними вставал узкий и неправдоподобно длинный молодой месяц, повисший почти параллельно к горизонту, как бывает в тропиках – словно ладья красного дерева торжественно и неспешно выплывала из чернильно-синей тьмы. Стрельчатые верхушки деревьев, очерченные розовым кантом, упирались в небо, расписанное крупными созвездиями, и ни единого движения, а только возвышенная отрешенность, как в темном зале готического собора, и едва слышные звуки органа – то ли реальная мелодия, то ли галлюцинация, порожденная неподвижностью ночи.

– Я уже целых два дня твоя жена, Тэдди. Никогда не думала, что это так хорошо – быть женой. Такое чувство, словно тебя несут на руках среди тысяч звезд.

Джой шла чуть впереди, склонив голову набок. Красневатый полусвет лежал на ее лице, и смуглая кожа казалась коричневой. Но Тэдди видел только дрожь полуопущенных ресниц и шевелящиеся губы. И орган играл все громче, словно грустная и торжественная месса вершилась в высоком соборе неба и звезд, над этими двумя маленькими фигурками, затерянными в бесконечности.

– Ты слышишь, Тэдди? Слышишь? Говорят, раньше был обряд, который называли «свадьба». Это когда два человека, решившись жить вместе, давали друг другу клятву никогда не разлучаться. И тогда играл орган.

Горло у Тэдди перехватило, и он торопливо проговорил, чтобы отсрочить хоть немного те, главные сегодня слова:

– Это запись или…

– Это Солсбери. Теперь он играет редко. Особенно в последние годы. А вот когда приехал дядя Клаус, Солсбери играл каждый день. Выйдешь, а за тобой несутся плачущие голоса, требуют чего-то, грозят и прощают. Сегодня дядя Чарльз почему-то снова заиграл.

«Чудачка, – подумал Тэдди. – Неужели ты не понимаешь, что Солсбери прощается с тобой? Он умоляет и грозит, он плачет и радуется, он понимает все, и душа его не может, не хочет примириться с этим. Впрочем, он прощается не только с тобой, он прощается с юностью, которую ты ему напоминала, с озорницей Лили, черты которой он находил в тебе и которая уходит от него в третий раз, потому что любовь, ушедшая однажды, будет уходить от тебя всю жизнь, надрывая сердце, и ничто не в силах притупить этой боли, этой сто тысяч раз повторяющейся безвозвратной разлуки».