Двойники - Ярослав Веров

Между тем Лаэрт, брат утопшей Офелии, горя законным желанием мести по праву сына и брата неотмщенных отца и сестры, дерзко бросает Гамлету вызов на смертельный поединок. Обнаруживает полное сочувствие со стороны всех подданных королевства, тем более что сам Гамлет трезвонит всюду о своей несчастной доле: любимая жена, оклеветанная раболепствующей перед убийцей-королем толпой, погрязшей в невежестве отсталых взглядов на брачный союз, — мертва, лучшие друзья казнены по коварному наущению дяди-деспота, а отец между тем всё еще неотомщен, и проклятие всё еще витает над королевской семьей; а тут еще и безумствующий Лаэрт, понуждаемый тираном — узурпатором трона!

Но безумие к этому времени уже взаправду овладевает принцем — он уже не различает, где игра, вымысел, а где правда. Он принимает свои вымыслы за верное дело, а слова того же Лаэрта за лукавые и коварные речи. Поэтому решает одним махом покончить со всеми: и с «вероломным дядей», и с «похотливой королевой», и с «наемным убийцей Лаэртом». С этой целью отравляет свой клинок и вино. И устраивает пышный пир перед самым поединком. На пиру пускается в слезоточивые речи, рассказывает всё о том же злом роке, о том, что точат тяжкие предчувствия, что Лаэрт одолеет; что в дворцовых покоях, гнезде разврата и братоубийства, будут предаваться бесстыдству, и трон датский покачнется и рухнет. И под занавес закатывает знаменитый монолог — «быть или не быть», желая при этом — не быть! Почему «не быть», ведь Лаэрта ждет отравленный укол, царственных супругов — отравленная чаша? А его ждет трон.

Но Гамлет — уже безумен. Ему собственная кончина видится как благо, как избавление от тяжкой ноши собственных обвинений, в которые он сейчас верит больше, чем в самого себя. Поэтому слова «умереть, забыться, уснуть и видеть сны…» произносятся с особым чувством, совершенно искренне.

И вот — дуэль. Испившие отравы король и королева доживают свои последние минуты. Бледный Лаэрт, чувствуя, что обречен, скрещивает свой клинок с клинком толстяка-Гамлета. Глаза принца за стеклами массивных очков — исполнены безумной решительности и едкой насмешки. Далее — поединок. И вот — отравленный укол. Слабеющий Лаэрт, понимая, что всё кончено, собирает силы на последний выпад — «дабы отмстить коварному злодею за все его безумства!». Шпага Лаэрта достигает груди принца. Смертельно раненный Гамлет падает на землю! Силы покидают, кровь уходит. Никто не подбежал, не помог. Все молчаливо наблюдают сторонними зрителями, как умирает злодей и безумец. Всё еще одержимый безумием Гамлет негромко произносит: «Вот и всё, итог! Иду к тебе, отец». Но в последний миг пелена безумства оставляет принца, и острая жалость к самому себе и великая досада побуждают выкрикнуть последнее: «Быть! Быть!»

Разбой обедает в столовой баронессы. Бедный Йорик подает кушанья, они в самом деле разнообразны и обильны. Смотрит сейчас Иван на лакея, на его гладко выбритую голову и думает: «Да, брат, на Йорика ты не вытянешь. Да и Гамлета не будет. Не нужно всё это». В этот миг остроумный замысел перестает существовать.

Иван даже не спрашивает, где баронесса. Ему это неинтересно, как, впрочем, и всегда было неинтересно, куда она ездила, с кем общалась. Как только Разбой освоился здесь, он потребовал салон закрыть, а гостей принимать только с его согласия. Лишь одну-единственную неделю такой скучной жизни выдержала эксцентричная фон Викинг. А затем, чем дальше, тем больше стала пропадать где-то в светских, а также богемных кругах.

Во дворе стук копыт и грохот колес. Разбой глядит в окно — из экипажа выходит дюк Глебуардус. «Ага!» Вытирая на ходу салфеткою рот, Разбой спешит к дверям. В дверях отталкивает привратника и выскакивает на ступеньки:

— Где? Где вас носило, ваше, так вашу и так, высокородное сиятельство?

— Дела жандармские! — нимало не смущаясь, ответствует в столь же легкомысленной манере дюк и отвешивает натуральный поклон.

— Входи, коли так. Чаю дознаться, ваш-вашество, что я вчера чудил, ежели таковое за мною имелось?

— Всему свой черед, брат. Я голоден.

— Камат! — орет Разбой в прихожей. — Еще прибор, мигом!

Отобедали с легким сердцем, на славу. Затем идут в малый будуар, тот, что с окнами на Охту. Глебуардус раскуривает сигару, а Разбой позволяет себе слабого кавказского коньячку (он заимел привычку выкушивать после обеда стопку-другую этого прекрасного десертного напитка).

— Никак, спиваешься, брат? — замечает Глебуардус. — Пимский рассказывал — тоже эдак начинал. Тоже были слабенькие коньячки да компотные вина, затем и штофы водочек в одиночестве, шотландки пошли и ликеры чуть ли не круглые сутки.

— Так что ж теперь?

— Ты вот что скажи, вчерашняя бутылка тминной — это к чему? Что значат слова «я не человек»?

— А кто это так дерзко говорил?

— Да вот ты, мой друг. А затем, в экипаже конфузил нашего сыщика.

Иван Разбой в сильном недоумении смотрит на дюка. Говорит:

— А на кой ляд он мне сдался?

— Ну да тебе виднее. Ты перед ним развивал свой тезис о своей нечеловеческой натуре, с доказательствами. Обнаружив, что Гения Угрозыска пустыми утверждениями не проймешь, принялся подкреплять фактами. Излагал новейшие криминалистические методы из двадцатого столетия. Было и про инфракрасные камеры, и про генетические экспертизы, и про резус-фактор, выплыла и вовсе легендарная рентгенодактилоскопия, а также детектор лжи. Но не этим ты взял нашего пинкертона. А вот после того как ты в лицах разыграл пару его бесед с неким Символистом Василием, того трясти начало, чуть из кареты не выпрыгнул. Вообразил, что неприкаянный дух покойного Символиста вселился в тебя. Пришлось тебя свезти сюда.

— А он как?

— Да успокоил я его. Объяснил, что ничего особенно нечеловеческого ты из себя не представляешь, а так, просто феномен.

— Ага, значит, ничего особенного. Ну-ну. А Символист Василий, значит, мертв. Как же теперь узнать, кто он таков?

— Это как раз узнаваемо. Но не интересно. Давай же я тебе доложу, что мне вчера раскрыл Гений У. А то, что не раскрыл, — добавлю от себя.

Дюк откладывает сигару на пепельницу:

— Налей-ка и мне коньячку. Благодарствую. Это что, твоя причуда — сладкие коньячки держать, или твоей пассии?

— Была ее, теперь моя. Рассказывай же.

— Итак, Символист Василий появился в нашем городе много лет тому назад. Откуда он явился и кто он такой, Гений У, как ни старался — не узнал. А нам с тобой этим теперь интересоваться незачем, достанет того, что он был так называемый «темный двойник», охотник за нами, твиннинговыми существами. Охотился, как выяснилось, он за одним-единственным таким существом, нам хорошо знакомым.