Я, Клавдий - Роберт Грэйвс

- Я сказал, что храм любви поддерживается тремя столпами: добротой, искренностью и пониманием. Вернее, я процитировал слова философа Мнасалка, который это сказал.

- Тогда выкажи мне самую большую доброту и самое большое понимание, на которое способна твоя любовь. От моей любви понадобится только искренность. Перейду к делу. Если это не очень для тебя трудно, не разрешишь ли ты мне... не позволишь ли... некоторое время спать отдельно? Я не хочу сказать, что люблю тебя хоть на йоту меньше, чем ты меня, но у нас родилось двое детей за каких-то два года, может быть нам не стоит рисковать, может быть лучше подождать немного, прежде чем заводить третьего? Беременность-очень противная штука: по утрам меня тошнит, измучает изжога, расстраивается живот - нет, мне просто не выдержать такого ужаса снова. И, если честно, даже не говоря об этом, я почему-то не испытываю больше к тебе той страсти, что раньше. Клянусь, люблю я тебя не меньше, но скорее как дорогого друга и отца моих детей, чем как возлюбленного. Вероятно, когда появляются дети, мы отдаем им почти все наши чувства. Я ничего от тебя не скрываю. Ты мне веришь, да?

- Я тебе верю, и я тебя люблю.

Она погладила меня по лицу.

- И я ведь не такая, как обыкновенные женщины, правда? - которые только и знают, что рожают детей, пока не состарятся. Я твоя жена - жена императора, я помогаю тебе в имперской работе, а ведь это важнее всего, не так ли? Беременность ужасно мешает этой работе.

Я сказал довольно грустно:

- Конечно, любимая, если таковы твои чувства, я не из тех мужей, которые добиваются своего силой. Но разве так уж обязательно нам спать врозь? Разве мы не можем спать в одной постели просто для компании?

- О, Клавдий! - вскричала она, чуть не плача.- Мне так трудно было решиться попросить тебя об этом, ведь я так сильно тебя люблю и не хочу тебя обидеть. Не делай все еще трудней. Теперь, после того как я искренне все тебе сказала, разве тебе не будет ужасно тяжело, если, лежа со мной в одной постели, ты проникнешься вдруг ко мне страстью, а я не смогу ответить тем же? Если я оттолкну тебя, это будет не менее губительно для нашей любви, чем если я уступлю тебе против желания; я уверена, ты будешь потом очень раскаиваться, если что-нибудь уничтожит мою привязанность к тебе. Неужели ты не видишь, насколько лучше, если мы будем спать врозь, пока мои чувства не станут такими, как раньше. Скажем, просто, чтобы быть дальше от искушения, я буду спать в своих апартаментах в Новом дворце. Работе это только пойдет на пользу. Я буду вставать утром и сразу браться за бумаги. Из-за этих родов я сильно отстала с реестром граждан.

- Как ты думаешь, сколько ты захочешь оставаться там? - умоляюще произнес я.

- Мы увидим, как пойдет дело,- сказала Мессалина, нежно целуя меня в затылок.- О, как я рада, что ты не сердишься, у меня стало легко на душе. Сколько? О, не знаю. Неужели это так важно? В конце концов, что для любви постель, если любящих связывают другие крепкие узы, например приверженность идеалам, красоте и совершенству. Тут я согласна с Платоном. Он считал физическую близость помехой любви.

- Он говорил о гомосексуальной любви,- напомнил я ей, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком уныло.

- Ну, дорогой,- сказала она беспечно,- я делаю мужскую работу, так же как ты, так что, в конечном счете, согласись, это одно и то же. А что мы оба привержены идеалам, это бесспорно,- надо быть большими идеалистами, чтобы заниматься всеми этими нудными делами во имя достижения политического совершенства. Ты со мной не согласен? Ну, значит, договорились? И ты, мой милый, мой дорогой Клавдий, не будешь настаивать, чтобы я делила с тобой постель - в прямом смысле, я хочу сказать. Во всех остальных смыслах я по-прежнему твоя преданная маленькая Мессалина, и помни, пожалуйста, что мне было очень неприятно просить тебя об этом.

Я сказал, что еще больше люблю и уважаю ее за искренность, и, конечно, пусть она поступает, как хочет, но, естественно, я буду с нетерпением ожидать, когда к ней вернутся ее прежние чувства.

- О, пожалуйста, умерь свое нетерпение,- вскричала Мессалина.- Мне от этого делается еще тяжелее. Если ты будешь нетерпелив, я стану думать, что я жестока с тобой, и, кто знает, начну делать вид, будто испытываю несуществующее влечение. Может быть, я отличаюсь от прочих женщин, но почему-то секс почти ничего для меня не значит. Я, правда, подозреваю, что многим другим женщинам это тоже надоедает, хотя они по-прежнему любят своих мужей и хотят, чтобы мужья любили их. Но если у тебя будут романы с другими женщинами, я с ума сойду от ревности. И дело не в том, что ты будешь спать с ними,- пусть, я не против, - а в боязни, как бы вдруг ты не перестал смотреть на одну из них просто как на приятную и удобную партнершу и не полюбил ее сильней меня; ведь тогда ты захочешь со мной развестись. Я стану с подозрением относиться ко всем женщинам. Хотя нет. Если бы ты спал время от времени с хорошенькой служанкой или какой-нибудь славной чистенькой простолюдинкой, к ним я не стала бы тебя ревновать, наоборот, была бы рада, прямо в восторге, при мысли, что вы приятно проводите время; и потом, когда мы снова будем спать вместе, это не встало бы между нами. Мы считали бы это мерой, принятой ради твоего здоровья, как слабительное или рвотное. Я не стану ждать, что ты скажешь мне имя женщины, я даже предпочитаю его не знать, если только ты мне обещаешь, что у тебя не будет никаких делишек с кем-нибудь из тех знатных дам, к кому я по праву могу ревновать. Говорят, такие именно отношения были между Ливией и Августом.

- Да, в некотором роде. Но она никогда по-настоящему его не любила. Она сама сказала мне об этом. Это облегчало дело. Она выбирала молодых рабынь на невольничьем рынке и приводила их ночью к нему в спальню. Сириек в основном, если не ошибаюсь.

- Надеюсь, ты не ждешь этого от меня? Я живая женщина, в конце концов.

Таким вот образом, очень умно и очень жестоко, Мессалина сыграла на моей слепой любви. В тот же вечер она перебралась в Новый дворец. В течение долгого времени я ничего больше ей не говорил, надеясь, что она вернется. Но она тоже ничего не говорила, только нежно смотрела на меня, показывая всем своим видом и повадкой, что между нами существует полное понимание. Лишь изредка она оказывала мне великое снисхождение и спала со мной. Прошло семь лет, пока до меня дошел первый слух о том, что происходило в ее покоях в Новом дворце, когда старый муж-рогоносец сидел за работой или благополучно храпел в своей постели в Старом дворце.

Здесь самое время рассказать историю Аппия Силана, экс-консула, который со времен Калигулы был губернатором Испании. Надо вам напомнить, что замужество с этим самым Силаном было той взяткой, которую Ливия посулила Эмилии, если та предаст Постума; Эмилия была правнучка Августа, с которой в детстве меня чуть не помолвили. Будучи ее мужем, Силан стал отцом трех мальчиков и двух девочек (теперь все они уже взрослые). Не считая Агриппиниллы и ее сына, они были единственными оставшимися в живых потомками Августа. Тиберий, опасаясь Силана из-за его блестящих родственных связей, огульно обвинил его в государственной измене вместе с несколькими другими сенаторами, в том числе Виницианом. Однако доказать этого не удалось и все избежали наказания, отделавшись сильным испугом. В шестнадцать Силан был самым красивым юношей в Риме, в пятьдесят шесть он все еще был очень хорош собой: волосы, чуть тронутые сединой, ясные глаза, походка и стать человека в расцвете лет. Он овдовел, так как Эмилия умерла от рака. Одна из его дочерей, Кальвина, вышла замуж за сына Вителлия.

Как-то раз, незадолго до рождения маленькой Октавии, Мессалина заговорила со мной:

- Кто нам нужен здесь в Риме, так это Аппий Силан. Вот бы отозвать его из Испании и поселить у нас во дворце в качестве советника. Он исключительно умен и совершенно зря пропадает в Испании.

Я сказал:

- Да, это неплохой план; я восхищаюсь Силаном, и он пользуется большим влиянием в сенате. Но как мы сможем убедить его поселиться во дворце, он же не какой-нибудь мелкий служащий - секретарь или бухгалтер. Для его присутствия здесь должен быть достойный предлог.

- Я уже думала об этом, и мне пришла в голову блестящая мысль. Почему бы не женить его на моей матери? Она не прочь снова выйти замуж, ей всего тридцать три. И она - твоя теща, это будет большая честь для Силана. Ну, скажи же, что мой план хорош.

- Да, если ты договоришься с матерью...

- Я уже спрашивала ее об этом. Она утверждает, что будет в восторге.

Силан вернулся в Рим, и я женил его на Домиции Лепиде, матери Мессалины, и отвел им апартаменты в Новом дворце рядом с Мессалиной. Я скоро заметил, что в моем присутствии Силан чувствует себя неловко. Он охотно оказывал мне услуги, о которых я его просил: посещал неожиданно низшие суды, чтобы проверить, должным ли образом отправляется правосудие, выяснял и передавал мне, каковы жилищные условия в бедных районах города, посещал публичные аукционы, где продавалось конфискованное государственное имущество, и следил, чтобы аукционисты не устраивали никаких фокусов, но, казалось, он не мог глядеть мне в лицо и всегда избегал дружеской близости. Я был обижен. Но, подумайте сами, как я мог отгадать, в чем в действительности дело; а заключалось все в том, что Мессалина попросила меня отозвать Силана, так как еще девочкой была в него влюблена, женила его на своей матери, чтобы было легче вступить с ним в общение, и с первого дня после приезда Силана требовала, чтобы он с ней спал. Только подумать! Ее отчим и на пять лет меня старше, его внучка почти ровесница Мессалине! Нечего удивляться, что Силан странно со мной держался, если Мессалина сказала ему, будто переехала в Новый дворец по моему приказанию и я сам предложил, чтобы она стала его любовницей! Она объяснила, что я хотел отвлечь ее, так как завел глупую интрижку с Юлией, бывшей женой моего племянника Нерона, которую мы звали Елена, чтобы не путать с другими Юлиями, а потом из-за ее чревоугодия стали звать Хэлуон. По-видимому, Силан поверил этой истории, но спать со своей падчерицей, несмотря на ее красоту, отказался наотрез, пусть даже предложение исходит от императора; он сказал, что он человек влюбчивый, но не нечестный.