Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

Джэлмэ, Субэдэй-багатур, Джэбэ и Хубилай отвели своих воинов на передышку, подскакали к нему. От мокрой одежды валил пар, лошади запаленно дышали.

– Ну что, хан Тэмуджин? – спросил Джэлмэ, взбираясь к нему.

Тэмуджин ничего не ответил. Поскольку найманы выдержали первый удар, сражение обещало быть затяжным, тяжелым, кровопролитным. Оглянулся на запасную тысячу. Бросить в битву ее? Нет, только в самом последнем случае.

К нему поднялись вслед за Джэлмэ Субэдэй-багатур, Джэбэ и Хубилай. Они были опьянены сражением, веселы, но, увидев, как разворачивается битва, притихли.

– Крепки, проклятые! – пробормотал Джэбэ, приглаживая растрепанные волосы с седым клоком.

Хасар все пятился. Медленно, почти незаметно, но сдавал назад. Сам он носился как бешеный, и там, где взметывалась его накидка, воины утверждались на месте и сами начинали сбивать назад найманов. «Молодец, все-таки молодец!» Битва напоминала схватку борцов – сцепились, ломят друг друга, и ни тот ни другой не может сделать последний рывок. Тэмуджин так явственно почувствовал напряжение битвы, что у него заныли мышцы на руках.

– Хан Тэмуджин, а не ударить ли нам еще разок? – спросил Джэлмэ.

– Ударите. Подожди, – глухо сказал он, ощущая горькую сухость во рту.

Его взгляд метался по всему полю сражения. Надо найти слабое место. Такое место должно быть. Где оно? Битва гудела, как буря над лесом. Звон оружия, крики людей, топот тысяч копыт – все слилось в единый, давящий на уши гул.

Молодой кешиктен постучал внизу по колесу телеги, с почтительной робостью напомнил:

– Хан Тэмуджин, подошло обеденное время. Мы принесли тебе поесть.

Досадливым взмахом руки он как бы отбросил его, глянул на солнце – время за полдень. А ему казалось, что битва только началась. На правом крыле Таян-хана случилось что-то непонятное. Воины – он знал: там стоит Джамуха – разом отхлынули назад и стали отходить в сторону. Что еще придумал дорогой анда? Порученцы – туаджи – полетели к Джарчи. А воины Джамухи все удалялись, вскоре они скрылись за холмами. Что же это такое? Что-то должно сейчас произойти…

– Джэлмэ, садитесь на коней!

От Джарчи на взмыленной лошади примчался вестник. Нойон доносил: Джамуха покинул Таян-хана. Ушел. Совсем.

– Джэлмэ, скачите на помощь урутам и мангутам, ломайте правое крыло Таян-хана, не давайте ему опомниться.

Нойоны умчались, увели своих воинов. Тэмуджин обернулся к запасной тысяче, позвал Архай-Хасара. Наступило время сделать последний рывок.

– Скачи к Боорчу. Умрите, но заверните, сомните левое крыло найманов!

Всё. Тэмуджин спустил с телеги ноги, расслабил мускулы, снял с головы шапку, подставив ветру горячую голову. Всё. Теперь Таян-хану несдобровать. Злорадно усмехаясь, посмотрел на двугорбую сопку. Там всадники носились взад-вперед роем потревоженных пчел. Вдруг они стянулись в одну кучу и покатились вниз, к своему правому крылу. Сопка опустела. Сам Таян-хан пошел в сражение? Так и есть. Над всадниками, высоко вознесенные, плыли белые и черные туги. Таян-хан повел с собой, видимо, все оставшиеся силы. Но его правое крыло под ударами мангутов и урутов, усиленных отдохнувшими передовыми тысячами, покатилось к подножию горы. Дрогнули и главные силы. Теперь дело за Боорчу. Перед ним – меркиты. Они будут драться отчаянно. «Ну что же, Таян-хан, ты в одну сторону, я – в другую».

Тэмуджин спустился вниз. Кешиктены помогли ему надеть доспехи и сесть на коня. Он поскакал, выкрикивая:

– Воины, победа близка!

Полторы сотни кешиктенов взяли его в плотное кольцо, их молодые ликующие голоса перекрывали шум битвы:

– Хур-ра! Хур-ра!

И все воины подхватили боевой клич.

– Хур-ра-а…а-а! – покатилось по всей долине.

Меркиты, зло огрызаясь, отходили: левое крыло строя Таян-хана все больше заворачивалось, как и правое, оно было прижато к горе. Боорчу бросил тысячу Архай-Хасара к найманским обозам, отсек их от войска, оказался за спиной Таян-хана, а навстречу ему, с другой стороны, вышли мангуты Джарчи – гора Нагу была окружена. Найманы карабкались на крутые склоны, на утесы и осыпали воинов Тэмуджина стрелами, камнями, а они упорно лезли вперед, все туже стягивая кольцо. Но день заканчивался, и битва прекратилась. Однако никто не спал. Это был не отдых, а короткая передышка. Длилась она недолго. Едва отдышавшись, найманы покатились вниз. В темноте срывались с круч кони и люди, давили друг друга. В двух местах они прорвали кольцо, но уйти удалось немногим.

На рассвете воины Тэмуджина снова полезли вверх. На вершине горы были подняты ханские туги, но самого Таян-хана уже не было в живых. Вечером он был тяжело ранен и не дожил до утра. Остатки войска под началом Хорису-беки защищались отважно. Хан Тэмуджин пообещал сохранить им жизнь, но они не пожелали бросить оружие и погибли, сражаясь до последнего вздоха.

– Смотри, хан Тэмуджин, вот это юрта! – Боорчу соскочил с коня перед юртой на колесах.

– Я такую видел. В такой ездили нойоны Алтан-хана.

– А в этой ездил Таян-хан. Теперь она твоя. – Боорчу поднялся на телегу, заглянул внутрь. – О, тут много кое-чего есть. Посмотри, хан.

Они вошли в юрту. Тэмуджин раздвинул шелковую занавеску, разделяющую юрту на две половины. В задней половине была широкая постель, застланная пушистым одеялом из верблюжьей шерсти. В ее изголовье стоял столик, накрытый красным шелком, на нем лежал тяжелый серебряный крест.

– Э, он, как и Ван-хан, молился богу-кресту! – удивился Боорчу.

У противоположной от кровати стены стоял еще один столик, на нем – девять серебряных чаш и большое, серебряное же корытце. Повсюду на стене висели ножи, сабли, мечи, саадаки, отделанные серебром, золотом, красными, как капли крови, и синими, как небо, камнями.

– Богат был Таян-хан! Ух и богат! – изумлялся Боорчу.

– Бери что-нибудь себе, – сказал Тэмуджин.

Боорчу выбрал нож в золотой оправе и кривую саблю.

За стенами юрты надрывал голос Джэлмэ:

– Нойоны, слуги и рабы Таян-хана! За гордыню, криводушие и зложелательства Небо покарало вашего господина. Сам он убит, а весь его улус переходит к хану Тэмуджину. Повелеваем доставить к юрте шелка, серебро и золото, оружие и доспехи, бронзу и железо…

Боорчу нацепил на пояс нож и саблю, оглядел себя.

– Ты становишься похож на Хасара, друг Боорчу. Пусти его сюда – все оружие на себя наденет, а это корытце на голову поверх шлема приладит.

– В этот раз он хорошо показал себя, хан. Тебе нужно наградить брата.

– Всех награжу, друг Боорчу. Великое дело мы сделали… – Тэмуджин вышел из юрты, сел на передок телеги.

Найманы тащили и складывали в кучу свое добро. Росла гора мечей, саадаков, копий, рядом – медных котлов, бронзовых и железных стремян, удил, уздечек, седел… К Тэмуджину воины подтолкнули человека в шелковом халате, с кожаными мешочками, подвешенными к поясу.

– Прикажи отрубить ему голову. Он прячет золото. Видели в руках кругляшку золотую. Вроде бросил в кучу, а сам спрятал.

– Кто такой? – наклонился над ним Тэмуджин.

– Я уйгур. Мое имя Татунг-а.

– Уйгур? А почему здесь? Торговал? – заинтересовался Тэмуджин.

– Я служил Таян-хану.

– А-а… – теряя интерес, протянул хан. – Какое же ты золото прячешь?

– Я хранитель ханской золотой тамги[66] и главноначальствующий над писцами.

– Дай сюда. – Тэмуджин протянул руку.

– Н-не могу. – Татунг-а побледнел, попятился. – Тамгу может взять только тот, кто унаследует улус Таян-хана.

– Ты верный слуга. Хвалю. Но разве не слышал, что небесным соизволением я унаследовал и улус Таян-хана, и его золотую игрушку, и тебя самого? Давай!

Татунг-а оглянулся влево, вправо, будто надеясь на спасение, сжался под взглядом Тэмуджина, обреченно вздохнул и откуда-то из широкого рукава халата извлек тамгу. Тэмуджин повертел ее – серебряная точеная ручка, на нее насажен золотой кружок с непонятными знаками на плоской стороне.

– Для чего она?

– Прикладывать к бумагам с его повелениями.

Два воина подтащили к юрте женщину в узком и длинном – до пят – пестром халате. Она отбивалась от воинов, ругалась на непонятном языке.

– Великий хан, это Гурбесу, жена Таян-хана, – сказал Татунг-а. – Не губите ее.

Тэмуджин, не оборачиваясь, сказал:

– Замолчи, женщина, иначе тебе заткнут рот! Так, ты говоришь, это