Книга о верных и неверных женах - Инаятуллах Канбу

Пройдя приблизительно два фарсаха, я вдали увидел человека, сгорбившегося под тяжестью годов и передвигавшегося только с помощью посоха. Он шагал медленно, я же ускорил шаг, чтобы догнать его. Услышав звук моих шагов, он остановился, пораженный, и посмотрел на меня сердито.

Крикнул он: «Стой, не бегиС ветром наперегонки!Кто ты, откуда ты тут,Как тебя, путник, зовут?Нет здесь людского жилья,Здесь ты погубишь себя, -Дивы окрест таковы,Что разбежались и львы».

Услышав эти страшные слова, я чуть не умер от ужаса, лишился сил и мужества, приник к его ногам, словно горсть праха, и взмолился: «Ради бога, о старец, подобный Хызру, сжалься над несчастным и укажи мне путь к спасению. Я — бедный чужестранец и не знаю, какое добро и зло таит в себе эта пустыня». — «Не горюй, — сказал мне старец, — иди за мной, я покажу тебе правильный путь, по которому ты выберешься из этой обители дивов в безопасное место».

Я увидел на лице того старца выражение сочувствия и жалости, перестал бояться и поспешил за ним с трудом, так как ноги мои были разбиты, когда я бежал от драконов. Мы прошли немного и оказались перед пещерой. Вход в нее был завален мельничным жерновом такой величины, что жернов небес не годился бы ему даже в довесок. Старец вошел в пещеру и показался оттуда уже в другом облике, столь ужасном, что даже теперь, при одном воспоминании, волосы у меня становятся дыбом. Он схватил меня двумя пальцами, словно воробышка, легко убрал камень у входа в пещеру, бросил меня туда и снова завалил вход камнем, закрывшим вход наглухо, а сам ушел прочь. В пещере я увидел много народу, таких же пленников, как я, а кругом валялись обглоданные кости. «Что здесь происходит?» — спросил я их. «Эх, несчастный! — отвечали мне. — Зачем спрашивать? Уж лучше не задавать вопросов и не слышать ответа. Старец, которого ты видел, на самом деле — див-людоед. Днем и ночью он скитается по степям и пустыням. Встретит он где-нибудь обреченного на смерть несчастного человека, сразу хватает его и приносит в пещеру. За день он пожирает живьем двух или трех человек, а еще двух зажаривает на огне и тоже съедает. Еще у него есть стадо овец, поэтому иногда он довольствуется бараниной». — «Где же эти овцы?» — спрашиваю я их. «Есть у него пастух, да будет проклят его хозяин, он выводит овец на пастбище. Вечером, с зарей, пригоняет их в пещеру, а утром, на рассвете, снова выгоняет пастись». — «Жаль! — воскликнул я. — Видно, настала пора, когда путь дальнейшей жизни прегражден и нить моей жизни обрывается».

Я сел, дожидаясь наступления смерти. Когда ночь в гибельной степи неба схватила солнце, словно ягненка, словно черный див, напавший на юного охотника за львами, и заточила его в темнице на западе, пастух дива привел стадо овец к пещере, убрал у входа камень, вошел внутрь, потом снова завалил вход камнем, сожрал нескольких пленников и лег спать. Сам же проклятый див в ту ночь не приходил.

В полночь я подошел к спящему пастуху и стал потихоньку присматриваться, вижу, он спит как мертвый, словно кравчий сна опоил его вином бесчувствия. Я не стал терять времени, положился во всем на бога, засучил рукава и сунул в очаг два вертела, на которых он жарил себе кебаб, так что они накалились докрасна. Потом я на цыпочках пробрался к его изголовью и воткнул острия обоих вертелов в его глаза. Сделав это, я отпрыгнул с быстротой молнии в дальний уголок и спрятался там. Проклятый ифрит взревел так, что гора раскололась бы от страха, а человек сходил с ума, он вскочил в ярости и стал метаться по пещере, чтобы схватить меня и отомстить за причиненную боль. Но он уже был слеп и не мог найти меня и вскоре свалился в уголке, оплакивая потерянное зрение и посыпая себе голову прахом.

Когда глаза этого мира озарились утренними лучами, тот несчастный див по своему обыкновению убрал камень, сел у входа, закрыв его собой, и стал выводить по одной овце. Чтобы вместе с овцами не пробрался человек, он проводил рукой по спине каждой овцы. Тогда я, не задумываясь, набросил на себя овечью шкуру, валявшуюся тут же, выполз вместе с овцами на четвереньках и вышел из пещеры. Спасшись из этой гибельной пучины, о чем я не смел и мечтать, я воздал всевышнему творцу благодарственные молитвы за то, что он уже вторично избавил меня от гибели.

Я не счел разумным хотя бы на миг задерживаться в столь опасной местности и двинулся в путь, обгоняя ветер. От страха перед дивом я бежал без передышки ровно три дня и три ночи и прошел немалый путь, но все еще не обнаружил людского жилья. Я шел ужасной долиной, где не было даже намека на спасение, от голода и жажды я лишился сил и, наконец, свалился, словно мертвый, на склоне горы. Тут я посмотрел вперед и увидел что-то напоминающее снежно-белую циновку. Я очень взволновался, вскочил на ноги и поплелся в том направлении. Светлое пятно оказалось белой травой, напоминающей камфару, которую какая-то птица расщепила на тонкие полосы, расстелила по земле и снесла туда семь яиц величиной с тыкву каждое. Яйца были самых разных цветов. Умирая от голода, я счел эту находку манной небесной и начал есть по одному яйцу в день. На седьмой день у меня стали расти крылья и перья, словно трава из земли, вскоре я совсем превратился в птицу и почувствовал, что могу взлететь. Я дивился своему разноцветному оперению, которое в лучах солнца играло всеми цветами радуги, а также тому, как пестра и капризна судьба. Я взлетел в воздух, надеясь увидеть с высоты людское жилье, стал подниматься все выше и, наконец, заметил вдали какое-то селение. Я полетел в том направлении и опустился осторожно на дерево, которое росло поодаль от города. Меня увидела издали толпа людей, но они испугались моего странного вида. Одни считали меня чудом, другие — напастью, и поэтому никто не смел приблизиться ко мне. Наконец, после долгих рассуждений и советов они порешили на том, чтобы подстрелить меня из ружья. Один из тех людей собрался осуществить этот замысел, поднял ружье и собирался Уже запалить фитиль и свалить меня с дерева в пучину небытия. Тут уж я в ужасе закричал: «Не торопись! Подумай сначала, я ведь человек!»

Услышав мои слова, стрелок изменился в лице, его охватил ужас, он бросил ружье на землю и пустился наутек. Остальные последовали его примеру. Они прибежали к правителю города и рассказали ему о чуде, и вот он во главе большого отряда пеших воинов выступил из города и направился ко мне. Дерево окружили плотным кольцом, и правитель приказал убить меня, хотя я ни в чем не был виновен. Но по счастливой случайности среди собравшихся я увидел одного знакомого юношу. Я решил воззвать к его великодушию, попросил подойти поближе и стал умолять его спасти меня. Сначала этот юноша очень боялся и не хотел приближаться ко мне, но я стал напоминать ему наши встречи и совместные похождения, и он тогда поборол страх и с опаской стал поближе. Я рассказал ему свою историю от начала до конца. Удостоверившись в правдивости моих слов и освободившись от страхов, он пошел к правителю и, передав ему мой рассказ, получил от него прощение для меня, а потом пришел ко мне с приятной вестью. Я, видя, что мне ничто уже не угрожает, сполз с дерева и отправился к правителю. Я воздал ему подобающие почести, стал восхвалять его. Люди, видевшие меня, громко выражали мне сочувствие. И вокруг столпилось столько народу, что я уже не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Правитель же поместил меня в уединенной комнате, обеспечил едой и питьем. Спустя семь лет подул ветерок божественных милостей, мои трудности стали ослабевать, перья мои начали осыпаться, и вскоре на мне не осталось ни одного пера. Я вернулся в прежнее состояние, и все мои страдания обернулись радостью. Иными словами, я вылечился в божественной лечебнице, и болезнь моя сменилась полным выздоровлением. Я попросил правителя отпустить меня и двинулся в путь, желая вернуться в родную страну. Я недолго пробыл в пути и в скором времени оказался у себя дома.

Когда первый юноша довел свой рассказ до этого места, второй товарищ, который не знал никаких недостатков в искусстве изложения и выражения тонких мыслей, пустил коня речений вскачь по ристалищу слога и так рассказал о том, что приключилось с ним.

Рассказ второго товарища

— Однажды, — начал он, — по воле судьбы, от сетей которой сердцу человека не спастись, я поселился в городе Сринагаре. И вот как-то по свойственной человеку слабости я отправился на базар, беззаботно прогуливаясь по рядам и наблюдая за ремесленниками, которые сидели у своих лавок и занимались делом. Для меня это был цветник жизни, и я смотрел на них, стараясь извлечь для себя пользу, срывал розу на каждой лужайке, вдыхая аромат каждого цветка, слушая пение каждого соловья. Вдруг я обратил внимание на молодого продавца кофе. Его благоухающие жасмином кудри пленяли даже ароматный утренний ветерок, слова, слетавшие с его уст, напоминавших цветы персика, заставляли распуститься бутоны сердца. Он сидел, как ясный месяц, в кресле с инкрустированными ножками и, наполняя чашки кофе, одарял ими своих друзей. Его изогнутые брови, словно сложные иероглифы, сводили праведников с правильного пути, а его томные повадки толпами убивали невинных.