По воле судьбы - Маккалоу Колин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как фараон, о царица, — спокойно напомнил Потин, — ты имеешь доступ к подвалам Мемфиса.
Клеопатра бросила на него презрительный взгляд.
— Конечно, доброжелатель! Ты ведь очень хорошо знаешь, что жрецы не позволят мне тратить хранящиеся там сокровища на спасение Александрии. С чего бы им жалеть этот город? Ведь ни одному коренному египтянину не дозволено в нем проживать, даже и без надежд на гражданство. Но я и сама не хочу ничего тут менять, чтобы мои египтяне не подцепили заразу смуты.
— Тогда будущее не сулит тебе ничего хорошего, о царица.
— Ты считаешь меня слабой и глупой, Потин. Это большая ошибка. Тебе бы лучше видеть во мне весь Египет.
У Клеопатры было несколько сотен прислужниц. Но только две из них были ей дороги — Хармиона и Ирас. Этих дочерей македонских аристократов еще в детстве придали дочери Птолемея Авлета и Клеопатры Трифены, дочери понтийского царя Митридата и его жены. Ровесницы Клеопатры, обе они провели с будущей царицей Египта все трудные годы. Развод Птолемея Авлета с ее матерью… изгнание Птолемея Авлета… трехлетняя ссылка в Мемфис, пока старшая сестра ее Береника и мать правили обескураженным государством… смерть матери… возвращение Птолемея Авлета на трон и казнь Береники. Так много пережито! Так много!
Они были единственными наперсницами Клеопатры, поэтому содержание переговоров с Гнеем Помпеем она поведала именно им.
— Потин становится невыносимым, — сказала она.
— Это значит, — сказала Хармиона, смуглая и весьма приятная с виду, — что он надеется свергнуть тебя и что час этот, по его мнению, уже близок.
— Да, ты права. Мне надо бы поехать в Мемфис и посоветоваться с богами, — раздраженно откликнулась Клеопатра, — но я не смею. Покинуть Александрию сейчас было бы пагубной ошибкой.
— Может быть, лучше написать Антипатру, придворному царя Гиркана? Он хороший советчик.
— Это вообще бесполезно. Он держит сторону римлян.
— А как он выглядит, этот Гней Помпей? — спросила белокурая и очень смазливая Ирас, которую больше интересовали личности, чем политические интриги.
— Как Александр Великий.
— Он понравился тебе, да? — продолжала выпытывать Ирас.
Клеопатра сердито ответила:
— Сказать по правде, Ирас, мне очень не понравился этот человек. Почему ты задаешь такие глупые вопросы? Я — фараон. Моя девственность принадлежит равному мне по крови и божественности. Если тебе нравится Гней Помпей, иди и спи с ним. Ты молодая женщина, ты имеешь право выйти замуж. Но я — фараон, бог на земле. Когда у меня появится мужчина, я сделаю это для Египта, а не ради собственного удовольствия. — Она сделала гримасу. — Поверь мне, только ради Египта я соберусь с духом и отдам мое нетронутое тело этой маленькой гадюке!
* * *В начале декабря Помпей Великий с чувством огромного облегчения отбыл в западном направлении и по Эгнациевой дороге пошел к Диррахию. Жизнь в Фессалонике с сенаторской сворой превратилась в конце концов в сущий кошмар. Ибо к нему возвратились все, от Катона до старшего сына. Тот привел из Александрии великолепную боевую флотилию и шестьдесят забитых доверху транспортов. Предполагалось — пшеницей, ячменем, бобами и нутом. Оказалось — в основном финиками, сладкими и очень приманчивыми для гурманов, но, разумеется, не для солдат.
— Эта тощая стерва, чудовище! — прорычал молодой Гней Помпей, обнаружив, что лишь десять транспортов честно загружены добротным зерном. В кувшинах всей остальной полусотни судов были одни только финики, хотя ему предъявляли пшеницу! — Она обманула меня!
Его отец в присутствии Катона и Цицерона предпочел увидеть смешную сторону в ситуации. Он хохотал до слез, ибо пролить их иначе не мог.
— Ничего, — успокоил он разъяренного сына. — После победы мы поспешим в Египет и оплатим всю нашу войну из казны Клеопатры.
— А я лично вышибу из нее дух!
— Ц-ц-ц! — зацыкал Помпей. — Любовнику так говорить не пристало! Ходят слухи, что ты ее все-таки поимел.
— Нет, но с удовольствием поимею. Единственным способом: набью финиками и поджарю!
Услышав такое, Помпей снова расхохотался.
Катон возвратился как раз перед этим событием, очень довольный результатом своей родосской миссии и жаждущий поведать о встрече с Сервилиллой, еще одной своей сводной сестрой, разведенной женой умершего Лукулла, и с ее сыном Марком Лицинием Лукуллом.
— Не понимаю женщин, — объявил он хмуро. — Я встретил Сервилиллу в Афинах. Кажется, она думала, что в Италии ее занесут в проскрипционные списки. Первым делом она поклялась никогда больше не расставаться со мной и поплыла со мной по Эгейскому морю на Родос. Перессорилась с моими философами. Но когда пришло время покинуть Родос, вдруг сказала, что останется там.
— Женщины — странные существа, мой Катон, — сказал Помпей. — Ну, ступай же.
— Я не уйду, пока ты не пообещаешь урезонить свою кавалерию, галатийцев и каппадокийцев. Они дурно ведут себя.
— Они здесь, чтобы помочь нам победить Цезаря, мой Катон, и мы не платим за их содержание. Пусть изнасилуют всех баб в Македонии, меня это не касается. Уходи!
Затем притащился Цицерон в сопровождении своего сына. Измученный, несчастный, обиженный на всех, от своего брата с племянником до Аттика, которым, видите ли, Цезарь сильно облегчил в Риме жизнь.
— Меня окружали изменники! — кричал он, страшно тараща свои бедные гноящиеся, красные и запекшиеся глаза. — Мне понадобились месяцы, чтобы организовать свой побег, и все-таки я убежал. К сожалению, без бедняги Тирона.
— Да, да, — устало соглашался Помпей. — Послушай, Цицерон, за Ларисскими воротами живет очень хорошая знахарка. Поезжай, покажи ей глаза. Немедленно. Будь добр, не мешкай!
В октябре прибыли Луций Афраний и Марк Петрей из Испании, с горестными вестями. Они привели с собой несколько жалких когорт, что не утешило ошеломленного их рассказом Помпея. Цезарь завоевал обе его провинции — и опять малой кровью! Это вызвало бешеную ярость Лентула Круса, возвратившегося из провинции Азия.
— Твои Афраний и Петрей изменники! — орал он в ухо Помпею. — Я требую, чтобы Сенат судил их и изгнал!
— Заткнись ты, Крус! — рыкнул Тит Лабиен. — По крайней мере, Афраний с Петреем видели тебя в деле. И могут кое-что о тебе рассказать.
— Магн, кто этот низкорожденный червяк? — вскипел Лентул Крус. — Почему мы должны терпеть его здесь? Почему меня, патриция из Корнелиев, оскорбляют людишки, недостойные чистить мои сапоги? Вели ему убираться!
— Сам убирайся, Лентул! — крикнул Помпей, готовый вот-вот расплакаться.
Эти слезы пролились-таки ночью, на подушку, после того как Луций Домиций Агенобарб явился к нему с новостью, что Массилия капитулировала и что Цезарь полностью контролирует все земли к западу от Италии.
— Однако, — сказал Агенобарб, — при мне остался мой маленький флот, и я намерен с толком пустить его в дело.
В конце декабря Бибул встретил Помпея на перевалах Кандавии.
— Разве ты должен быть здесь? — спросил нервно Помпей.
— Успокойся, Магн! В ближайшем будущем Цезарь не появится ни в Эпире, ни в Македонии. Во-первых, в Брундизий нет достаточно транспорта, чтобы перевезти войска Цезаря через Адриатику. Во-вторых, у меня есть флот твоего сына на Адриатике, а также мои собственные два флота под командованием Октавия, Либона и Агенобарба, патрулирующие Ионическое море.
— Но ты, наверное, не знаешь, что Цезарь назначен диктатором и что теперь вся Италия на его стороне? И что он против проскрипций?
— Знаю. Но выше нос, Магн, все не так плохо. Я послал Гая Кассия и семьдесят сирийских судов в Тусканское море с приказом блокировать вывоз сицилийского урожая. Этот флот также помешает Цезарю послать войска в Эпир с западного побережья.
— Вот это здорово! — воскликнул Помпей.
— Я тоже так думаю. — Бибул сдержанно улыбнулся. — Он будет заперт в Брундизий, и можешь себе представить, как заворочается Италия, вынужденная всю зиму кормить двенадцать легионов? После того как Гай Кассий заблокирует зерно, у Цезаря возникнет достаточно неприятностей, связанных с необходимостью кормить гражданское население. И не забывай, Африка в наших руках.