Северный полюс. Южный полюс - Руаль Амундсен

У нас были для спальных мешков чехлы из ткани для наперников. Эти чехлы нас здорово выручали, и я ни за что не расстался бы со своим. Днем он надежно защищал спальный мешок от снега, а ночью, пожалуй, оказывался еще полезнее. Влага от нашего дыхания осаждалась на него, вместо того чтобы пропитывать мех. Образующаяся за ночь ледяная корка обламывалась и исчезала днем, когда мешки лежали, просыхая, на санях. Чехол должен быть просторным; главное, делать его подлиннее спального мешка, чтобы можно было поплотнее обернуть шею, защищая мешок от влажного дыхания. У нас были двойные мешки: внутренний и внешний. Внутренний – легкий, из меха пыжика или оленихи. Наружный – из меха оленя, весом около шести килограммов. Оба затягивались вверху шнурком, как простой мешок. Мне такая конструкция всегда казалась самой простой, удобной и надежной, рекомендую ее всем.

Снежные очки у нас были самых различных видов. Это тоже была чрезвычайно важная проблема, требовавшая углубленного изучения. И уж мы постарались! Особенно настойчиво старались мы придумать хорошие очки без стекол. Правда, я всю осень носил обыкновенные очки со светло-желтыми стеклами, и они себя вполне оправдали. Но теперь, готовясь к долгому переходу, я опасался, что они окажутся недостаточно надежной защитой для глаз. А посему я тоже включился в конкурс на лучший патент. Кончилось тем, что всех снабдили кожаными очками с щелочкой для глаз. Бьоланд выиграл конкурс, и его конструкция применялась чаще всего. Хассель придумал очки, сочетающиеся с нашлепкой для носа. В распластанном виде они напоминали орла с американского герба. Сам он никогда не пользовался ими. Вообще, никто из нас не отдал предпочтения собственному патенту, кроме Бьоланда, – зато он один из всех заболел снежной слепотой. Простые очки, которыми пользовался я (кроме меня, такие же были у Ханссена), оказались вполне достаточными. Меня ни разу не поражала снежная слепота. Самые обыкновенные очки с дужками, без какой-либо дополнительной оправы, свет свободно проходил по бокам. Доктор Шанц из Берлина, приславший их мне, вправе быть довольным изобретением. Эти очки превосходят все, что я видел и надевал.

Следующая серьезная проблема – наша обувь. Я специально всех предупредил, чтобы непременно взяли сапоги с собой. Сапоги обязательно понадобятся на ледниках, встречи с которыми нам не избежать, судя по известным описаниям края. А какими должны быть сапоги, пусть каждый решает сам. Все принялись совершенствовать обувь, основываясь на прежнем опыте. Усовершенствование было направлено на то, чтобы сделать ее просторнее. Вистинг опять взялся за мои сапоги и начал выдирать все лишнее. Чтобы понять, как сработана вещь, надо ее разобрать. Мы получили хорошее представление о том, как сработаны наши сапоги. Они были сделаны как нельзя более тщательно и добросовестно. Мы немало помучились, разрывая их. Из моей пары были удалены еще одни стельки, не помню уж, которые по счету. Взамен я получил то, к чему всегда стремился, – простор. Можно было надеть все имеющиеся у меня чулки и носки, да еще оставалось место для деревянной стельки. Я был счастлив – заветная цель достигнута. Теперь какой бы ни был мороз, через мои деревянные стельки и, если не ошибаюсь, семь пар чулок ему не проникнуть. В тот вечер, когда состоялась окончательная примерка, я был очень доволен. Победа далась мне не сразу – почти два года добивался я своего.

Еще надо было привести в порядок собачью упряжь. Нельзя допустить повторения того, что произошло при заброске провианта на последний склад, когда две собаки провалились в трещину из-за плохой упряжи. И уж мы потрудились на совесть. Использовали самые лучшие материалы. По труду и результат – получилась отличная, крепкая упряжь.

Груженые сани с одномером

Возможно, наш рассказ открыл кое-кому глаза на то, что снарядить такой поход, который нам предстоял, – дело нешуточное. Одни деньги исхода не решают, хотя, видит бог, без денег далеко не уедешь. Важную, я бы даже сказал решающую, роль играет то, как снаряжена экспедиция, предусмотрены ли все трудности и средства их преодолеть или избежать. Побеждает тот, у кого все в порядке; кое-кто называет это везением. Поражение непременно ожидает того, кто не принял заблаговременно нужных мер; это называют невезением. Не подумайте только, что я сочиняю хвалебную эпитафию для своей могилы. Нет, вся заслуга по справедливости принадлежит моим товарищам, которые терпеливо, настойчиво, опираясь на большой опыт, довели наше снаряжение до предельного совершенства и тем самым обеспечили победу.

16 августа мы начали нагружать сани. Двое саней стояли в хрустальном дворце, еще двое – в интендантстве. Хорошо, что мы могли заниматься этой работой в помещении. Температура отплясывала канкан между -50° и -60°, иногда дул освежающий ветерок, 6 метров в секунду. В таких условиях вряд ли было бы возможно заниматься укладкой на воздухе, учитывая необходимость делать это тщательно и надежно. Закрепленные на санях тросы для ящиков надо было сплеснить с бечевкой (сплесень – соединение отдельных прядей каната), а это требовало времени. Зато привязанные как следует ящики будут стоять, как в тисках, и не сдвинутся с места. Цинковые листы, укрепленные под санями, чтобы они не проваливались на рыхлом снегу, мы сняли, поняв, что они нам не потребуются. Взамен на это место привязали по запасной лыже; они нам потом очень пригодились. 22 августа сани были готовы и ждали старта.

Затянувшиеся морозы были в тягость собакам. Когда температура падала до минус 50–60°, сразу было заметно, что они ее чувствуют. То одну, то другую лапу подожмут и не торопятся опустить ее на холодный снег.

До чего же хитры были эти псы. Мы давали им мясо и рыбу через день. К рыбе они относились без особого восторга, и некоторые из них не спешили домой вечером в те дни, когда им полагалась рыба. Особенно много хлопот причинял Стюбберюду молодой пес Фунчо, родившийся в сентябре 1910 года, когда мы были на Мадейре. В мясные дни, как я уже говорил, вечером, посадив своих собак на привязь в палатках, каждый забирал по ящику с нарубленным мясом на ограде вокруг «мясной» палатки. Фунчо это приметил. Увидит, что Стюбберюд берет ящик, и, понимая, что будет мясо, спокойно идет в свою палатку. Если же Стюбберюд не шел за ящиком, Фунчо становился неуловимым. Так повторялось, пока Стюбберюд не придумал одну хитрость. В очередной рыбный день, когда Фунчо по своему обыкновению издали наблюдал, как сажают на привязь других собак, Стюбберюд подошел к ограде, взвалил на плечо пустой ящик и вернулся с ним к палатке. И Фунчо клюнул, поспешил в палатку, радуясь тому, что Стюбберюд проявил неожиданную щедрость. Увы, его ожидал совсем не тот прием, на какой он рассчитывал. Его схватили за шиворот и привязали на ночь. Фунчо свирепо поглядел на пустой ящик, потом на Стюбберюда. Не знаю, что делалось в его голове, но впоследствии эта хитрость редко удавалась Стюбберюду. А в тот вечер Фунчо пришлось довольствоваться сушеной рыбой на ужин.