Великая. История «железной» Маргарет - Маргарет Тэтчер

Я собрала воедино всю возможную информацию о том, что могло произойти с фунтом, и о масштабах вмешательства. На встрече с Найджелом 8 декабря я выразила крайнюю озабоченность размерами вмешательства, необходимыми для сдерживания фунта на уровне ниже DM3. Найджел утверждал, что вмешательство было «стерилизовано» обычными рыночными операциями и что оно не приведет к инфляции. Но значительный приток капитала имел свои собственные последствия, с одной стороны, увеличивая рост денежной массы, а с другой, оказывая дополнительное сдерживающее давление на рыночные процентные ставки.

В начале 1988 г. мои отношения с Найджелом ухудшились. Мне казалось противоречивым увеличение процентных ставок, одновременно с вмешательством для сдерживания курса фунта. Но я также понимала, что стоит мне воспользоваться своими полномочиями и запретить интервенцию в таком масштабе, как мои, и без того натянутые отношения с Найджелом окончательно рухнут. Он загнал себя в ситуацию, когда его собственное положение как канцлера пошатнется, если фунт превысит DM3. Однако к началу марта у меня не было выбора. 2 и 3 марта было совершено вмешательство в размере 1 млрд фунтов. Английский банк был обеспокоен этой ситуацией. Я знала, что старшие должностные лица в казначействе разделяли это беспокойство.

Я поставила этот вопрос перед Найджелом на двух совещаниях 4 марта. Я вновь пожаловалась на уровень вмешательства в обменный курс. Я попросила его проконсультироваться с Английским банком и затем сообщить, следует ли ликвидировать «порог» DM3 и если так, то когда. Когда он вернулся, он согласился, что, если к понедельнику все еще будет сохраняться сильный спрос на фунт, можно будет допустить увеличение ставки до уровня, превосходящего DM3. Он настаивал на том, чтобы провести еще некоторое вмешательство в будущем, чтобы снизить скорость, с которой может возрастать курс обмена. Я выразила свои опасения по этому поводу. Но я была готова согласиться с ограниченным вмешательством, если это было необходимо. Фунт впоследствии превысил порог DM3.

Я четко обозначила политическую линию и ее замысел в Палате общин 10 марта на вопросах к премьер-министру: «Мой многоуважаемый достопочтенный друг канцлер и я пришли к полному согласию в том, что основополагающей задачей должно быть сдерживание инфляции. Канцлер никогда не говорил, что стремление к большей стабильности обменного курса означает полное отсутствие мобильности. Требуются корректировки, как мы выяснили во времена системы Бреттона Вудса, и в EMS поняли, что время от времени им нужны переоценки и девальвации. Другого способа оседлать рынок не существует». Однако последняя ремарка вызвала бурю комментариев в СМИ. Проблема заключалась в том, что она противоречила постоянным публичным заявлениями Найджела о том, что он не хочет видеть дальнейшего роста обменного курса.

Возникает вопрос о том, не следовало ли мне отправить Найджела в отставку. У меня были все основания так поступить. Он проводил политику без моего согласия. С другой стороны, его заслугой справедливо считается помощь нам в победе на выборах 1987 г. Он пользовался широкой поддержкой «заднескамеечников»-консерваторов, и значительная часть консервативной прессы была убеждена в том, что я не права. Что бы ни произошло, мне казалось, что нам с Найджелом при поддержке остального Кабинета удастся избежать или исправить последствия наших прошлых ошибок и вернуть экономику на правильный путь. Но этому не суждено было случиться. В таких ситуациях просто нельзя выиграть. Найджел был предельно расстроен моими замечаниями на вопросах к премьер-министру во вторник. Хотя я и поддерживала его и его публичные заявления от всего сердца, я не повторила точку зрения Найджела о том, что дальнейшее повышение обменного курса будет «нельзя сохранять».

Джеффри Хау тоже выступил нарушителем спокойствия. Было заметно, что они с Найджелом состояли в сговоре и что из этих двоих Джеффри был особенно неприязненно настроен по отношению ко мне лично. Ранее, в марте, Джеффри выступил в Цюрихе с речью, которая была воспринята как его переход на сторону Найджела и выступление против меня в вопросе обменного курса. Затем 13 мая он во время своего выступления в Шотландии на конференции партии в Перте сделал замечание относительно нашего обязательства вступить в ERM: «Мы не можем до бесконечности вкладываться в базовые обязательства».

Из-за этого заявления пресса вновь начала рассуждать о пропасти, которая возникла между мной и Найджелом по вопросу ERM. Когда Джеффри неосмотрительно позвонил мне на следующее утро после своей речи и попросил встречи, на которой он и канцлер должны «решить со мной один полупубличный вопрос», я ответила, что позднее встречусь с Найджелом. Но я не собиралась встречаться с ними одновременно. Я три раза сказала ему это, а поскольку он продолжал настаивать на проведении совместного совещания, посоветовала, что лучшее, что он мог сделать, это сидеть тихо. Мы не собирались вступать в ERM.

Я провела воскресенье в Чекерсе, работая над речью, с которой мне предстояло выступить на Генеральной Ассамблее в церкви Шотландии. При этом прозвучали насмешки над тем, что мы ползаем на коленях, не обращаясь к Святому Духу, а подклеивая бумаги. При этом я все время думала о том, какой ущерб наносят постоянные репортажи о наших разногласиях по поводу курса обмена.

Найджел назначил мне встречу в понедельник. Он хотел утвердить формулировки для описания нашей политики в Палате. В казначействе мне заранее сообщили, что Найджел хотел дальнейшего снижения процентных ставок. Я не могла смириться с таким вмешательством в валютные рынки и частично добилась того, чего хотела, в идеале это должен быть фунт, который установил бы свой собственный уровень на рынке. Поэтому меня не устраивало предлагаемое сокращение процентной ставки, которого, насколько я знала, хотел он. Я также понимала, что спекулянты начинали воспринимать фунт как беспроигрышное вложение, и в том, чтобы позволить им слегка обжечься, не было ничего плохого.

Однако в первую очередь это снижение процентной ставки во вторник 17 мая на полпроцента было ценой, которую нужно было заплатить за терпимые взаимоотношения с моим канцлером, который считал, что его положение оказывалось под угрозой, если фунт выйдет за пределы любой «отметки», пригодной для его публичной привязки. Если бы я отказалась одновременно и от интервенции, и от сокращения процентной ставки, и фунт подскочил бы вверх, достигнув подходящего для него уровня, то, подозреваю, Найджел, скорее всего, подал бы в отставку, когда большая часть партии в парламенте и пресса поддерживали его линию, а не мою.

Я также согласилась на детальное описание в Палате той линии, о которой мы с Найджелом договорились на нашей встрече в понедельник по вопросу места обменного курса как элемента экономической политики. Я пошла дальше, чем хотелось бы, заявив: «Мы трижды снижали процентную ставку в течение последних двух месяцев. Это делалось с целью повлиять на обменный курс… И… огромной ошибкой для любого спекулянта было бы считать, что фунт когда-либо был беспроигрышной ставкой». В действительности начиная с июня 1988 г. процентные ставки стабильно росли.

Найджел настаивал на поднятии их всего на полпроцента. Я бы предпочла более резкие меры, чтобы дать рынкам понять, насколько серьезно мы воспринимали последние свидетельства излишне быстрого роста экономики, и что кредитно-денежная политика была слишком небрежной. У Найджела было более отстраненное видение этих вопросов, чем у меня. Он считал, что нынешний показатель дефицита баланса, который увеличивался все сильнее, был важен в качестве индикатора отклонений в других вещах, сам по себе. Но дефицит беспокоил меня, поскольку он подтверждал, что мы, как нация, жили не по средствам – при этом указывая на грядущее повышение инфляции.

Цены на жилье резко увеличивались. Прогнозы инфляции постоянно пересматривались в сторону увеличения, хотя все равно оказывались слишком низкими. По мере того, как 1988 г. походил к концу, впереди маячили неприятности.

1989 г., последний год Найджела на посту канцлера, стал для меня временем нарастания политических трудностей. Это был период очень высоких процентных ставок при продолжающемся росте инфляции. В споре о том, как следует реагировать в этой ситуации, я поддержала Найджела. Пожалуй, это достаточно наглядный комментарий к голословному утверждению о том, что я подрывала позицию канцлера, не отправляя Алана Уолтерса в отставку. Помимо проведения экономической политики, имелось два существенных экономических вопроса, которые занимали нас на протяжении этого времени. В первом вопросе, касающемся ERM, наши мнения с Найджелом расходились. Во втором, относительно валютного союза – они полностью совпадали.

В результате Европейского совета в Ганновере в июне 1988 г. Комиссия глав центральных банков ЕС была сформирована под председательством Жака Делора для отчета по EMU. Мы с Найджелом надеялись, что Р. Пембертон, глава Английского банка, и К. Пол, президент Бундесбанка, совместно предотвратят появление отчета, который придаст ускорение EMU. Мы считали господина Пола настроенным враждебно по отношению к утрате валютной независимости Бундесбанком, а Пембертон не сомневался в убедительности нашей точки зрения. Она заключалась в том, что доклад должен иметь рекомендательные свойства, а не служить предписанием. Мы надеялись, что в него будут включены пункты, которые ясно дадут понять, что EMU никоим образом не являлся необходимым условием для формирования Единого рынка с последствиями в виде перевода полномочий от национальных институтов к центральному бюрократическому аппарату.