Великая. История «железной» Маргарет - Маргарет Тэтчер

Бюджет 1984 г. показал Найджела во всей красе. Он ликвидировал дополнительную пошлину налога на инвестиции, предельно несправедливый взнос, который ложился на плечи пожилых людей, делавших накопления, и избавился от дополнительной пошлины на государственное страхование. Его самой важной реформой была ликвидация налоговых послаблений для предпринимателей одновременно с сокращением корпоративных налоговых ставок, направляя и повышая качество инвестиций и стимулируя стремление к деловым успехам. Бюджет 85-го года был менее примечательным, но, как и предыдущий, увеличил персональные налоговые скидки, подняв их значительно выше уровня инфляции. В 1986 г. он принял политическое решение, которое я сочла верным, сократив базовую ставку налога на прибыль на один пенни, что, по сути, было заявлением о том, что мы не станем игнорировать базовые ставки в будущих бюджетах, когда будет большая финансовая свобода действий. В 1987 г. он сократил базовую ставку еще на два процента, но компенсировал т. н. предвыборную «раздачу» включением в MTFS PSBR в 1 % от ВВП.

Бюджет Найджела 1988 г. оказался более спорным. Разумеется, у меня тогда были сомнения. Я чувствовала, что общие финансовые условия стали слишком неопределенными. Я начала с того, что поставила под сомнение налоговые сокращения, которые теперь предлагал Найджел, частично потому, что считала, что крупные сокращения налогов в обстановке избыточной потребительской и предпринимательской уверенности могут иметь психологический эффект, непредсказуемый средствами экономической науки. Они могли разжечь то, что уже и так перегрелось. Более того, отдача профицита бюджета на 1988–1989 гг. была почти 14 млрд. Поэтому я считаю, за одним важным исключением, бюджет Найджела на 1988 г. был успехом. Снижение базовой ставки подоходного налога до 25 пенсов и верхней ставки до 40 процентов придало стимул тем талантливым, мобильным людям, которые так важны для экономического успеха.

Техническим вопросом, который имел такие важные практические последствия, было изменение системы поблажек в ипотеке, согласно которой ограничение в 30 000 фунтов применялось теперь не к каждому отдельному человеку, приобретавшему недвижимость, а к самому дому. Это ликвидировало дискриминацию в пользу неженатых, сожительствующих пар. Это придало колоссальный импульс рынку жилья, поскольку люди стали брать ипотеку до того, как исчезнет лазейка, и это произошло в самый неподходящий момент, поскольку рынок жилья уже начинал перегреваться.

К 1989 г. обычная и на первый взгляд безграничная уверенность Найджела в наших экономических перспективах пошатнулась. Денежно-кредитная политика была перегружена попытками сократить инфляцию. Было ясно, что профицит бюджета был свидетельством не только финансовой твердости, но и панической скорости экономического роста с увеличением налоговых поступлений. Мне удалось убедить Найджела видеть вещи в том же свете, что и я. Я настаивала на том, чтобы он пересмотрел свое письмо к кабинету, был менее самодовольным, отказался от идеи дальнейшего сокращения подоходного налога еще на 1 пенни (я сказала ему, что это будет выглядеть психологически неправильно), забыл о его предложении ликвидировать налог на базовую пенсию и вместо этого ликвидировал правило о прибыли. Я также сказала, что не должно быть ослабления кредитно-денежной политики. Он согласился со всем этим, далее он использовал часть имевшихся государственных доходов, чтобы внести разумные изменения в структуру национальных страховых взносов для работающих.

Но Найджел решил не повышать акцизные пошлины вместе с инфляцией, создав тем самым искусственный спад цифры инфляции, что позволило ему предсказать рост инфляции на 8 процентов, прежде чем она упадет до 5,5 % во второй половине года и, возможно, до 4,5 % во второй четверти 1990 года. Однако ко второй половине 1990 года эта цифра достигла не 4,5 процента, а приближалась к 10 процентам. Градус инфляции, который внесла в систему погоня за дойчмаркой, был больше, чем когда-либо, что осознавали все, включая Найджела. Но к 1990 году Мистер 10 процентов покинул свой пост, и всем оставшимся пришлось иметь дело с последствиями.

Джон Мейджор в некотором смысле предельно отличался от Найджела Лоусона в роли канцлера. Мне казалось странным, что, пробыв компетентным главным секретарем, ему не было настолько же комфортно разрешать сложные вопросы, с которыми он теперь столкнулся, вернувшись в казначейство. В качестве подготовки к бюджету 1990 года мы провели семинар, который посетила я, Джон, Ричард Райдер, секретарь казначейства по экономическим вопросам, и прочие должностные лица. Много пользы он не принес, и вины Джона в этом не было: проблема заключалась в том, что никто из нас совершенно не верил в прогнозы. Я не находила согласия с Джоном только в одном вопросе: я перестала принимать в расчет новый налог на кредит. Я во многом симпатизировала предположению о том, что банки и жилищно-строительные кооперативы сделали кредиты слишком легкодоступными и что это загоняло безответственных или неопытных заемщиков в долги. Но я никогда не сомневалась в том, что если мы попытаемся положить этому конец, обложив кредиты налогом, всеобщая поддержка, обычно вызываемая пуританской политикой, вскоре превратится в гедонистский протест, по мере того, как видеомагнитофоны, дорогие обеды, спортивные машины и зарубежные отпуска станут недоступны с финансовой точки зрения. Также этот налог повысит RPI. В действительности, учитывая малое пространство для маневра при таких обстоятельствах, единственный бюджет Джона Мейджора был скромным успехом, содержащим несколько приметных предложений для увеличения опасно низкого уровня сбережений. Но к тому времени требовалось нечто большее, чем просто прочный бюджет – даже больше, чем премьер-министр и канцлер, подписавшиеся под одной политикой, – чтобы предотвратить политические и экономические последствия допущенного роста инфляции.

Тот факт, что возвращение инфляции и рецессии затмило блага налоговых изменений, привнесенных бюджетами Найджела, не означает, что эти блага испарились. Инфляция все искажает; но, будучи вновь укрощенной, оказывается, что она не уничтожила улучшения в экономической эффективности, привнесенные новыми и упрощенными налогами. Только одна вещь может подорвать эти улучшения аспекта предложения: позволить бюджетным расходам выйти из-под контроля, что увеличивает займы и в итоге требует повышения налогов, уничтожающих стимулы. Когда я покидала пост, расходы и займы находились под строгим контролем. Сейчас ситуация изменилась. В политике не бывает окончательных побед.

Приватизация в не меньшей степени, чем налоговая структура, была важна для улучшения экономической эффективности Британии. Но для меня она имела еще большее значение: это была одна из основных мер по ликвидации разрушительных последствий социализма. Через приватизацию полномочия государства уменьшаются, а полномочия людей растут. Точно так же, как национализация была центральным стержнем коллективистской программы, за счет которой лейбористские правительства стремились изменить британское общество, приватизация была центром любой программы по возвращению свободы.

Какими бы ни были споры вокруг методов продажи, структуры конкуренции и схем регулирования, применяемых в различных случаях, основную задачу приватизации нельзя упускать из виду. Разумеется, более предметные экономические споры о приватизации также занимали значительное место. Государство не должно быть включено в бизнес. Государственная собственность радикально сокращает угрозу банкротства, которая является нормой для частных фирм. В результате этого решения об инвестициях принимаются в соответствии с критериями, значительно отличающимися от тех, что применяются к бизнесу в частном секторе. И, вопреки благородным попыткам это сделать (не в последнюю очередь при консервативных правительствах), трудно отыскать способы, повышающие эффективность работы предприятий, находящихся в государственном владении. Предприятия в государственном владении никогда не смогут функционировать наравне с частными предприятиями. Сам факт, что государство в ответе за них перед парламентом, вместо того, чтобы начальство отвечало перед дольщиками, означает, что не смогут. В этом нет стимула.

Приватизация сама по себе не решает всех проблем. Монополии и квазимонополии, перенесенные в частный сектор, требуют осторожного регулирования, дабы предотвратить злоупотребления рыночными полномочиями. Но с точки зрения нормативов существуют также и достойные аргументы в пользу частного владения: регулирование, которое было бы скрытым, теперь должно было быть открытым и конкретным.

Глубина рецессии означала, что не было особых перспектив успешной приватизации в ранние годы из-за низкого доверия на рынке и значительных потерь национализированной промышленности. Но при всем этом на момент выборов 1983 г. «Бритиш Эроспейс» и «Бритиш Фрэйт Консортиум» процветали в частном секторе; «Кейбл энд Вайрлесс», Ассоциация британских портов, «Бритойл», национализированная компания по исследованию и производству нефти, организованная лейбористами в 1975 г., «Бритиш Рейл Хотелс» и «Эмершам Интернэшнл», которая производила радиоактивные материалы для промышленного, медицинского и научного применения, полностью или частично перешли в частное владение.