Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Даже если бы они дошли до склада, их, скорее всего, это уже не могло бы спасти – до безопасного места все еще оставалось 130 миль, а сезон заканчивался. Обморожение ноги угрожало Скотту гангреной. «Ампутация – это лучшее, на что я могу надеяться сейчас, – написал он, – но не будет ли болезнь распространяться?» Если бы каким-то чудом им удалось выбраться, они бы остались без ног на всю жизнь. Все это Уилсон и, конечно, Боуэрс были готовы принять, но Скотт непременно должен был увидеть ужасные слова МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН…[112] «Ты взвешен на весах и найден очень легким». Только так.

«Я вознесусь или паду с этой экспедицией», – написал он домой перед выходом в путь. Теперь ему нечего было ждать. Полюс победил его. Скотт провалил все предприятие. Он уходил триумфатором, а вернуться на родину и встретиться с публикой пришлось бы в статусе побежденного. В лучшем случае его ожидала жалостливо-презрительная симпатия, которую обычно проявляют к аутсайдерам. Его враги смеялись бы над ним. И действительно, 20 марта Армитаж, все еще рассерженный экспедицией «Дискавери», направил Нансену свои «сердечнейшие поздравления» с успехом Амундсена:

Это еще раз доказывает ценность практического опыта и логического мышления… Я боюсь, что Скотт, с его нелюбовью – если не сказать больше – к лыжам, столкнется с огромными трудностями при достижении своей цели… Зная о намерениях Амундсена пройти Берингов пролив – и дальше на Северный полюс, я искренне надеюсь, что он будет там не менее успешен, чем на юге.

Скотту пришлось бы ответить за всех потерянных людей.

Шеклтон стал бы тем, кто смеется последним.

Этого Скотт вынести не мог. Лучше было принести жертвоприношение в палатке. Так он мог попытаться превратить свое поражение в победу. Он убедил Уилсона и Боуэрса остаться с ним и ждать конца, хотя инстинкт людей, оказавшихся в таком положении, требовал от них продолжать движение, даже замерзнуть в снегу – но попытаться спастись. По меньшей мере девять дней они лежали в своих спальных мешках. Потом закончились последние продукты и топливо – и они умерли.

Все трое написали перед смертью свои последние письма, веря, что когда-нибудь их найдут. Скорее всего, это было тем самым аргументом, который использовал Скотт, чтобы убедить Уилсона и Боуэрса лежать и ждать в палатке. Замерзни они в дороге – их записи и тела будут потеряны навсегда. В палатке у них оставался шанс быть найденными и спасти свою историю от забвения.

Уилсон и Боуэрс оставили несколько коротких, трагических, очень личных записей. Но Скотт подготовил свои прощальные письма заблаговременно. Самое раннее из них датировано 16 марта и адресовано сэру Эдгару Спейеру, казначею экспедиции: «Боюсь, мы должны уйти». Скотт уже сдался-.

Письмо следовало за письмом: Скотт обращался к публике. Чувствуя приближение смерти, он демонстрировал ликование, которого никогда раньше не проявлял, – истинный путь мученика. Парадокс заключался в том, что Уилсон, столь долгое время вынашивавший идеи стремления к мученической смерти, сейчас чувствовал только сожаление.

Он обещал Оутсу, что увидится с его матерью. У него оставался единственный способ оправдать оказанное ему доверие – передать госпоже Оутс последнее сообщение сына и описать его конец. Уилсон находился на грани нервного срыва, потому что оказался в том же положении – он так и написал матери Оутса. Он больше не питал надежд увидеться ни с ней, ни со своей женой, ни с собственными родителями. Уилсон понимал, что он – прирожденный неудачник. И что смерть его напрасна. Они оказались всего в десяти милях севернее того места, куда Скотту настоятельно предлагали перенести склад, так трагически далекий сейчас.

Я оставляю тебя одного [писал Скотт своему зятю Уильяму Эллисон-Макартни, управлявшему семейными финансами], но не по собственной воле, ты знаешь… Свои деньги, около двух тысяч фунтов, я завещаю матери. Должно поступить еще что-то. Встреться со Спейером и поговори насчет прав Кэтлин. Ты всегда был молодцом.

Затем Скотт подготовил свой уход со сцены.

Я был еще не слишком стар для этой работы [написал он адмиралу сэру Фрэнсису Бриджмену, своему последнему командиру]. Более молодые пошли ко дну раньше. Мы подаем хороший пример нашим соотечественникам если не тем, что попали в безвыходную ситуацию, так хотя бы тем, что встретили ее как мужчины.

Это была его постоянная тема. В письме Сэру Джеймсу Барри он выразился так:

Мы показываем, что англичане все еще могут умирать стойко, борясь до самого конца… Я думаю, это станет примером для наших потомков.

Однако сэру Клементсу Маркхэму – человеку, которому Скотт был обязан полученным шансом, определившим его жизнь, – не было оставлено ни единой строчки. Он писал Кэтлин: «У меня не хватило времени написать сэру Клементсу. Передай ему, что я много о нем думал и никогда не жалел о том, что он поставил меня командовать “Дискавери”».

Но вместе с тем Скотт успел составить сообщение для публики:

Причины несчастья связаны не с ошибками в организации, а с невезением во всех направлениях, где пришлось идти на риск… Потеря пони как средства передвижения… Погода… Мягкий снег в нижней части ледника… Ведь все остальное – запасы продуктов, одежда и склады… были доведены до совершенства… Я не думаю, что человеческие существа когда-нибудь еще переживали такой месяц, который пришлось вынести нам… Мы могли бы справиться… но помешала болезнь… капитана Оутса и нехватка топлива в наших складах, за которую я не могу отвечать…

Скотт сознательно оправдывался. Но именно он стал причиной всех несчастий, его собственная некомпетентность обернулась бедой, из-за него напрасно погибли его спутники. Он получил возмездие за свои грехи. Но до последней минуты продолжал оправдывать себя, искал отговорки, перекладывал вину на подчиненных. Это признание в поражении, но из-за литературности его стиля оно выглядит поражением героическим.

Боуэрс, который, по всей вероятности, умер последним, написал своей матери небольшую печальную записку:

Я по-прежнему верую в Него, в изобильную милость моего Господа и Спасителя, в которого ты научила меня верить… Мне так хотелось справиться с этим всем ради тебя, дорогая… Однако стыдиться не стоит, знай, что я боролся до самого конца… Ох, как же я сочувствую тебе в тот момент, когда ты обо всем услышишь. Но знай, что для меня конец был мирным. Это так просто – уснуть на холоде.

Снаружи ревел ветер. Порой он немного стихал, затем обрушивался с новой силой – и дул, дул. Снег шуршал о ткань, понемногу заметая небольшую зеленую палатку. Скоро она окончательно была похоронена в сугробе. В ста милях от нее готовили первую спасательную операцию – слишком неумело и слишком поздно.

Глава 34

Рождение легенды

Когда 7 марта на борт «Фрама», стоявшего на рейде Хобарта, поднялся лоцман, Амундсен сразу же спросил его о «Терра Нова». И обрадовался, узнав, что о корабле Скотта ничего не было слышно. Но гонка не закончилась, пока мир не узнал новости. «Терра Нова» вполне мог в данный момент на всех парах мчаться в сторону Литтлтона. Кража телеграммы из Игл-Сити шесть лет назад оставалась для Амундсена ярким напоминанием о том, что могло случиться.

Оказавшись на берегу, он тут же отправил закодированную телеграмму Леону в Христианию. С этого момента – пока газеты не опубликуют новость о его экспедиции – «Фрам» будет оставаться на рейде, отрезанный от внешнего мира, чтобы исключить любую возможность утечки информации. Как отметил Амундсен в своем дневнике, местные репортеры «очень назойливы, но упираются в каменную стену». Один из них назвал его «суровым норвежским морским королем», добавив чопорно, что «молчание – золото, но оно придает героизму исследователя неприятный привкус».

Амундсен также отправил секретные телеграммы королю Хаакону VII, Нансену и Дону Педро, чтобы они узнали обо всем раньше широкой общественности. Он шел на риск, но признательность того требовала.

Ох, ну разве не странно устроено все в этом мире [писал Нансен]? Как раз когда я писал эти строки, меня позвали вниз к телефону, чтобы сообщить поразительные новости.

Адресатом письма была Кэтлин Скотт.

Во мне ураган чувств… О Вас и Ваших желаниях я думаю больше, чем о нем, но у меня странное чувство, печальное и тревожное. О, почему в мире так много трудностей, почему жизнь так сложна? [Амундсен] явно плыл очень быстро, и мой старый корабль хорошо показал себя – но все же я хотел бы, чтобы Скотт пришел первым. Да, жизнь действительно очень сложна!