Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

К концу февраля Амундсен снова начал нервничать. Он был в пути уже месяц, а ветер оставался встречным, словно пытался не пустить его на сушу. Он мучился, представляя себе, как Скотт побеждает его в гонке к телеграфному аппарату и выигрывает добрую половину дела. Но, с другой стороны, Амундсен получал странное удовольствие от того, что окончание путешествия откладывалось. Есть что-то уютное в полном бездействии корабля, находящегося в открытом море, даже если его, как «Фрам», немилосердно треплет штормовой ветер. На берегу может ждать лишь крушение иллюзий. Амундсен, как и Колумб, этот архетипический первооткрыватель и странник, был по-настоящему счастлив только в движении, направляясь «отсюда» «туда».

4 марта они наконец достигли берегов Тасмании. Но, по словам Бьяаланда,

потребовалось адски потрудиться, чтобы попасть в Хобарт. Шторм и штиль сменяли друг друга, и когда мы, наконец, увидели нашу цель, Боже правый, нас снесло мимо, и в результате пришлось лечь в дрейф с порванными парусами и разбитым в щепки гафелем.

Наконец, в четверг 7 марта «Фрам» достиг Хобарта и встал на якорь в акватории порта. У воды собралась небольшая кучка зевак. На берег сошел один Амундсен и снял номер в «Хадлиз Ориент Отеле». «Отнеслись как к бродяге, – отметил он в дневнике, – из-за кепки и синего свитера дали неприлично маленькую комнату».

Так закончилось последнее классическое путешествие эпохи Великих географических открытий.

Глава 33

Окончательное поражение

Тем временем далеко позади, на Барьере, в районе 82° южной широты, Скотт продолжал бороться за жизнь. На следующем складе, до которого дошли 1 марта, снова обнаружилась катастрофическая нехватка топлива. Вместо ожидаемого одного галлона Скотт нашел там от силы четверть этого объема.

«Утечка» керосина на сильном холоде хорошо известна полярным исследователям. Амундсен, столкнувшись с этим явлением в экспедиции к Северо-Западному проходу, предпринял огромные усилия, чтобы не допустить его в Антарктике, на юге. Скотт тоже наблюдал утечку керосина на «Дискавери», но пренебрег поиском ее причин. Он использовал канистры с откручивающимися крышками, которые были уплотнены кожаными шайбами. В полярной литературе приводится довольно много свидетельств того, насколько они неэффективны. Амундсен понял это. Пятьдесят лет спустя одну из его герметично запечатанных канистр обнаружили у скалы Бетти на 85° южной широты, и содержимое осталось целым[111]. А у Скотта всего через три месяца после закладки промежуточных складов жизненно важное топливо практически полностью исчезло.

В любом случае Скотт и в этом вопросе не предусмотрел запаса прочности. Амундсен расположил свои склады на Барьере гораздо ближе друг к другу. Двигаясь между ними в два раза быстрее Скотта, он имел в три раза больше топлива. Скотт расплачивался за свою глупость; к сожалению, его спутникам тоже приходилось за это платить.

Люди страдали от недоедания и очень мерзли из-за неподходящей одежды. Голодали они потому, что их склады были слишком малы, слишком редки и находились слишком далеко друг от друга. Скотт исходил из возможностей транспортировки грузов на животных, хотя прекрасно знал, что на обратном пути они будут идти пешком. Его душевное смятение от запоздалого понимания правильных решений проявляется в полной мере, когда он пишет, что находится в «двух переходах на пони [sic] и четырех милях от склада», хотя тогда он уже мог использовать только свои ноги. Слишком поздно он осознал, что «мы не можем проходить такие расстояния без пони».

Оутс страдал от сильного обморожения ног, у него начиналась гангрена. Из-за своих ложных предубеждений относительно отваги и выносливости он скрывал этот факт – и признался только 2 марта, когда не смог подняться от боли. Скотт был шокирован при виде его раздувшихся и изменивших цвет конечностей.

Три дня спустя Скотт записал:

бедный Солдат почти готов. Это довольно грустно, потому что мы ничего не можем для него сделать… Никто из нас не ожидал столь ужасно низких температур.

Хотя весь его опыт говорил, чего именно следует ожидать. «Дискавери» говорил ему это. Шеклтон говорил ему это. Его собственные подчиненные говорили или могли бы сказать, если бы он соблаговолил их выслушать. Год назад «Тедди» Эванс столкнулся с низкими температурами и плохим скольжением на Барьере. Тем не менее Скотт запланировал свое возвращение еще на три или четыре недели позже – в самые сильные морозы. Офицеров военно-морского флота предавали военно-полевому суду и за меньшую провинность.

В действительности температуры в диапазоне 30–40 градусов мороза по Цельсию нельзя назвать чрезвычайно низкими для этого времени года. Но никаких защитных мер против холода у Скотта уже не было. К этому моменту, вероятно, все они в той или иной мере страдали от цинги.

В этом вопросе остается полагаться только на дедукцию. Медицинских свидетельств не сохранилось, потому что Уилсон некоторое время назад перестал вести свой дневник. В любом случае он был адресован близким, а потому лишен неприятных тем и клинических подробностей. Например, единственное объяснение коллапса Эванса в дневнике Уилсона звучало так: «Это было связано с тем, что он никогда в жизни не болел и теперь оказался беспомощным из-за обмороженных рук». На основании данной фразы можно сделать любые выводы. Однако Уилсон не был практикующим врачом. Он имел очень ограниченный клинический опыт, и нет никаких свидетельств того, что он был способен диагностировать сложное течение цинги, за исключением ее последних стадий. А поскольку он сам к тому моменту страдал от болезни, его желание и способность ставить диагнозы другим сошли на нет.

Записи продолжали появляться только в дневнике Скотта и метеорологическом журнале Боуэрса. В первом излагалась история трудной буксировки и плохой поверхности, из последнего видно, что погодные условия не были исключительно плохими – часто в таких же ситуациях Амундсен писал о хорошем скольжении. Однако Скотт и его компаньоны невероятно ослабели: теперь им требовались значительные усилия, чтобы тащить даже ничего не весившие сани. Они брели по девять и более часов в день, чтобы продвинуться на шесть-семь миль.

К этому моменту Скотт уже почти наверняка болел цингой на ранней стадии. Он находился в дороге уже больше четырех месяцев и был практически полностью лишен поступления витамина С. Но, кроме того, его положение усугублялось и другой угрозой – как известно, стресс лишает организм витамина С, а как раз стрессов Скотту и его людям хватало. Они были постоянно охвачены страхом и тревогой, в основном из-за недобросовестности Скотта. Например, он не построил достаточного количества пирамид, и теперь, когда каждая минута была на счету, им приходилось терять время на поиск следов. Страх из-за того, что ты потерялся, сильно выматывает, поскольку бьет по базовой потребности человека в безопасности – ничто не может вызвать панику так легко. Беспокойства и неопределенности, помимо общего напряжения внутри партии, было вполне достаточно для быстрой потери жизненно важного витамина. Амундсен и его спутники сумели избежать такого расхода своих ресурсов.

Оутсу, Боуэрсу и Уилсону было невероятно трудно. Только Скотт все еще вел дневник, и в этих записях угадывались намеки на то, через какие трудности вынуждены были проходить его товарищи. «Я не знаю, что бы делал, – написал он 4 марта, – если бы Уилсон и Боуэрс не брались так решительно за все». Как лидер Скотт потерпел поражение, и его место занял Уилсон.

Для Оутса движение вперед было путем на Голгофу. Он уже не мог тащить сани. Страдая от боли, он хромал рядом с ними и уже почти не мог идти. Каждое утро у него уходило более часа на то, чтобы натянуть замерзшие сапоги на раздувшиеся ноги.

Вследствие цинги открываются старые раны, ведь для того, чтобы не расходились швы, нужен витамин С. Есть подтверждения, что это может произойти даже через двадцать лет после ранения, словно его вообще не лечили. До начала этой стадии происходит перерождение тканей, которое– вызывает сильную боль. Недостаток витамина С, от которого страдал Оутс, почти наверняка повлиял на его раны, полученные примерно десять лет назад во время войны. Пуля, раздробившая бедро, оставила большой шрам, который начал расходиться из-за цинги. Какие муки приходилось переносить этому человеку, можно только вообразить. Вдобавок к обмороженным ногам это делало его страдания почти непереносимыми. Он стал неестественно печален, весь его былой юмор исчез без следа. В палатке он все время молчал. Как отметил Скотт в своем дневнике, Оутс «превратился в ужасную помеху», и к тому же

он, должно быть, сам знает, что не выкарабкается. Сегодня утром он спросил Уилсона, есть ли у него шанс, и Билл, конечно, сказал, что не знает. В действительности он не жилец. Но даже если он сейчас умрет, я сомневаюсь, что мы сможем прорваться. Погодные условия ужасные, наше снаряжение все сильнее покрывается льдом, с ним трудно управляться. А тут еще бедный Титус, конечно, самая главная помеха… Бедняга! Бедняга. Так грустно видеть это.