Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

После обеда [пишет Оутс], когда Эванс так и не появился, мы встали на лыжи и пошли его искать. Мы со Скоттом шли впереди и увидели его ползущим по снегу на четвереньках в самом жалком состоянии. Он не мог идти, и тогда двое других отправились за пустыми санями, и мы привезли его в палатку.

Не скрывалась ли за этим более или менее сознательная попытка бросить Эванса? Следующая ремарка в дневнике Скотта, пожалуй, только подтверждает такие подозрения:

Использую эту возможность сказать, что мы связаны нашими больными товарищами… В случае с Эдгаром Эвансом… безопасность остальных, кажется, требовала, чтобы его оставили, но Провидение сжалилось над ним в последний момент.

Когда Эванса положили в палатку, он впал в кому – и той же ночью умер, не приходя в сознание.

Почти немедленно после этого они двинулись в путь, прошли через торосы и отыскали свой склад в нижней части ледника. Там Скотт и его спутники впервые за целую неделю нормально поели и, как он заметил, «позволили себе пять часов сна… после этой ужасной ночи», прежде чем продолжить движение через «Ворота» к Шэмблз-Кэмп, той самой «скотобойне», где были убиты пони.

Там они выкопали туши и вечером наконец-то с огромным удовольствием набили животы кониной. Но на этом поводы для оптимизма закончились. Когда они вышли из Шэмблз-Кэмп, продолжилась история тяжелой борьбы с теми же условиями, в которых норвежцы легко мчались в сторону дома, как на коньках. Постепенно начинало сказываться общее напряжение. Скотт бранил Боуэрса за то, что он недостаточно «ловок» в обращении с лыжами. Боуэрс справедливо обижался, ибо менее всех заслуживал упреки. Все они были весьма посредственными лыжниками, что означало повышенный расход энергии в движении и потерю последних сил. Когда счет пути шел на дюймы, они, вероятно, теряли сотню ярдов на милю исключительно из-за плохой техники, то есть тридцать миль в путешествии от полюса до отметки в 79°28′ 30'', почти у «Склада одной тонны». В конечном итоге это сыграло роковую роль в истории британской экспедиции.

Теперь они с трудом проходили ничтожные шесть-семь миль. Скотт написал 21-го: «С трудом шли весь день, временами возникали мрачнейшие мысли… На 800 миль пути ни одного настолько трудного перехода еще не было, мы больше не сможем идти так, как сейчас». Они дошли до склада на юге Барьера 24-го и обнаружили, что у них осталось мало топлива.

«Хотел бы я, чтобы топлива было больше», «нехватка топлива тревожит по-прежнему», «топлива прискорбно мало». Бесконечные сожаления. И потом запись 27 февраля: «Даст Бог, у нас больше не будет неудач. Естественно, мы все время обсуждаем вероятность встречи с собаками: где, когда, и так далее». То есть Скотт наконец-то признал, что их единственным спасением должны были стать собаки.

«Положение критическое. Может, на следующем складе мы окажемся в безопасности, но есть ужасные сомнения».

Теперь Скотт понял, что начинается настоящая борьба со смертью.

В тот день Уилсон перестал вести дневник, словно уже не мог переносить собственных мыслей. До базы им оставалось больше 300 миль.

Глава 32

Снова на «Фраме»

26 января в четыре часа утра норвежцы подъехали к Фрамхейму. Они распрягли собак как можно тише, разговаривая шепотом, и, словно шпионы, проскользнули в дом. Его обитатели – Линдстрам, Стубберуд, Преструд и Йохансен – крепко спали. Все шло по задуманному плану – Амундсен намеренно рассчитал последний этап так, чтобы застать их в постели. Он чувствовал, что путешествие к полюсу нужно закончить какой-нибудь проказой.

«Доброе утро, мой дорогой Линдстрам, – сказал Амундсен, оказавшись в доме, – найдется ли у тебя для нас немного кофе?»

По словам Вистинга, «просто невозможно описать физиономии людей, которые, мгновенно вскочив со своих коек, изумленно уставились на нас – это надо было видеть!»

Потрясенный Линдстрам только и смог произнести что-то похожее на «Боже правый, это вы?». Полярную партию ждали здесь минимум через десять дней.

«Вставайте, ребята, – скомандовал он всем остальным, справившись с эмоциями, – это первые вестники весны». Стубберуд вспоминал: «Руаль подошел ко мне и пожал руку, я ни о чем его не спрашивал». Наконец кто-то из них, по воспоминаниям Вистинга, задал самый важный вопрос:

«Вы были там?» – «Да, мы там были», – ответил Руаль Амундсен, и после этого в доме поднялся чудовищный гвалт. Наконец-то мы все уселись вокруг стола и смаковали горячие кексы Линдстрама с божественным кофе. Всю прелесть вкуса чашки кофе можно ощутить, только когда живешь без него, как мы, очень долго.

Удивительно искренняя запись: действительно, полярная партия девяносто девять дней не пила ничего, кроме шоколада.

Амундсен произнес короткую речь. В этом походе не было ссор и недомолвок, сказал он, только хорошая командная работа. И он бесконечно рад, что все вернулись домой.

«Этот завтрак за столом Фрамхейма в конце нашего путешествия, – написал Хелмер Ханссен, – стал одним из тех моментов, которые невозможно забыть». Самым счастливым в эти радостные минуты был Амундсен, которого окружала небольшая группа избранных, его соратников. Он знал, как вызвать в людях ощущение торжественности момента. В конце они, по словам Бьяаланда, «осушили заздравную чашу… по-настоящему хорошего шнапса».

Благодаря отваге и чему-то, близкому к гениальности, Амундсен получил свой приз из рук судьбы и благополучно привел всех людей домой. Это было одно из самых великих полярных путешествий, а возможно, и самое великое, потому что, помимо многочисленных талантов, Амундсен обладал везением, как и все величайшие полярные исследователи.

«Мы мало что можем рассказать о лишениях или тяжелой борьбе, – сказал он за завтраком в то памятное пятничное утро, – в целом, все прошло как во сне».

И действительно, в конечном счете Амундсен скорее хотел слушать окружающих, нежели говорить. В его отсутствие в район Фрамхейма прибыла японская экспедиция на «Кайнан Мару» («Ключ к югу»). Амундсен написал в своем дневнике по этому поводу: «Не имею ни малейшего понятия, что они намерены делать. Вряд ли они и сами это знают»[109]. Преструд, Йохансен и Стубберуд дошли до Земли Эдуарда VII, став первыми людьми, оказавшимися в тех местах[110]. Но лучше всего было то, что 9 января пришел «Фрам». Потом из-за ветра и льда ему пришлось выйти в открытое море, но он вернулся на следующий же день после появления Амундсена во Фрамхейме.

С борта корабля Нильсен увидел большой флаг норвежского военно-морского флота с раздвоенным концом – заранее оговоренный знак благополучного– возвращения полярной партии. В ответ «Фрам» издал триумфальный гудок, и все обитатели Фрамхейма, за исключением Линдстрама, бросились встречать корабль.

Это было великое торжественное воссоединение [по словам Нильсена]. Первым на борт поднялся капитан. Я был так уверен в том, что он достиг цели, что даже не спросил об этом. И только через час, впервые после того как мы много чего обсудили, я поинтересовался: «И что, Вы правда были на Южном полюсе???»

Амундсен в тот момент как раз получил новости из внешнего мира – первые со времени встречи с «Терра Нова» год назад. Он наконец-то услышал о том, как был воспринят его маневр. Услышанное вызвало у него желчное раздражение:

Значит, многие негодуют по поводу наших действий здесь… нарушение «этикета»? Они сумасшедшие? Что, проблему полюса поручено решить исключительно Скотту? Мне плевать на этих идиотов! Нансен, как обычно, с его холодным ясным пониманием, отреагировал лучше всех. О да, как же глупы эти люди!

Из этого же разговора Амундсен узнал, что очень многим обязан Дону Педро Кристоферсену. В своем дневнике он отметил:

Только благодаря содействию этого человека продолжается третья экспедиция «Фрама». На родине отвернулись все – за исключением короля и Фритьофа Нансена. Да не исчезнет их доверие ко мне! Я признателен королю за его гуманизм. [Он] не побоялся внести вклад в финансирование экспедиции к Южному полюсу, даже учитывая то, что Парламент хотел, чтобы «Фраму» приказали возвращаться. Скорее всего, об этом мечтало большинство депутатов. Но у вас ничего не вышло, джентльмены. Подождите немного, скоро мы поговорим. Может, в следующий раз вы будете больше рады новостям о «Фраме»… Не могу выразить, в каком большом долгу я перед королем, Нансеном и Кристоферсеном. Когда все повернулись ко мне спиной, они единственные протянули руку помощи. Да благословит их Господь!

Амундсен в тот момент недолго предавался подобным мыслям. Гонка еще не закончилась. Он должен был первым сообщить свои новости, но пока не знал, что Скотт сошел с дистанции. «Времени мало, – написал он, – и нам обязательно нужно вернуться к цивилизации раньше, чем они».