Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

«Безобразно, свирепо, мохнато Не на пользу людям, а назло На восток продвигалося НАТО И на нас невзначай набрело», — цитирую по памяти, может, что-то напутал, но за факты ручаюсь…

Третье тысячелетие «близ, при дверях». С юга снова «злой чечен ползёт на берег, точит свой кинжал…» В Москве жилые дома взрывают, и не только в Москве. В дерьме брода нет от предвыборных компроматов. Волки от испуга кушают друг друга. Овечьи шкуры скинули — в открытую грызутся. Того гляди, народ с похмелюги разбудят, а это будет похлеще «Герцена»… В стране опять «верхи не могут, а низы не хотят». Третьей Мировой попахивает. «Люди языки кусают от страха в ожидании грядущих бедствий!»… Всенародно избранный», отделивший Киевское православие от Руси, орден получит на Святой Земле за заслуги перед христианством. Кстати, таким же орденом был награжден и Черчилль, после то как объявил коммунизм «угрозой всему христианскому миру»… А выборы эти чернокнижные… Сегодня — «семья вурдалака», потом медведь в мешке, а завтра, глядишь, и того самого Зверя изберут. Нашего, который «из бездны»… Тебе это надо, Иоанна? Твои гены хоть и падшие, но ведь не глупые! Что ты там забыла, в «последних временах»… Ну, не хочешь на дачу, — я тебя понимаю. Пусть живёт Егорка, размножается, пусть Мария, пусть Мэри — всё один конец, один ваучёрт…

— Изыди! — Иоанна намертво вцепилась в руль, не сводя глаз-с двери подъезда.

— Короче. Наше предложение остаётся в силе. Третий ряд, восьмое место, абонемент на все «последние времена». Серой в лицо обещаем не дымить.

— Что-то тут не так, — подумалось Иоанне, — Им уже не Егорка, им, похоже, зачем-то нужна я… Мёртвая или живая? И зачем?..

— Да ты прочти страничку-то, — волосы стынут в жилах, кости дыбом встают… Ознакомься.

Белый листок послушно опустился прямо перед ней на руль. На нём огненно-крупно проступила одна-единственная фраза из Евангельского «Откровения»: «ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ!»

— Что это, не понимаю?..

— Измена! Подмена!.. — заверещал ваучёрт, — Это всё он, вождь кавказской национальности! И здесь достал, — как сказал Троцкий, получив по голове ледорубом… Пожалте вам, послание в Сибирь!.. Ну, кончилось твоё время, и спи спокойненько, как предписано регламентом. Нет, не спится товарищу Верховному Главнокомандующему… Пожалте вам — ещё одно «Слово к народу». А где он, народ-то? Ау! Наро-од!

Марлены скурвились, Владлены спятили, Откомиссарили.

Ушли в предатели… — Нет больше народа. На палубу вышел, а палуба ёк!..

«После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его, — читала она проступающие огненные слова, — И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы.

И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её.

И услышал я иной голос с неба, говорящий: ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её; Ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды её.

Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.

Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своём: сижу царицею, я не вдова, и не увижу горести!

За то в один день придут на неё казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнём, потому что силен Господь Бог, судящий её».

— Порви! — ёжился ваучёрт, — Измена! Подмена!

— Пророчество о Последней Революции, которую свершит Творец над Вампирией в конце времен руками ею же соблазнённых народов — Иоанна узнала голосок АХа, — Верховный Главнокомандующий просто напомнил избранникам приказ Спасителя: «Выйди от нее, народ Мой…» Ваучёрт вырвал у Иоанны листок, дохнув раскаленным клубом серы. Страница истории вспыхнула и сгорела, засыпав колени пеплом.

— Вот и я говорю — выйди, — верещал он, — и отсидись, пока утрясётся, — третий ряд, восьмое место…

Наконец, они появились, Егорка, Айрис и Варя. Айрис и Варя расцеловались на прощанье. Айрис села впереди с шофёром, Егорка с телохранителем сзади…

— Ну сыграешь ты в Матросова или в Гастелло, — дальше что? — ваучёрт махал у Иоанны перед глазами кисточкой хвоста, мешая смотреть в зеркальце, — В вечности «героев» посмертно не дают.

Шум отъезжающий машины. Хлопнула за Варей дверь подъезда. Сейчас появится…

Иоанна просекла крестом, как мечом, смрадный серный воздух, и ваучёрт, взвизгнув, растаял.

Разноглазый, неизвестно откуда взявшийся мере выползал из чёрной бездны арки, поворачивая направо… Там, у аптеки, он развернётся и промчится как раз мимо, по дороге под насыпью. Потом выскочит на проспект и полетит чёрным разноглазым демоном за несущейся к аэродрому егоркиной машиной. В молниеносном прозрении она увидела, как мере настигает их, стреляет по колесам, прошивает автоматной очередью шофёра, Егорку, Айрис с будущим бэби двух народов, девочкой по имени Мария. Самым чтимым именем по обе стороны океана. Смрадно взревёт мотор, сверкнут разноглазые фары, и он безнаказанный, неуловимый, неподсудный, умчится в ночь, как всегда, победив.

И не будет ни Егорки, ни Айрис, ни Марии никогда не будет — снова только ночь, беспросветный этот апокалипсис…

Ну, уж нет!

Ни страха, ни колебания не было. Только упоение, восторг от предвкушения счастья наконец-то их остановить, смертельным кляпом влететь в зловонную прожорливую глотку и разнести в клочья. Остановить!

Машина заскакала по насыпи, задёргался в руках руль, взревел мотор. Истошный вой клаксона справа, заметавшиеся фары, визг тормозов. Всё, ребята, приехали!.. «Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй»…

— Жри, гадина! — то ли прокричала, то ли подумала она, с наслаждением швыряя в надвигающуюся разверстую огнедышащую пасть этот свой торжествующе-победный крик, бешено раскручивающуюся, как праща, ярость вместе с плотью, сознанием, душой, железом вокруг и страшным апокалиптическим хрустом, скрежетом, огнём и крушением всего и вся.

Его зубы вонзились в нее, но ошеломляющая невозможная боль утихла, едва начавшись. И закувыркался мир, что-то вспыхнуло, грохнуло, заметались в кувыркающемся мире огненные отблески.

— Это они, они! — краешком сознания поняла она, — Теперь им не добраться до Егорки. Свершилось! — в победном ликовании пело, орало всё её уничтожаемое, дробящееся, кувыркающееся вместе с машиной естество, и невыразимое неземное наслаждение было в этой смертной муке. Так, наверное, умирает зерно, прорастая в иное измерение. Побеждает, уничтожаясь.

— Я сделала это. Неужели сделала?..

Чьи-то голоса, прикосновения, отзывающиеся всё той же «не её» болью. Пятна озабоченных, но чаще любопытных лиц, носилки, ослепительная лампа над головой…

Как душно, дышать всё труднее. Скрипят доски под её шагами, хотя ног своих она не чувствует. И что-то всё это напоминает, очень давнее и страшное. Этот деревянный коричневый прямоугольник, к которому она неотвратимо приближается. Четыре ромба с облупившейся краской, криво прибитая ручка…

Она задыхается, бороться нет больше сил. Дверь открывается медленно, Иоанну втягивает в неё, как в аспидную воронку. Чёрная вода пополам с чёрной глиной склеивает глаза, нос, губы…

Дверь гулко захлопывается.

Есть только последняя мысль Иоанны. Остановившаяся, как стоп-кадр.

Отчаянное: «Вот и всё». Навеки заевшая пластинка.

Вечная Иоанна-мысль по имени «Вот и всё». Конец фильма, где она сыграла свою жизнь. Гаснет свет, зрители расходятся по домам. Все, кроме неё.

Навеки замкнутое на себя богооставленное сознание, существующее лишь само для себя. Вот что такое ад. Ни раскалённых сковородок, ни небытия. Лишь бессмертная кромешная мысль, что уже никогда нечего не будет. И что где-то есть Вечное и Прекрасное «ВСЁ», от которого ты навеки отлучена.

— Иоанна…

Даже не голос, а тоже мысль. Но не её, а прозвучавшая в ней, как некий код, сигнал, поворот ключа… От чего, казалось, навеки заполонившая её тьма вдруг стала светать, рассеиваться, побеждаемая неким новым состоянием, названия которому Иоанна не ведала, но которое стремительно нарастало.

Трепетные, пульсирующие, как сердце, сполохи снежно-жаркого сияния… Девственно-чистый, ослепительно-белый, бесстрастный и одновременно огненно-испепеляющий — Огонь, какого не бывает на земле.

Очищающий, всё переплавляющий — не статика, а вечное движение, биение невидимого животворящего Сердца. Основа основ, начало начал, альфа и омега…

Она поняла, почему Он никак не давался Гане, Свет Фаворский — преобразующий, несущий Жизнь всему и вся. Это не был свет в земном понимании, а таинственно-дивный Поток нездешней энергии, воскрешающей и живящей.