Школа обольщения - Джудит Крэнц

— Ты решился на это, не сказав мне?

Ее остренькое личико побелело и исказилось от ярости.

— О, ну что ты, дорогая, ты же знала. Тогда, в самолете, я сказал тебе, чего хочу. Ты думала, я просто играю словами?

— А ты думал, я играю?

— Я не понял, что ты имела в виду…

— Я дала совершенно точный ответ: неопределенное «может быть». Ты не мог этого забыть! И с неопределенным «может быть» ты двинулся напролом и развелся? — Она брызгала слюной, источая вспыхнувшее презрение, тряся кудряшками так, словно решила сбросить их с головы.

— Милая, когда женщина позволяет мужчине так далеко продвинуться, она, естественно, имеет в виду «да». Я хочу сказать, что это подразумевается, это понятно, просто не произносится вслух.

— Черт тебя подери, как ты смеешь говорить мне, что я подразумевала? Как ты смеешь дать мне понять, что, раз я не произнесла окончательного и полного «нет», то я сказала «да»? За кого ты меня принимаешь? За стеснительную кокетку, которая прячется за двусмысленными словами? Которая не хочет связывать себя обязательствами, но улыбается, как куколка, когда мужчина ставит ее перед свершившимся фактом? Ты живешь в другом веке, мой друг. — Она глядела на него горящими глазами, оскорбленная до глубины души.

Джош потерял дар речи. Он настолько привык, что все идет так, как хочет он, что недооценил Вэлентайн. Боже, он недооценивал ее с самого первого дня, когда встретил. Он резко отвернулся, чтобы не видеть ее, и стоял, слепо ощупывая ободок настольной лампы. Наконец он заговорил, в его голосе было столько обреченности и самообвинения, что Вэлентайн, сама того не желая, прислушалась.

— Я не могу выносить, когда ты на меня сердишься… Мне не хватает понимания… интуиции… чтобы действовать правильно, если это касается тебя. Единственная причина, почему я не сказал тебе раньше, — я не хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой в моем разводе. Никогда, ни на минуту я не помышлял о твоем подразумеваемом согласии. — Он снова повернулся к ней, она увидела, что его глаза наполнились слезами. — Вэ-лентайн, я так люблю тебя, ужасно люблю. Я просто дураком становлюсь от этого. Ты меня тоже любишь, правда ведь?

Вэлентайн с тяжелым сердцем утвердительно кивнула. Она полагала, что, наверное, любит его, иначе почему они так долго вместе? И что сделано, то сделано. Если бы только, когда он делал предложение, она твердо сказала «нет», этого не случилось бы! В этом отчасти и ее вина, она позволила его умной настойчивости загнать ее в ловушку. Она чувствовала себя виноватой, как ребенок, который, играя со спичками, нечаянно поджег дом, полный людей, а те не могут выйти. В ней боролись три чувства: любовь, вина и — более сильное — поднимавшийся глубокий, серьезный гнев.

— Уходи, Джош. Мне нужно это обдумать. И не мечтай, что я пойду с тобой в «Бистро». Что за мерзкая выдумка?! Там все знают, что ты развелся, и вдруг увидят тебя со мной.

— Ох, чушь! Это худшая из моих идей! Вэлентайн, я схожу с ума. Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне заказать пиццу! Я больше не прошу тебя решать. Клянусь.

Неохотно, колеблясь, Вэлентайн согласилась. Ей вдруг ужасно захотелось есть. Была ли ее душа полна любви, вины или гнева, желудок ее функционировал с французской пунктуальностью.

— Две пиццы с полным гарниром, — согласилась она. — И предупреди, что, если они опять забудут сладкий перец, ты не заплатишь.

В первую неделю декабря «Зеркала» пошли в двухстах пятидесяти роскошных премьерных кинотеатрах, выбранных для показа «Пиквика!», который был все еще не закончен и превысил бюджет на четыре миллиона долларов. Ясно было, что Арви не по своей воле отдал «Зеркала» в прокат этим кинотеатрам. Но у него не было выбора, не оставаться же на Рождество с пустым чулком. Остальные студии одна за другой выпускали приуроченные к празднику супербоевики, а ему навязали мелкобюджетную любовную историю без единой звезды, не получившую никакой предварительной рекламной поддержки. Он позвонил своему постоянному гастроэнтерологу, чтобы назначить дату следующего рентгеновского обследования желудочно-кишечного тракта. Годами ему удавалось избегать язвы, но сейчас жгучая боль донимала, стоило ему проглотить ложку пищи, боль становилась слишком резкой, и лекарство не помогало.

Начавшие появляться газетные рецензии ничуть не улучшили его пищеварение. Всем известно, что мнение критиков никак не отражается на посещаемости кинотеатров. Люди имеют обыкновение ходить на фильмы, которые критики ругают, и игнорировать те, которыми они восхищаются. Арви, как и весь Голливуд, считал, что критики чересчур далеки от среднего американца, слишком интеллектуальны, зациклены на искусстве. Что из того, что «Нью-Йорк таймс» пишет, что это «волшебство, вершина жанра, чудо красоты, шедевр». Что на Среднем Западе понимают в жанрах? А «Лос-Анджелес таймс» пишет, что Фиорио Хилл и Пер Свенберг «вписали новую страницу в историю кино». Важное дело! Страниц в истории кино хватает. «Ньюсуик» пишет: «Никогда раньше кино не производило такого удивительного и волнующего впечатления». И что, люди будут стоять в очередях, чтобы увидеть «волнующее впечатление», что бы это ни значило? Для Арви имели вес только деловые рецензии в «Вэрайети», «Дейли вэрайети» и «Голливуд репортер». «Никогда еще со времен „Истории любви“ не было…» — такая рецензии принесет деньги. «Никогда еще со времен „Рокки“… — постучим по дереву, чтобы парень оказался прав. „Никогда еще со времен «Мужчины и женщины“… — зарубежный фильм, но все-таки принес немало денег.

Но в первую неделю дела шли неважно. Руководители отделов рекламы и продаж убеждали Арви вложить больше средств в рекламу, особенно телевизионную. Они знали, что обе их секретарши пошли смотреть фильм еще раз, забравшись подальше от мужской тирании, царившей в просмотровом зале, туда, где они смогут всласть наплакаться. Какие бы ярлыки ни навешивали на чувствительных дам, они знали, что эти девчонки — крепкие орешки, их не заставишь плакать даже битьем палками по пяткам, и раз уж они согласились платить деньги за кино, это надежно, как прорицание дельфийского оракула.

Обычно картина делает лучшие сборы в первую неделю показа. За вторую неделю «Зеркала» удвоили кассовый сбор первой недели, а за третью неделю почти утроили его, благодаря тому, что в кино пошли школьники, вернувшиеся домой на каникулы. Если картина сохраняет уровень сборов первой недели еще какое-то время, говорят, что у нее «выросли ноги». «Зеркала», похоже, превращались в сороконожку. Что этому способствует? Устная молва? Или все-таки критики? Сезон каникул? Никто не знал, — а что они знают? — почему «Зеркала» стали бесспорным фаворитом. Студия увеличила вложения в рекламу, и общественное мнение стало складываться само собой.