Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

— Глупый, — смеется птичка. — Мама полюбит тебя, я знаю, — опускает ладонь на мой затылок и ласково поглаживает, а я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть от этой ее простой ласки глаза. — Она переживает, вот и все. Слишком много я принесла ей огорчений.

— Поцелуй меня! — вдруг просит, прогнав с лица улыбку, и я, наплевав на дорогу, касаюсь ее губ своими губами.

— Все, что хочешь, воробышек! Все, что хочешь…

Мы едем очень медленно, целуясь всю дорогу, пропуская сигналящие нам в спину, пролетающие мимо автомобили. Я давно разулась, забралась с ногами на сиденье и теперь, развернувшись к Илье, обнимаю парня за шею, щекоча языком и покусывая его ухо.

— Женька, прекрати! Врежемся!

— Не-а…

— Сейчас остановлю машину и накажу!.. Сумасшедшая… — рвано вздыхает он, когда я, распахнув на нем куртку, просовываю пальцы под свитер и глажу твердую грудь и живот. Наклонившись, касаюсь шеи и груди губами. Проскользнув под рукой, спускаю губы ниже к животу…

— Женька…

— Размечтался! — вновь целую его в щеку и прижимаюсь к плечу. — Не здесь же!

— А где? — искренне удивляется он, заставив меня засмеяться от такой неожиданно мужской непосредственности.

— Дома.

— Обещаешь? — выравнивает дыхание Люков.

— Да-а…

Но меня хватает всего на несколько минут, и вот я снова урчу у его лица кошкой. Глажу жесткий ежик волос, все еще не веря, что этот парень мой.

Мой, для меня и ни для кого больше!

— Черт! Птичка, давай развернемся! Не выдержу ведь!

— Выдержишь! — показываю я на приближающийся впереди дорожный указатель с надписью «Гордеевск» и уверенно замечаю: — Ты у меня сильный.

Он улыбается мне немного грустно. Криво приподнимает уголок рта, углубляя темную ямочку на щеке, шепчет, притянув к себе и целуя в висок:

— Да, я у тебя сильный, птичка, не сомневайся. Сильный во всем, что не касается тебя.

— О! Это еще кто тут у нас такой важный нарисовался?

Бабуля распахивает дверь квартиры и прижимает руку с дымящейся поварешкой к кухонному фартуку.

— Привет, бабуль! — я отрываюсь от Ильи и целую бабушку в щеку. — Как же я рада тебя видеть, — говорю, ни капли не кривя душой, пропуская Люкова через порог. — А это мы! Твоя любимая внучка и…

— Ваш будущий любимый зять.

Я закусываю губу и прыскаю от смеха. От важного тона, выбранного Ильей, пока бабуля приходит в себя, вместо платка обмахиваясь у лица поварешкой и неловко принимая из его рук цветы.

— Так уж и любимый, — охает она, но тут же находится с ответом: — Ну, это мы еще посмотрим!

Она долго сверлит его взглядом, пока мы раздеваемся. Затем семенит за нами в комнату, теребя фартук, и наконец говорит, без стеснения подойдя к парню и заглянув в глаза:

— И где такого красавца отхватила, а, внучка? Хоро-ош! Небось от девок-то отбоя нет?

— Нет, — соглашается Люков.

— Ты мне это! Это вот… Смотри мне! — волнуется бабуля, вмиг суровея во взгляде и поднимая к лицу поварешку. — Наша Женя не потерпит! — смело наступает вперед, и я грозно подтверждаю, обнимая ее за плечи:

— Не потерплю!

Но стоит Люкову улыбнуться, как тут же все преграды к сердцу дорогого мне человека обрушиваются в пыль.

— Я знаю.

— Нет, ну как хорош, а! — меняется в лице бабушка, забыв, как строго выглядела всего мгновение назад. — Весь в нашего Санечку! Помнится, он тоже мне сразу понравился, — хороший был парень! Только простой, как рубаха, совсем без головы. Куда кому-то боязно, ему все нипочем, вот и поплатился. Но как мою Валюшу любил, как любил… Антонина Макаровна я, а ты у нас кто таков будешь?

— А я у вас, Антонина Макаровна, вскорости буду Жениным мужем. Так что прошу любить и жаловать — Илья Люков.

— Илюша, значит, — качает головой бабуля. — Хорошее имя. Жаловать-то мы тебя будем, Илюша, а вот любить… это как заслужишь! Да вы проходите, дети, не стесняйтесь. После разберемся, кто каков! А сейчас, может, поужинаете с дороги? У меня уж и готово все, — суетится хозяйкой, пока я прислушиваюсь к тишине квартиры.

— Ба! А где мама, мальчики? — спрашиваю я, осматриваясь вокруг. — Мы тут с Ильей торт привезли, думали все вместе чаю попить, познакомиться…

— Где? — поджимает губы бабушка, сминая в руках фартук. — Так уехали все, внучка. Час назад, как уехали.

— Куда? — удивляюсь, очень уж мне хочется попытать счастья второй раз и познакомить Илью с мамой и мальчиками в домашней обстановке. Да и время за окном вечернее, погода сырая и ветреная, совсем не располагающая к поездкам за пределы Гордеевска. — Почему? Мама ничего не говорила…

— А это вроде сюрприза получилось, — разводит руками бабуля. — Для всех! Мы тут с Валюшей только готовкой занялись — оладок сырных замесили да бульон поставили, а он приехал, и ну всех торопить. Айда, говорит! Собираемся вмиг и все ко мне! Даже меня с собой звал, да что мне там с ними, старой, делать-то?

— Кто? — спрашиваю я, крепче сжимая руку Ильи.

— Так Роман Сергеевич! Отец вот, женишка-то твоего! Хороший мужчина, я тебе скажу, представительный! Он мне еще в первый раз понравился, когда Валюшу привез. Вон, погляди в зале, внучка, какой букет красивый твоей матери подарил. Дорогу-ущий! Не то что этот ее милиционеришка… Тьху! Чтоб его! И вспоминать не хочу! Все покоя ей, проклятый, не дает!

Мы прощаемся с бабулей, так и не попив чаю. Выходим на улицу, садимся в машину…

— Илья, мы можем не ехать в Черехино, если ты не хочешь. Ну не съест же, в самом деле, твой отец моих родных. Да он о мальчишек зубы сломает, я уж не говорю о маме! — Я неуверенно жму плечом. — Ох, или нет.

Люков молчит, и я забираюсь ладонями под его куртку. Прижимаюсь щекой к твердой груди, чувствуя, как его руки тут же обнимают меня.

— Ну, скажи что-нибудь. Пошли его к черту, что ли…

— У него твои братья…

— Не маленькие уже…

— И твоя мать.

— И мама…

— Чертов манипулятор!

Я смеюсь и целую своего Люкова в шею. Он снова пахнет горьким апельсином и можжевельником, и я с удовольствием вдыхаю этот запах, потираясь носом о теплую кожу.

— Градов хитрый и расчетливый, верно, Илья, но он твой отец. Может, дадим ему сегодня возможность побыть им, а? Он хочет, ты же видишь.

— У него уже был шанс.

— Я знаю, он говорил мне. Говорил, что ошибся и что жалеет. Что был несправедлив к тебе.

— Ты смотри, какой разговорчивый тебе попался Босс, птичка… Даже завидно. Умеешь ты расположить к разговору людей. Больше ничего не говорил?

— Еще каялся в эгоизме.

— Говорю же, нимб и крылышки тебе к лицу.