Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

Говорили, как водится, о погоде, о делах, о новейших событиях в городе и мире. Но более — о турках.

— Скажите, наконец, ваша милость, — насел на Русича тучный Рот, — удастся христианам когда-нибудь остановить этих нехристей?

Влад с иронией взглянул на толстый живот бурграта, но ответил учтиво:

— Удастся, почтенный господин. Но лишь тогда, когда святой крест начнет воистину объединять носящих его людей.

— Это время, боюсь, никогда не наступит, — покачал головой Арборе.

— Почему же, — воскликнул Санкт-Георг. — Разве христианские государи в этой части земного круга менее сильны сегодня, чем вчера? Разве мало войск у польского короля и литовского великого князя?

— Лях охотно отдаст Молдову туркам, если тем сбережет для себя покой, — пояснил Влад. — Прибыла весть о том, что веницейская синьория собирается нарушить перемирие с османами, готовит большой флот, — сказал Зиппе. — Что скажете на это вы, мессере Сальвиатти?

— Что Большой турок может спокойно спать в своих босфорских дворцах, — улыбнулся Ренцо. — Пока султан нацеливает меч на Молдавию, республика святого Марка не шевельнет ни единым веслом. Вашим милостям пора понять, как мыслят люди в наших больших торговых общинах — и в Генуе, и в Венеции. Если Порта нападает на нас, мы отбиваемся как можем, порой даже храбро. Если же она атакует другого, мы сразу откладываем оружие и беремся за более любезные сердцу аршин и весы.

— Это можно понять, — задумчиво кивнул бурграт Рот, торговавший сукнами и с Генуей, и с далеким Брабантом. — Нет мира — нет торговли.

— Не будет решимости вести войну — не будет мира, — вставил посланник молдавского господаря.

— Оставим споры философам. — Санкт-Георг обвел взором присутствующих. — Купцы и воины — люди дела. Подумаем лучше о том, как быть теперь, когда в ворота ломится беда.

— На нынешнем совете в ратуше ваша милость не говорила так мудро, — не сдержался Русич.

— А что мы могли сказать? — вступился Рот. — Большинство поднялось бы против нас, мы лишь испортили бы все дело.

— Прошу прощения, господа, — заключил Войку, — в нашем деле, по-видимому, все ясно. Земле Молдавской опять придется в одиночестве встречать полки султана. Но горе от этого посетит не одну только нашу землю.

Появившийся под присмотром Роксаны обильный ужин прервал на время беседу.

За трапезой Иоганн Зиппе, со смаком обгладывавший бараньи ребрышки, делился с Войку своими заботами. Торговля шла все хуже; увеличивая спрос на оружие и боевые припасы, свирепствовавшие всюду воины снижали его на дорогие сукна, шелки и бархаты, на пряности, благовония и изделия ювелиров. Военные походы заграждали великие шляхи, запирали гавани и проливы, грозили каждому бедой. Фридриха Вильгельма, например, убили, когда он ехал с обозом в Боснию, Дитриха Люгге ограбили дотла, когда он вез партию оловянной посуды из Мемеля. А вот Вальтеру Гиппниху повезло: он выгодно купил две сотни аркебуз в Кельне, с большим барышом продал их мунтянскому воеводе Пайоте и разбогател.

— Воевода Лайота — раб султана, — напомнил Чербул. — Не грянут ли в некий день пищали почтенного Гиппниха под стенами Брашова?

Зиппе энергично взмахнул лоснящейся жиром костью.

— Это когда еще будет! — воскликнул он. — Покамест же прибыль честного Вальтера — польза всей городской общине. Я понимаю вас, сделки с возможным врагом, естественно, вам претят. Могу, однако, заверить: купец, не готовый вести торг хоть с самим дьяволом, — не купец, такому лучше сразу раздать имущество бедным и идти с сумой на паперть ближайшей кирхи.

75

Утром следующего дня Влад Русич уехал в Сучаву. Новое прощание побратимов было недолгим: оба знали, что скоро свидятся, вернее всего — на поле боя.

— Государь Степан Богданович, — так иногда, говоря по-русски, любовно называл Штефана-воеводу Влад, — государь на тебя не гневен. Не говорит того, но вижу без слов. Ждем тебя в родную землю, как грянет час.

Месяца через два после отъезда Русича через Брашов проследовало великое молдавское посольство, направлявшееся в Буду. Князь Штефан посылал к королю именитых уполномоченных — знатнейших бояр, бывших пыркэлабов Четатя Албэ Думу и Станчула, спатаря Михаила. Станчул и Дума милостиво беседовали с Войку, расспрашивали его о Матьяше Венгерском, с которым им были доверены важные переговоры. Посольству предстояло подтвердить от имени князя вассальную зависимость Земли Молдавской от венгерской короны, заручившись взамен помощью для отпора османам. Отведя Чербула в сторонку, боярин Станчул, лишь недавно оставивший Белгород, передал благословение капитана Боура сыну и молодой снохе.

Через две недели молдавский посольский поезд проехал через Семиградье обратно. Переговоры казались успешными, обещания короля — надежными. Вместе с молдавскими боярами в Сучаву на подписание договора ехали высокородные сановники венгерского двора — Гаспар Отванский, Доминик Пештский и препозит города Альбы Доминикус. Но бояре были мрачны. Король Матьяш слишком много думал о забавах, чересчур усердствовал в стихотворчестве, пренебрегая подчас делами. В договор, который они везли в Сучаву, им были вписаны обидные для чести Штефана слова: воевода Молдавии каялся в обидах, якобы причиненных Венгрии, признавал, что слушался плохих советов. В Сучаве еще предстоял трудный торг, а времени не было: беда надвигалась все быстрее.

Вскоре по дорогам Семиградья и Венгрии, по секейским, мадьярским, валашским селам, под стенами древних крепостей немцев и сасов замелькали всадники с обнаженными, обагренными свежей кровью саблями — вестники большой тревоги. Новости с юга не оставляли сомнений: тринадцатого мая Мухаммед выступил из Адрианополя на Молдову. Султан вел двухсоттысячное войско с небывало большим нарядом, по большей части — тяжелыми бомбардами для осады крепостей. По дороге к нему присоединились люди Лайоты Басараба — почти тридцать тысяч конных мунтян. Никогда, с батыевых времен, на эту землю не двигалась такая огромная армия, никогда вторжение не возглавлял полководец с такой кровавой славой.

А тут еще — татарская угроза. Новые подданные султана, татары Крымского юрта, разорвали старую дружбу с воеводой Молдавии и подступали к Днестру.

И настал час прощания для Роксаны с Войку. Все, что следовало сказать, было сказано перед тем, в бессонную ночь. На рассвете мангупская княжна самолично подвела мужу оседланного коня, подала твердой рукой твердую чару. Из конюшни, ведя своего Серого, в полном боевом снаряжении, с аркебузой в руке вышел Клаус; Гертруда ступала следом, утирая уголком фартука покрасневшие глаза.