Меня зовут Виктор Крид (СИ) - Француз Михаил

Я задумался, пытаясь сообразить, что же делать дальше. Как быть?

Страха, что интересно, не было. Да и чего бояться, ведь единственный, кто тут мог быть, кроме меня, уже мёртв? Чего бояться в пустом пространстве?

Как я ошибался…

Тело Высшего Разума рассеялось в пространстве. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом, после своего вздоха, я с удивлением заметил, что в окружавшем меня пустом и странном мире что-то начинало меняться. Что-то, что пока уловить и вычленить было сложно, но оно уже ощущалось, как лёгкое давление на мою голову. Как едва различимый звон в ушах.

Постепенно, мгновение за мгновением, изменение это нарастало и в какой-то момент этих изменений накопилось столько, что они стали видимыми. Окружающее пространство наполнялось каким-то холодным желтым светом. Энергией, имеющей холодный желтый оттенок, что пронизывала собой всё окружающее. Нет, не так. Не наполнялось. Оно изначально из этой энергии состояло. Весь мир, меня окружавший, его суть, изначально состоял из этой желтой энергии, которая теперь начинала высвобождаться, накапливаясь и концентрируясь в видимом мной пространстве. Эта энергия стекалась отовсюду. Стекалась ко мне. Мягко и ненавязчиво давила на мою проекцию, проникала в неё.

Энергии становилось всё больше и больше. Если первоначально давление её практически никак не ощущалось, лишь угадывалось, то теперь оно уже было вполне отчетливым. Достигало уровня средней щекотки. Или давления воды на глубине в пару метров. Это не было болезненно. Даже в какой-то мере приятно. Только всё дело в том, что нарастание не прекращалось, процесс высвобождения энергии становился только быстрее и быстрее. И вся она тянулась ко мне. Тянулась… и втягивалась. Вливалась.

Но, опять же, вливалась не как в конечный сосуд. Я не чувствовал наполнения или переполнения ей. Она вливалась в меня и текла через мою проекцию куда-то дальше, туда, где я её не чувствовал. Она, моя проекция, практически не оказывала этой энергии сопротивления, легко пропуская её через себя. Но поток с каждым субъективным мгновением становился только больше. И ему не предвиделось конца, так как энергии вокруг было столько… слово «озеро» не опишет того количества. И слово «море» будет слишком слабым для этого. Слово «океан» немного приблизится к тому, но лишь немного. А больше слов я подобрать не могу. Если только… «космос» энергии? Но оно, пожалуй, будет уже перебором. Всё ж, её было немного меньше бесконечного в любую сторону великого космоса, ведь и она, и я, и весь этот непонятный мир были и остаёмся лишь его малозначительной частью. А части с целым никогда не сравниться, сколь бы велика она не была.

Больше, больше и больше. Быстрее, быстрее и быстрее. А я… оставался конечным. И с таким напором, с таким потоком мне становилось справляться всё трудней. Пропускание его через себя становилось из приятного напряжённым. Из напряжённого тяжёлым. Из тяжёлого мучительным…

Да ещё и голова… сознание моё, одновременно с «физическим» действием этого потока на проекцию, подвергалось давлению. Или, правомочнее будет сказать, не давлению, а воздействию, так как именно давления-то и не было. Не было прямого нападения.

Больше всего это напоминало мне воздействие силы Джин. Того самого, из периода, когда она перестала себя контролировать, когда блокировка Чарльза начала трещать по всем швам. Как и в тот раз, небо над моим внутренним миром начинало менять свой цвет. Только, если от приближения Джины небо становилось багровым, а вода, что текла по стальным стенам моего самоконтроля, окрашивалась кровью, то тут всё желтело, а вода начинала отдавать жидким золотом.

Это был показатель. Яркий и красноречивый маркер того, что на мой разум идёт воздействие, которое я проворонил. От которого не сумел защититься. Которое я даже почувствовать толком не сумел.

Но это лишь ассоциативно-образные цепочки, часть защиты, что я сознательно выстраивал вокруг своего разума век практики БИ и десяток лет практики Магии. То, на чём я пытался сосредоточиться, отрешившись от ощущений «тела» моей эфирной проекции. Сосредоточиться, отгоняя те картинки, звуки, чувства, что полезли наружу из глубин моей памяти, из сознания. То, что заставляло испытывать меня всю гамму эмоций от безудержного озорного веселья до всепоглощающей, разрывающей душу тоски и щемящей грусти. Обходя все барьеры моей воли, всплывало передо мной лицо Авраама в тот вечер, перед роковым экспериментом. Потом лицо стрелявшего в него Кригера. Лицо матери, спускавшейся ко мне в подвал нашего дома, чтобы принести мне, сидящему там на цепи волчонку, загрызшему второго её ребёнка, покушать… Лицо Иогана Шмидта с его шприцем, заглянувшего ко мне в лабораторию Аушвица, если конечно можно назвать лицом его краснокожую, словно обожженную безносую рожу. Лицо Николь, прикованной к нержавеющему разделочному столу в соседней со мной камере того же концлагеря. Лицо Крулла, ломающего мне шею. Лицо Крулла, которому ломаю шею я…

Много ещё чего. Десятки, сотни, тысячи образов. Всплывали в голове. Но мало того, тут же начинали материализовываться в окружавшем меня пространстве из той энергии, что вливалась в меня широким неостановимым потоком.

Энергия вливалась, «зацепляла» эти образы внутри меня, проходила насквозь, вынося их с собой наружу, вовне, где они из этой же энергии и материализовывались. Поток всё время ускорялся. Образов становилось больше, больше и больше. Они толпились, они теснились, они совершали какие-то действия. Будь всё в реальности, они бы уже топтались друг у друга на головах от того, что их так много, на такой ограниченной площади. Но дело происходило не в реальности, не в материальном её плане по крайней мере. И всем им хватало места. В их распоряжении был весь этот странный мир. А он большой. Очень большой. Конечный ли?..

Поток ускорялся и уплотнялся. Ускорялся и уплотнялся. Его проталкивания, пропихивание, пролезание через меня, приносило ощутиую, абсолютно реальную боль. Мучения. Но, куда страшнее, что этот поток что-то менял во мне!

Дзен бы с ними, с болью и мучениями – за свои века жизни я достаточно натерпелся и успел в какой-то мере к ним привыкнуть. Но вот изменения… изменения – это страшно.

Тем более, что происходило всё не в моём физическом теле, и не столько с моим физическим телом, которое потом легко сможет любые изменения откатить, а с самой уязвимой моей формой – формой эфирной проекции. Самым ультимативным моим оружием, но при этом и самым… нет, даже единственным уязвимым местом. Ведь ранить или даже убить меня, в последние годы, стало возможно только на уровне эфира. Всё остальное даже за повреждение сознанием перестало восприниматься.

Моё тело можно разорвать взрывом на кусочки, сжечь пламенем или растворить кислотой, а я даже не обращу на это внимание, воссоздав его в прежнем виде уже через мгновение. И, даже, может быть, если повезёт… вам повезёт, не обижусь. Ну, вероятность во всяком случае не нулевая. А вот в эфире… я до сих пор помню помятую Круллом ногу. И то, сколько лет она потом заживала-восстанавливалась.

А сейчас что-то пугающее, болезненное и непонятное происходило именно с эфирной моей проекцией. И я не был в состоянии этому как-то помешать. Или сопротивляться. Непонятная желтая энергия летела в меня непрерывным, неостановимым, постоянно нарастающим потоком.

Это было уже настолько мучительно, что я не сдержался и закричал. Да и к чему сдерживаться? Нет же никого. А у меня не оставалось ни ментальных, ни душевных сил на то, чтобы продолжать что-то держать: ни голос, ни стены своего разума. Стены, барьеры, защиты, купола и водопады, которыми я столько десятилетий заботливо окружал и маскировал ото всех свои мысли. Свои настоящие мысли. Свои переживания… свою боль…

Всё рухнуло. Больше ничего не прятало моего Я. Я был гол и наг, уязвим и открыт. Так, как не был уже очень и очень много лет… десятков лет… с того самого дня…

И словно назло, все образы вокруг, все тысячи образов вокруг мгновенно взорвались желтой пылью и осели на пол и воду. А их место занял один.