Тучи идут на ветер - Владимир Васильевич Карпенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беднота ютилась в мазанках, по околицам. Обе революции она восприняла с радостью. Особенно осеннюю, последнюю. Солдаты-большевики создали ревком. На клич Советов густо повалили из мазанок и хат слобожане в партизанский отряд.
Локоть к локтю с большеорловцами и платовцами отбивались мартыновцы зиму до весенней распутицы от казаков. Донимал свой окружной атаман, генерал Попов. Не мог он смириться, что в его округе обольше-вичились две самые крупные слободы. Генерал беспрестанно слал в мятежные волости указы: грозился, увещевал, взывал к богу, обещал мужикам казачество, наделы земли, сенокосные угодья…
В конце апреля мартыновцы и орловцы на общих собраниях граждан постановили не подчиняться атаману. Делегация их принимала участие в работе окружного съезда большевиков в Великокняжеской; просила великокняжевцев ввести их в свой округ. Там же она во всеуслышанье заявила о своем согласии объединить партизанские отряды.
Но объединения не произошло. Выборные командиры не смогли преодолеть местничества. Разбавленные мобилизованными из зажиточных мужиков партизанские отряды потеряли прежнюю однородность, сбились с пролетарского шляха. Остался невыполненным приказ по революционным войскам Южной колонны от 4 июня 1918 года, утвержденный первым командующим 3-го Крестьянского Социалистического полка Васильевым. В нем предписывалось ему, Васильеву, приступить к формированию означенного полка. Командиром 1-го батальона назначался Шевкопляс, 2-го — Думенко и командиром 3-го батальона — Ковалев, большеорловец.
Шевкопляс, Никифоров и Думенко свели свои отряды, создав 1-й и 2-й батальоны; этим положили основу полку. Ковалев не осилил разноголосицы сальских отрядов — не организовал 3-й батальон.
В канун боев Григорий Шевкопляс, сменивший Васильева, отозванного командованием 3-й колонны Революционных войск Северного Кавказа, отправил на Сал директиву; в ней предписывались каждому отряду дата отхода и путь следования до места встречи. Большеор-ловцы — на Куберле, мартыновцы — через хутор Жиров, в Зимовники.
Ослушались сальцы и в этот раз.
Конные дружины донских станиц Семикаракорской и Константиновской скопом навалились на Большую Орловку. В три-четыре дня красные партизаны израсходовали и без того скудные боевые припасы. Обливаясь кровью, волоча за собой хвост беженцев, гольным штыком прорвались к соседям — в Большую Мартыновку.
Нужда объединила отряды. Ситников, начальник мартыновского гарнизона, выполняя задним числом приказ, вошел в подчинение к Ковалеву. Рябомордый, кудлатый, пасмурного вида человечина, орловец тут же поставил условие: пробиваться к полку, на Куберле или Зимовники. Ситников пожимая плечами, сослался на мнение партизан. Митинговали денно и нощно на церковной площади; свистели, кидали вверх шапки, рвали до хрипа глотки…
Нет, не перекричать горлохватов. Время упущено: белоказачье кольцо уплотнялось с каждым часом. Забыл Ковалев о еде, о сне: метался из края в край слободы. Бросал лопатку, хватался за винтовку. В помощь бойцам и беженцам вся слобода, стар и млад, высыпала на выгон, к сальским кручам, рыть окопы, траншеи.
Ночами, в часы затишья, Ковалев метался на жестком топчане в штабе, грыз в бессильной злобе ореховый мундштук с погасшим окурком, колотил себя кулаками в шишкастый, с мясистыми складками лоб. Смалодушничал, пошел на поводке. Последними словами обзывал эту клятую партизанщину.
Обиду, горечь прибавил Ковалеву раскрытый в слободе источник, какой питал отрядников-горлохватов. Богатеи-куркули давно съякшались с атаманскими лазутчиками; последняя, майская, мобилизация в Большой Мартыновке и в ближних хуторах дала приток равнодушных к Советам крестьян, а отчасти и откровенно чуждому делу революции элемента. Партизанские порядки помогли им освоиться в отряде и впустить глубоко корни. Поддались не только бойцы-партизаны, испытанные в восьмимесячных боях за трудовую власть, но и иные из командиров. Сам Ковалев не считал себя безгрешным; туго думал до последнего часа о слиянии всех сальских сил воедино. Не хотелось растворяться в общей массе, лишаться тех командирских привилегий в партизанском быту. За то и наказан…
Более месяца обороняется Мартыновка. Патроны и снаряды, по сути, кончились. Промышляли ночными набегами на казачьи тылы. Выходили запасы хлеба, соли, истощается фураж — падут обозные и верховые лошади. Лазарет задыхается без лекарств. С каждым днем разбухает он, тяжелеет: раненых поступает меньше, нежели больных. Косит тиф.
Белые не торопятся идти на штурм. Измор — надежное средство, не такие крепости склоняли голову. И торопиться некуда. Донская армия обложила Царицын. Свои красноштанные в сотне верст засели по чугунке за Салом. Больше оглядываются на Котельников, чем помышляют вызволить из мышеловки «братушек».
Когда стало невмоготу, ревком в глубокой тайне снарядил ходоков в Ремонтную. Вызвались прорваться из кольца матрос Хахулин и пушкарь Гончаров. Среди ночи повели наступление на верхоломовские зимники; в прорыв и ушли смельчаки. Как в воду канули. С неделю терзали сомнения. А позавчера Ковалев, отчаявшись, уступил своему надоедливому ординарцу.
В самом деле, удалась затея. Прокравшись затемно по Салу вплавь, ускакал бедовый парнишка из хутора Рубашкина на добрячем офицерском коне, отвязанном от яслей чьего-то база.
Утром — встреча. До света не сплющил глаз Ковалев. В башку лезла всякая чертовщина. В соседнем поповском катухе уже третий раз голосит кочет. Нет сил ждать. Натянул сапоги, взяв под мышку ременный клубок с оружием, на цыпочках вышел из душной горницы, не желая будить военкома Зыгина.
Тесным проулком выбрался к обрыву. Заря уже набрякла на Куберлеевском шляху. Укутав камыши, серым войлоком выстелился по глубокой долине туман. В промежутки бугаиного переклика чутко вызванивала в теснине сальская текучая вода. Птичьи голоса, звон воды выделяли голубую тишину. Тишина ломила в ушах, гнетом давила душу. Не вспарывали ее и беляки: каждый день, с ранней зари, они начинали артиллерийский обстрел окопов, с восходом солнца переносили огонь на слободу. К разрывам снарядов все привыкли, приноровились, даже дети научились определять
