Песнь моряка - Кен Кизи

– Попробуй не отпусти, – сказал он, не поднимая забинтованного носа от записей. – Они с оружием и совершенно невменяемые. Это Мазила Гринер с тремя телохранительницами и здоровыми пистолетами. «Маяк», конечно, был бы счастлив услышать любые новости из внешнего мира, да только они отказались давать интервью. Гринер объявил, что сам будет задавать вопросы, пошел в зад.

– Преподобный Мазила Гринер? От которого прятался мудак Беллизариус?

– Святая сволочь собственной персоной. Не мог поверить, что добрый Кальмар мертв, пока его не отвели в холодильник к Босуэллу и не показали эту пленочную мумию.

– Боже правый, почему его до сих пор не похоронили?

– Гринера это тоже интересовало. Потому что мы все надеемся, что отец Прибилов оправится от удара и совершит обряд. Как только Гринер узнал, что у нас на амвоне вакансия, он потерял интерес к мумифицированному Кальмару. Залез на свою золотую колесницу и полетел прямо к церкви. Я так и не знаю, почему он не занял эту должность. Может, она слишком мелкая для его квалификации. Трудно представить, чтобы его отвадили церковные дети. Должен тебе сказать, Алиса, – он поднял очки, чтобы посмотреть на нее выразительно, – этот здоровый страшный стераноид именно такой, как говорил Кальмар: триста ходячих фунтов свежеобращенного психопата. Пистолет ему даже не нужен. У него глаза – как заглянуть в двенадцатикалиберную двустволку. Ладно, смотри сюда. – Он протянул ей блокнот. – Я перекопировал это из пачки радиограмм, которые Радист получил еще в первую ночь. Он плохо помнит морзянку и не смог перевести. Так бы и погибло в безвестности, когда б не отважный репортер «Маяка». Я нашел эту пачку… сказал бы «в темном углу», да только откуда у башни Радиста углы. – Он взял с колен инструкцию 1964 года для бойскаутов. – А это я нашел у Айрис, на полке с редкими книгами. Обошлось мне в добрую сотню шекелей и заставило задуматься: может, мы с ней тайная родня? Твоя часть начинается там, где я отметил.

Алиса взяла раскрытый блокнот. В нем было две страницы точек и тире в каждой второй строке. Над ними буквы, выведенные торопливым почерком Альтенхоффена. Читая, она почти слышала прерывистые гудки и сигналы.

– «…ЭТО Э ГРИР КОБРА ИЗ КУИНАКА АЛЯСКА КОБРА ПОГИБЛА КОМАНДА НА ЯХТЕ ЛИСА ИЗ ДЕЛЬ-МАР КАЛИФОРНИЯ М КАРМОДИ В ХАРДЕСТИ А И Н КАЛЛИГАН ВСЕ НА ЛИСЕ А САЛЛАС НЕ ДОШЕЛ ЭТО Э ГРИР ПРИЕМ…»

Она перечитала последнюю строчку, закрыла блокнот и посмотрела через двор туда, где едва мерцала вода.

– Эй, Сука, – тихо сказала Алиса. – Не смогла удержаться, правда, гнойная Сука…

– Прошу прощения, это о ком?

– Нет, Бедный Мозг, это не про тебя. Прости. – Она обеими руками поймала его мягкую ладошку, радуясь, что у нее есть еще над чем смеяться. – На самом деле ты мой принц и самый лучший друг, я и представить себе не могла, что так выйдет. Воин. – Она крепко сжала его руку. – Только не подходи к океану, пока не кончится эта гадость, пожалуйста, воин. Иначе из-за капризов климактерической психопатки мы потеряем лучшего репортера. Кто тогда об этом напишет?

Альтенхоффен засмеялся, хоть и близко не догадывался, что хочет сказать Алиса. Наверное, какая-то своя шутка, понятная сердитым женщинам, – для него это слишком первобытно. Слишком много от пра. Бедный мозг от такого краснеет.

Он взялся помочь ей погрузить в машину остатки имущества Йоханссенов, но Алиса прогнала его со словами, что он только путается под ногами, хуже щенка. К дому Кармоди она подъехала уже совсем поздно. Солнце укладывалось на хранение в туманный банк, заползая в щель за грядой, как большая медная монета. Из сломанных распорок длинного дома Йоханссены развели на берегу аккуратный костер. Рядом с огнем на полосатом одеяле сидела Нелл – одной рукой помешивала варево в наклонном котелке, другой играла с сестренкой в мячики. Котелком служила аутентичная медная плевательница из логова Кармоди, а мячами – шары от снукера. Нелл помахала Алисе деревянной ложкой:

– Мы здесь, миссис Кармоди. Хотите ут-утсов?

Ут-утсами оказались особого сорта моллюски, которых женщины собрали в приливной луже. За все годы, что Алиса бродила по этим берегам, она ни разу таких не видела. Моллюски были размером с фасолину, девочка научила Алису откусывать верхушку и высасывать мясо. Они имели смутный привкус никотиновой кислоты, но это могло быть из-за котелка, и еще ее предупредили, чтобы она никогда не ела крапчатых.

– Бабушка и тети – все в ванне. Они ее нагрели камнями. Дедушка, дяди и злой кот – все ушли ходить вокруг и смотреть, откуда шум, который вон там слышен. – Она указала дымящейся ложкой на воду. – Я думаю, это чудовища, а вы что думаете?

Алиса прислушалась. С выровненного берега на той стороне бухты доносился жутковатый визг и вой. Она сказала девочке, что, как ей ни жаль ее разочаровывать, это не чудовища. Нечто подобное она слышала как-то ночью на прошлой неделе на другом конце города и сейчас была почти уверена, что это опять то же самое стадо.

– Боровы и медведи делят мусор. Как по мне, даже музыкально. Визг сопрано и рычание баритонов. Как будто арии из романтической оперы. О черт. – Мерзкая скорбь зацарапалась у нее в горле. Алиса загнала ее внутрь: она не доставит старой Суке такого удовольствия. – Черт, черт, черт!

– Что случилось, миссис Кармоди, почему вы такая печальная?

– Все в порядке, солнышко. Просто на секунду кое-что вспомнилось – что почти было. Но секунда прошла. Смотри! Сейчас твои ут-утсы все выкипят.

На обратном пути она заглянула в дом Кармоди забрать свои полотна. Легко представить, как святой Элвис первым делом привяжется к ее этюдам с пухленькими ню. Она также забрала несколько книг и всю выпивку, которую смогла найти. В воздухе стоял пар. Запах шампуня по всему дому, плеск воды и игривое женское хихиканье доносились из-за дверей ванной комнаты. Должно выглядеть, как запотевший Рубенс третьего мира, представила она, модерн, классика и примитив одновременно. Она посмеивалась над этой ментальной картиной весь обратный путь вокруг бухты.

На этот раз она запрыгивала на крутой асфальт Набережной уже в сумерках. Мелькнул смутный вопрос, сколько сейчас может быть времени. Середина лета, почти темно – десять или одиннадцать, точнее не выйдет. Сумерки Аляски. Прохладный вечерний воздух, перекатываясь через ветровое стекло, пах кипреем и фенхелем, как и должен пахнуть воздух в это время суток и в это время года. Скачки́ настроения и капризы, должно быть, почти прекратились, думала она, озноб и лихорадка тоже прошли.

Она резко вильнула, чтобы не наехать на выскочившего на дорогу черного лабрадора-ретривера. Шерсть у него лоснилась