Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

— И все-таки кое в чем он прав: Мрак и в самом деле у тебя недостаточно дикий, — надув губки, сообщила мне Марите.

Я промолчал. Что бы, интересно, они сказали, если бы узнали, что я писал Мрака с моего знакомого, который и в самом деле убил одного из последних царей Атлантиды?

Домой мы возвращались уже затемно. Мария прикорнула у меня на плече, подремывая.

Меня после выпитого тоже малость клонило в сон, но в себе я был уверен — в конце концов, мне приходилось на своем веку не раз поглощать гораздо большие дозы спиртного, да и машин на ночной дороге почти не было.

Когда «стриж» остановился за воротами нашего дома, мне пришлось растолкать сонную жену. Она недовольно повела плечиком в ответ на мою попытку отнести ее в дом на руках и скрылась в своей комнате, то ли случайно, то ли нарочно повернув ключ в двери с той стороны.

Я отправился к себе в кабинет.

Спать не хотелось, хотя на плечи ощутимо давила усталость — и не просто усталость после насыщенного дня.

В ней был привкус все чаще посещавшей меня непонятной тоски.

У меня есть почти все, что может желать человек. Богатство — пусть и не чрезмерное, известность — пусть и не слава, дом, любимая женщина… Но дело в том, что я, отправляясь в путь, искал вовсе не это.

Кто-то, может, не поймет меня, но тоска по дому — не выдумка сентиментальных дураков. Ее чувствуют даже звери.

Пусть мне не в чем себя упрекнуть: я сделал все, что мог, чтобы вернуться, — и если не сумел, то не по своей вине. Но все же…

Или, может, причина этого странного чувства — возраст?

Я ведь уже далеко не юноша. Мне даже не те двадцать шесть, как было тогда, когда я против воли покинул свой мир.

А ведь каждый год после этого можно смело засчитывать если не за два, то за полтора уж точно.

Я действительно очень устал от этих бесконечных дорог, от бесконечного калейдоскопа миров. Ведь устать может не только тело, но и душа… Человек, в конце концов, не создавался в расчете на жизнь во многих вселенных.

Теперь я все больше понимаю Мидару.

Мидара, князь, Орминис… Мои товарищи… Странное дело, я теперь так редко их вспоминаю, а ведь когда-то воспринимал их как одно целое со мной.

А спутников для путешествия по мирам мне тут не отыскать. Да и, по-человечески, было бы жаль вырывать из этого уютного мира кого-нибудь.

Хуже всего для меня были именно эти вечера в одиночестве, когда в тишине, окутывающей дом, невеселые думы настойчиво брали меня в плен.

Я потерял — и теперь уже навсегда — надежду вернуться когда-нибудь в свой мир, а этот мир родным для меня тоже не станет.

Я все реже вспоминаю свою родину, и даже во сне она мне почти перестала сниться.

И что с того, что в этом мире у меня есть почти все, о чем бы я мог только мечтать хоть у себя дома, хоть на хэоликийской базе?

В конце концов, начиная этот путь через миры, я хотел совсем другого…

Вспомнилось давнее: в детстве я, бывало, подходил к зеркалу и, вглядываясь в то, что отражалось в нем, представлял, что там, по ту сторону стеклянной грани, другой мир. Мир, куда я иногда мечтал попасть. Потом я забыл об этом, и годы мечтательного детства сменились годами ранней юности, с мотоциклом и гитарой, учебой, девушками, работой…

Но вот настал день, когда давняя мечта исполнилась, и я, против своей воли, прошел грань между мирами. А потом пересекал ее столько раз, что не сосчитать даже приблизительно…

Только мой родной дом, земля, где я появился на свет и жил, отрезан от меня. Навсегда.

«А может быть, — вдруг подумал я, — все к лучшему? Еще неизвестно, как бы я поступил, если бы оказался у себя на родине с Застывшим Пламенем. Хватило бы у меня сил сохранить в тайне столь великое знание? А как им распорядились бы власть имущие? Риторический вопрос. Так что, наверное, пусть уж лучше дороги, соединяющие миры, и дальше принадлежат жуликоватым, но, в общем, безвредным купцам и не озабоченным делами иных вселенных магам, чем на них появятся боевые корабли. С лазерными пушками или с обычными — все равно».

В отполированном корпусе настольных часов я увидел, как в комнату неслышно вошла Марите, на удивление вполне свежая и бодрая. На ней была моя сорочка, завязанная узлом на животе, и узкие брюки.

Осторожно подкравшись сзади, она закрыла мне глаза ладонями.

— Над чем работаешь? — промурлыкала она, заглядывая мне через плечо на разложенные листы бумаги. Что? «Она с трепетом опустила ресницы, поймав горящий ослепительной страстью взгляд барона де Бефа… Предвкушение грядущей ночи отозвалось в ее груди сладостным напряжением…»

Я поморщился — дальше шло описание этой самой ночи. Месяц назад я затеял сочинять, вернее, записывать по памяти один из прочитанных мною на базе любовных романов, изданном на русском языке, — уж точно не скажу, в каком именно из континуумов. Многое, конечно, забылось, но я уже набил руку в своем ремесле и смогу (надеюсь) заполнить промежутки своим собственным творчеством.

Марите отбросила листок прочь.

— И какой же чушью ты занимаешься! — фыркнула она. — Зачем тебе это надо?

— За эту чушь мне должны заплатить сто гривен за страницу.

— И где, интересно? Любопытно, кто готов выкинуть такие денежки ради подобного бреда?

— «Русская красавица».

— Вот уж не думала, что ты до них опустишься! — Марите высокомерно наморщила носик.

О женских журналах у моей супруги мнение было весьма нелестное, еще с тех времен, когда она после школы некоторое время работала фотографом в одном из них.

— Не забывай, мне все-таки надо оплачивать счета моей молодой и прекрасной женушки… — Я привлек супругу к себе.

— Ой, да ладно тебе. Сам знаешь, я зарабатываю побольше тебя. И вообще, если хочешь знать, могу позволить себе роскошь иметь неработающего мужа.

— А на что мы купим новую «скандию», о которой мне твердят с утра до ночи?

— Подумаешь! Я отказалась от трех ролей, на которых могла заработать лишние двести тысяч.

— Кто-то хотел завести ребенка.

— Одно другому не мешает, — парировала она.

Мы помолчали.

— Василий, — вдруг сказала Марите, — я давно хотела спросить… Ведь ты почти никогда не рассказывал о своем прошлом. Неужели ты и в самом деле ничего не помнишь после той болезни? Нет, я понимаю, мы уже об этом говорили, но все-таки…

Еще в начале знакомства я рассказал ей, что во всем мире у меня не осталось родных (что вполне соответствовало действительности), что я переменил множество занятий, что после аварии и тяжелой болезни забыл большую часть своего прошлого. И Марите не усомнилась — как оказалось, только на время.

— Как тебе сказать, дорогая… — начал я, осторожно подбирая слова. — Я помню кое-что… очень смутно… — Это прозвучало довольно фальшиво и жалко.