Глотка - Питер Страуб

Я кивнул.

– Алан, сегодня в новостях, возможно, передадут кое-что, имеющее отношение к смерти Эйприл. Это все, что я могу сказать. Но из этого может выйти довольно шумная история.

– Всему свое время, – сказал Алан.

* * *

Я пригубил «Джинсенг-ап». Джимбо снял очки и поглядел с экрана с видом отца семейства, приносящего домой новость о задержке зарплаты на заводе. Он сообщил зрителям, что известный детектив из отдела по расследованию убийств был найден сегодня утром мертвым при обстоятельствах, позволяющих предположить, что последние неприятности в полиции Миллхейвена еще не закончились. Не исключена возможность самоубийства. С подробностями этой истории вас познакомит Изабель Арчер.

Изабель, стоящая перед оцепленным кинотеатром, рассказала о том, как получила анонимную информацию о выстреле в кинотеатре, неподалеку от места убийства Эйприл Рэнсом и Гранта Хоффмана, и как убедила преподобного Кларенса Эдвардса, священнослужителя, который арендовал кинотеатр для воскресных служб конгрегации Святого духа, войти в здание и обыскать его. В подвале они обнаружили труп детектива сержанта Майкла Хогана, умершего от огнестрельной раны в голове. Рядом с телом сержанта Хогана были написаны слова «Голубая роза».

То, что она сказала вслед за этим, заставило меня встать.

– По делу проводится расследование, но старые обитатели близлежащих кварталов наверняка увидят в этой истории некоторое сходство со смертью в пятидесятом году детектива Уильяма Дэмрока, репутация которого была восстановлена после серии убийств «Голубой розы», потрясшей город в этом году. Может быть, на этот раз нам не понадобится ждать сорок лет, чтобы узнать правду.

Том повернулся ко мне.

– Я, конечно, буду тебе звонить, но в принципе ты сможешь следить за развитием событий на страницах «Нью-Йорк таймс».

– За Изабель, – сказал я, чокаясь с Томом стаканами.

Мы поужинали вечером в хорошем сербском ресторане в южной части города, Это было заведение без претензий с клетчатыми скатертями, приглушенным светом и дружелюбными молчаливыми официантами, которые все были братьями или кузенами. Все они знали Тома и тихо гордились качеством пищи, которую готовили на кухне их отцы и дяди. Я ел, пока мне не показалось, что я вот-вот лопну, а потом сказал Тому о письме, которое я собираюсь написать. Он просил послать ему копию ответа, если я получу таковой. Я обещал, что исполню его пожелание.

Когда мы вернулись к Тому домой, он сказал:

– Я знаю, что мы поставим.

И встал, чтобы достать с полки новую запись «Деревни Ромео и Джульетты» в исполнении оркестра под управлением сэра Чарльза Маккераса. Музыка увлекла нас в долгое путешествие по райским садам. «Там, где бродит эхо, неужели мы не решимся побродить вдвоем?»

В два часа – для Тома это был день, мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, а в полдень следующего дня, после нескольких часов беседы, обняли, друг друга и распрощались в миллхейвенском аэропорту. Прежде чем пройти через металлоискатель и направиться к нужному мне турникету, я посмотрел вслед медленно удалявшемуся по коридору Тому, думая о том, что на свете нет такого места, где не решился бы побродить этот человек.

Часть восемнадцатая

Царствие небесное

1

Я вернулся к своей нормальной жизни, к жизни, которую я помнил. Работал над книгой, встречался с друзьями, совершал далекие прогулки, благодаря которым заполнялся мои блокнот, читал и много слушал музыку. Я написал и отправил письмо, о котором так много думал, без особой надежды на ответ. Я отсутствовал так недолго, что это заметила только проницательная Мэгги Ла. А Винх и Майкл Пул заметили только, что ко мне вернулись мои прежние привычки, возвещавшие мир и стабильность, что я больше не брожу по ночам по квартире из угла в угол.

– Ты был в темном месте, – сказала догадливая Мэгги. – И узнал там что-то очень важное для себя.

Да, сказал я, ты права, так все и было. И Мэгги крепко обняла мен, прежде чем оставить наедине с книгой.

В «Нью-Йорк таймс» появлялись время от времени новости о делах в Миллхейвене. Фотография сержанта Майкла Хогана появилась сначала на странице А6, но через два дня переместилась на А2. На следующий день на А2 напечатали еще одну статью, а потом Хоган примерно на неделю занял место на первой странице. Том Пасмор присылал мне номера «Леджер», в которых Джеффри Боу и другие миллхейвенские репортеры излагали все гораздо более подробно, чем в «Нью-Йорк таймс». Как только стали ясны масштабы преступлений Хогана, Росс Маккендлесс и несколько других полицейских подали в отставку. Мерлина Уотерфорда вытеснили из городской ратуши, и его сменил либеральный демократ норвежского происхождения, у которого были удивительно хорошие отношения с афро-американской общиной. Думаю, потому, что он не болтал так много глупостей, как предыдущий мэр.

Некоторые наименее красочные страницы дневников Майкла Хогана были напечатаны сначала в «Леджер», а потом и в «Таймс». Потом дошло и до публикации более зловещих мест. «Пипл», «Таймс» и «Ньюсуик» печатали длинные статьи о Миллхейвене и Хогане, Хогане и Уолтере Драгонетте, Хогане и Уильяме Дэмроке. ФБР официально объявила, что Хоган убил пятьдесят трех мужчин и женщин в Пенсаколе, Флорида, где был известен под именем Феликс Харт, Аллертоне, Огайо, где действовал как Леонард «Ленни» Валентайн, и наконец в Миллхейвене. Появлялись даже небольшие, тщательно обдуманные статейки о его деятельности под именем Франклина Бачелора.

Демонстранты снова осаждали Армори-плейс, по Иллинойс-авеню шли марши, фотографии жертв Хогана заполняли страницы газет и журналов. Из камеры, где он сидел в ожидании суда, Уолтер Драгонетт сообщил журналистам, что по его представлениям сержант Хоган всегда был истинным джентльменом и что для него настало время исцеления.

После долгих юридических препирательств восемнадцать человек были освобождены из тюрем, где они отбывали пожизненные заключения. Двух ни в чем неповинных людей во Флориде успели, к сожалению, расстрелять. Все восемнадцать освобожденных, а также семьи" двоих казненных возбудили против полиции иски.

В сентябре некий издательский концерн объявил, что намерен выпустить книгу под названием «Признания Майкла Хогана», доход от продажи которой пойдет семьям невинных жертв.

В октябре я закончил первый черновик «Царствия небесного», огляделся и увидел, что солнце по-прежнему освещает улицы Сохо. Температура держится около восьмидесяти по Фаренгейту, а юные биржевые маклеры, сидящие по выходным в ресторанах и кафе, все больше походят на Джимбо, каким я видел его по телевизору в последний день своего пребывания в Миллхейвене. Папаша пришел домой с ужасными новостями о задержке зарплаты. Некоторые молодые люди в нарочито повседневной одежде носили трехдневную щетину и курили, передавая друг другу, «Кэмел» без фильтра. Я начал переписывать и редактировать «Царствие небесное», и к началу декабря, когда я закончил книгу, передал ее своему агенту и издателю и раздал копии друзьям, температура снизилась уже до сорока градусов.

Неделю спустя я обедал в «Шантерле» с Энн Фолджер, моим редактором. В Анне нет ничего богемного. Это строгая блондинка тридцати с лишним лет, приятный собеседник и отличный редактор. Она высказала весьма полезные идеи о том, как улучшить некоторые части книги – работа должна была занять не больше двух дней.

Довольный нашим разговором и как никогда увлеченный Энн Фолджер, я вернулся домой, достал из чулана спрятанную там мою личную копию «признаний Майкла Хогана» – посылку, отправленную на мое имя Томом Пасмором, которую я так и не открыл. Теперь я отнес ее вниз и выбросил в мусорный бак «Сайгона». А потом вернулся к себе, чтобы окончательно завершить работу над книгой.

2

На следующий день была суббота, а декабрь по-прежнему норовил притвориться серединой октября. Я встал довольно поздно и надел пиджак, чтобы выйти позавтракать в городе и прогуляться, прежде чем снова сесть за правку книги. В Сохо обычно не так торопятся начать встречать Рождество, как в Манхэттене, но все же я увидел несколько Санта-Клаусов и наряженных деревьев, присыпанных фальшивым снегом, в витринах универмагов, а из динамиков в кафе, где я пил кофе, лилась медленная приятная музыка, в которой я вскоре узнал «Рождественский концерт» Корелли. И только тут я понял, что сижу в том же кафе, где побывал перед тем, как увидел Аллена Стоуна, вылезающего из машины. Казалось, что это было несколько лет – а не месяцев – назад – я вспомнил те дни, когда писал по двадцать страниц за ночь. Всего я написал таким образом триста страниц, и вдруг обнаружил, что скучаю по тому волшебному экстатическому состоянию. Чтобы обрести его вновь, если только его можно обрести, не пережив все то, что я пережил тогда, я должен был написать новую книгу.