Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

– Что тут происходит?!

На мгновение все замерли, а Василий, подойдя ко мне, сказал:

– Ты не вмешивайся, у нас тут свои счёты.

Он, конечно, получил несколько тумаков (это было видно по его лицу), но держался как победитель. Мы сели в машину и поехали к Василию выгружать его скарб. Когда кузов грузовика освободили, поехали к нам, чтобы загрузить нашими вещами и мебелью. Их у нас было немного. Самым тяжёлым был комод – нам пришлось вынуть из него ящики, чтобы максимально облегчить. Стол и кровать были вполне подъёмные. Я попросил Василия, чтобы на Милицейскую он больше не ездил.

– Разгрузиться нам помогут Раин брат и зять, – объяснил я.

Когда мы подъехали к дому, обнаружили, что наши стулья и подставка вынесены на улицу, а в дверях стоит ветеран войны: на груди орден, на лице царапина и припухший глаз, в руках топор. На ногах он держался нетвёрдо, явно был нетрезв.

– Зарублю каждого, кто переступит порог! – проревел он, завидев меня.

Я не стал терять время на переговоры, а сразу пошёл за подмогой. Привёл свояка Николая Ситникова и шурина Ивана Морозова. Мы взяли стулья и подставку, понесли их перед собой, как щиты – на случай, если замахнётся топором. Порог мы благополучно перешагнули. Он посторонился, а потом и вовсе ушёл, видя, что его угрозы не подействовали.

Мы выгрузили и расставили по предполагаемым местам мебель. Мужчин поблагодарили и отпустили не солоно хлебавши – угостить нам их фактически было нечем.

Вскоре мы узнали, что семьи Василия и ветерана давно враждовали между собой. Причину я не знал и знать не хотел. Но вышло так, что Василий «на прощание» решил их наказать – не передавать им освободившуюся комнату, по закону положенную семье участника войны. Эта семья на двенадцати квадратных метрах жила впятером: ветеран с женой, их сын с женой и дочкой. Это, конечно, ужасная теснота. Но я-то ничего этого раньше не знал, а имея на руках ордер, тоже имел законное право на эту комнату, чем и воспользовался.

Вечером мы с Раей остались одни в отвоёванной комнате. Вдруг дверь без стука отворилась, и к нам зашёл ветеран. Он обратился ко мне:

– Ну, сусид, как будем жить вместе?

– Я думаю, нормально. Моя жена тоже так думает, – ответил я.

Наш сосед помолчал и ушёл.

За суетой и нервотрёпкой мы совсем забыли, что сегодня, 16 октября был день рождения (даже юбилей – двадцатилетие) моей любимой Раи. Решили, что отмечать в этот день уже смысла нет, и договорились, что соберёмся в какой-нибудь более подходящий день у нас со всеми родственниками, а заодно отметим и новоселье.

На следующий день меня вызвали в рудоуправление к заместителю директора по общим вопросам. Он попросил меня:

– Вы уж уступи́те комнату ветерану войны, а мы вам дадим благоустроенную квартиру. А то вы там покалечите друг друга.

Из этой просьбы я заключил, что накануне сосед побывал в этом кабинете и грозился мне расправой. В общем, я мог его понять, всё-таки администрация была виновата в том, что свела двух конкурентов с равными правами на одну и ту же жилплощадь. Если бы случилось что-то серьёзное, то и их могли привлечь к ответственности. Потому мне и обещали квартиру – лишь бы замять инцидент. Я ответил:

– Вы мне дайте квартиру, и я с удовольствием уступлю ему комнату. А пока мне надо где-то жить.

– Ну смотрите, чтобы без скандала.

После этих слов я понял, что никакую квартиру мне давать и не собирались. Так оно и случилось. Ни нам, ни нашему соседу жилья не предоставили, так что пришлось нам жить в одной квартире с общим коридором и кухней (которой никто не пользовался). Жили мы не сказать, что дружно, но ничуть друг другу не мешали.

Дом, в который мы заселились, был двухэтажным. В двух подъездах размещалось всего восемь квартир. Он был построен ещё в тридцатые годы для рабочих, которых выселили в конце 1942 года. Тогда на улице Милицейской расположилась одна из закрытых зон для военнопленных, считавшаяся самой крупной в городе. В конце улицы находился деревообрабатывающий цех, где немцы и румыны (а позже и военнопленные других национальностей) изготавливали мебель и другие изделия из дерева[43]. В те годы в нашем доме и ближайших домах жила охрана, в других домах поблизости – старшие офицеры вермахта, пленённые Советской армией. Лагерь был огорожен трёхметровым забором с колючей проволокой, а по сторонам и углам находились наблюдательные вышки.

Столярный цех с забором и вышками сохранился до конца пятидесятых годов, хотя сама зона, в 1949 году сменившая статус и ставшая «лагерем осужденных военных преступников», просуществовала в Асбесте до 1956 года. Пленные работали с первого дня появления в лагерях. Кто на лесозаготовках, кто в карьере, кто на стройках. На работу их водили строем под конвоем с собаками. Но после окончания войны некоторые были расконвоированы и свободно ходили по городу.

Во дворе дома Морозовых в сарае летом жили несколько пленных, которые работали на строительстве дворца культуры. Рая рассказала мне, как один из пленных подарил ей куклу, которую сам вырезал из дерева. Ей тогда было около шести лет. Поговаривали, что кормили пленных едва ли не лучше, чем питалось в то время местное население (мы в то время натурально голодали) – только хлеба им давали по 500 граммов, да ещё других продуктов, включая мясо и сахар. А за работу даже платили деньги, 300–750 рублей в месяц, плюс иногда премии, что соответствовало уровню зарплат наших граждан. Впрочем, смертность среди пленных всё равно была очень высокой.

Через год после окончания войны начали освобождать первых пленных, массовой же репатриация стала в 1949 году. К концу этого года остались лишь те, кто был привлечён к уголовной ответственности за военные преступления или кто был осуждён за преступления, совершённые уже в плену. Всего на территории Асбеста и ближайших окрестностей побывало более десяти тысяч военнопленных, последние из которых были репатриированы в 1956 году[44].

Помню, когда я приехал в Свердловск на вступительные экзамены в школу машинистов, я видел их, прогуливавшихся по привокзальной площади. Одеты и обуты они были в нечто среднее между военной и гражданской формой. Наверное, такая одежда полагалась всем бывшим европейским военнопленным. Одежда была чистой, выглядела опрятной и новой.

Ну а теперь о том, что же всё-таки мы приобрели. Наша комната была на первом этаже, окно находилось в двух метрах над землёй. Комната была почти квадратная, четыре с половиной на пять метров. У одной стены находилась кирпичная отштукатуренная печка высотою до самого потолка. В печке имелась ниша, в которой была установлена плита с конфорками. На плите можно было готовить, подогревать обеды или греть воду.

Кое-где на стенах обвалилась штукатурка. Мы самостоятельно произвели небольшой ремонт. У печки почти вывалилась чугунная дверка с рамкой. Тут мы пригласили печника. Он осмотрел фронт работ и спросил:

– Нет ли у вас мастерка? – Мы оба даже не знали, что это такое. Печник был очень удивлён и пробурчал: – Надо же, не знают, что такое мастерок! Вы что, с Луны свалились?

– Нет, мы с Марса, – нашёлся я.

– Так на Марсе тоже нет мастерков? – не унимался он.

– К сожалению, нет.

– Ладно, сделаю руками, без инструментов, – вздохнул печник. А о том, что такое мастерок, он так и не рассказал. Его ручная работа оказалась сделанной на совесть, во всяком случае, пока мы там жили, дверца держалась надёжно.

На дверь мы поставили новый накладной замок. Первые дрова для печи я привёз из карьера. Это были шпалы, находившиеся раньше под рельсами узкоколейки. Они были короткими и под обычную колею не годились, поэтому их просто сваливали в кучи. Я приметил это и договорился с водителем небольшого грузовичка помочь мне доставить эти шпалы. Он мне даже грузить помогал, правда, обошлась мне его помощь в три рубля – за бутылочку. Дрова были сухими, горели хорошо, но пилить их было трудно, пила «страдала», так как щебень и мелкая галька частенько попадали под зубья.

Первой нашей общесемейной покупкой стал шифоньер. Он был полностью изготовлен из дерева, разборный. На вид громоздкий, но зато вместительный и удобный. Раино приданое вместилось на полочки шифоньера, и комод мы вернули Анне Николаевне.

Печь мы топили раз в сутки, тепла нам хватало. Пищу готовили или подогревали обычно на электроплите. Воду брали из колонки недалеко от нашего дома, а мыться ходили в общественную баню. Туалет располагался на улице за соседним домом. Во всяком случае, такая жизнь нас на первое время устраивала.

Глава 126. СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

Осенью 1958 года (в первый год моего проживания в Асбесте) я встретил молодую женщину – Юлию, подругу Бориса Черепанова[45], которая вместе с Борей провожала меня в 1951 году в Советскую армию. Мы были рады увидеть друг друга, но я заметил в её глазах печаль и грусть. Я понял, что в её жизни случилось какое-то несчастье.