По незнакомой Микронезии - Милослав Стингл

Островитяне тем временем развели в открытых земляных печах огонь и прикрыли его камнями. Перепуганные насмерть, шестеро моряков стали прощаться друг с другом. И тут шальная мысль пришла в голову сыну ирландских циркачей: он решил показать островитянам свой самый любимый танец – Гарри Оуэн, – который всегда так нравился публике.

Хозяева пришли в восторг, а когда О’Коннелл закончил танцевать, они стали снова громко причмокивать. Но моряков не съели, а полакомились излюбленным своим блюдом – мясом собак.

Юноше и его друзьям показалось, что они родились заново. Лучший друг Джеймса, тоже ирландец, Джордж Кинен сыграл на флейте несколько тогдашних шлягеров, тем самым покорив слушателей.

Почти всю ночь пели и танцевали китобои. На следующий день каждому моряку выдали по набедренной повязке и отвели в новые жилища. Странных белокожих людей разобрали высокопоставленные представители отдельных «царств» Понапе. Пути китобоев разошлись. Вместе с Джеймсом О’Коннеллом новые приключения ждали лишь его друга Джорджа Кинена. Их местожительством становится понапское «царство» Нетт, а господином – властитель Нетта Ахундел, в доме которого молодому ирландцу пришлось провести долгие годы. В Нетте Джеймс также продемонстрировал свой излюбленный танец, который имел здесь громадный успех. Он с удовольствием приобщил бы островитян к прогрессу, но от цивилизованного мира у него осталось лишь два тома шотландской писательницы Портер «Шотландские вожди». Эти книги сыграли, впрочем, в судьбе Джеймса немалую роль. За годы, которые юноша провел на одном из Каролинских островов, он выучил историю шотландских вождей наизусть, слово в слово.

К великому сожалению Джеймса, местные жители не понимали смысла странных знаков на загадочном материале – бумаге. Они решили, что, видимо, это особый способ татуировки у белых, ибо взрослый человек не может обойтись без подобного украшения.

И действительно, с первых минут знакомства местные мужчины и женщины с великой гордостью показывали белым людям свои украшенные сложнейшими, узорами руки и ноги и с сожалением поглядывали на голые конечности китобоев. Взгляд островитян красноречиво говорил: «Даже татуировки нет. Настоящие дикари...»

Дольше мириться с таким видом гостей островитяне не могли. Приблизительно через неделю матросов отвезли в «резиденцию» правителя Нетта, а оттуда отправили на лодке в сопровождении воинов в глубь острова, где стояли заброшенные хижины. Там их сменили женщины. Матросов приведи в одну из хижин. Женщины, которые шли первыми, схватили О’Коннелла и Кинена, бросили на землю и навалились на них. Другие в это время открывали тыкву с черной «тушью». Теперь все было готово к первой татуировке белых людей Понапе.

Должен сказать, что местные рисунки и орнаменты татуировки отличаются или по крайней мере отличались большим вкусом. Татуировщик или татуировщица (женщины здесь выступали в этой роли значительно чаще, и тела их были разукрашены более сложными узорами) пользовались своеобразным татуировочным пером – острыми шипами местных кустарников, которые вставлялись в рукоятку, часто изготовлявшуюся из кости. Местная «тушь», которой наносился орнамент, представляла собой смесь растертого ореха с кокосовым маслом.

При татуировке мужчине накалывали здесь прежде всего предплечье несколькими круговыми орнаментами. Такой же «браслетный» рисунок мог повториться и около запястья. Руки татуировали каждый по своему вкусу. Что же касается ног, то здесь были довольно точные предписания: каждую ногу делили на четыре «поля», на которых наносился определенный узор. Второе поле, например, всегда украшалось орнаментом, который назывался «лист таро».

У женщин татуировки на теле было значительно больше. Орнамент покрывал даже те места, о которых в приличном обществе говорить не принято. Самый сложный рисунок наносился на ноги выше колен и живот. Это были, как правило, симметричные волнообразные и прямые линии.

Итак, великолепно разукрашенные девушки положили матросов на пол, нарисовали на их телах узоры, и затем острые шипы впились в беспомощные тела китобоев. Матросы сопротивлялись как могли. Кинен даже ссылался на то, что он подданный Его Величества короля Англии. Но все было напрасно. Сначала татуировщицы острыми ракушками удалили волосяной покров и только потом приступили к татуировке.

Восемь часов трудились женщины. И они, и их «клиенты» были изнурены до крайности. Но у каждого матроса готова была лишь... левая рука. На следующий день пришла очередь правой, затем – ног. Правитель Нетта хотел похвастаться своими гостями перед подданными других «царств». Поэтому он приказал покрыть татуировкой даже те части тела, которые островитяне, как правило, не украшают. Так, у Джеймса О’Коннелла были раскрашены грудь и лопатка. Наконец татуировка была завершена. Девушки покинули хижину. Китобои остались одни.

Более месяца без всякой помощи приходили они в себя после «операции по наведению красоты». Затем на реке неожиданно появилась лодка, которая приняла на борт татуированных ирландцев и отвезла во «дворец» правителя.

Ахундел восторженно встретил гостей и, так как теперь они выглядели «немного лучше», дал им не только воду и пищу; но и женщин. Восемнадцатилетний Джеймс получил в жены даже дочь самого правителя, а также новое имя – Ахундел.

Ирландец презентовал своему новоиспеченному тестю имя «верховный английский вождь Генрих». С тех пор бывший Ахундел именовался королем Генрихом. Это вызвало зависть у властителя самого могущественного понапского «царства» – Матоленима. Он также захотел, чтобы О’Коннелл дал ему имя царя белых людей. Но так как имя «верховный английский вождь» было уже использовано, то матоленимский нанмарки получил титул «верховный американский вождь». С тех пор по воле китобоев его стали звать «Джордж Вашингтон».

Четырнадцатилетняя мадам О’Коннелл подарила своему супругу двух замечательных потомков.

Так Джеймс стал зятем местного правителя, но он оказался еще и любимой игрушкой Ахундела – «верховного английского вождя Генриха». Последний возил мужа дочери и второго ирландца из деревни в деревню, демонстрируя их с превеликой гордостью. А О’Коннелл должен был устрашать присутствующих страшным ревом. Чем сильнее островитяне пугались бледного завывающего чужеземца, тем большее удовольствие получал правитель. После жуткой «увертюры» следовала обычная «развлекательная программа» ирландцев: Джеймс, как правило, исполнял какой-нибудь из своих веселых ирландских или шотландских танцев, а Кинен играл на флейте. В общем-то О’Коннеллу, первому татуированному белому человеку, который невольно оказался первооткрывателем этого микронезийского острова, жаловаться было не на что. И все же ему неожиданно пришлось его покинуть, так как спустя несколько лет после крушения «Джона Булла» в понапской лагуне появился большой парусник – английская шхуна «Спай» под командованием капитана Найта.

Капитан Найт был совсем другим человеком, чем матросы с «Джона Булла». С жителями Понапе он обращался как с самыми примитивными дикарями. Его единственной целью было добыть побольше черепах. Когда один местный житель из любопытства заглянул в иллюминатор «Спая», капитан тут же без всякой жалости пристрелил его. Стоило шхуне Найта войти в бухту, как к ней навстречу выплыли лодки островитян. Капитан приказал стрелять по ним гвоздями и рубленым свинцом.

Местные жители глазам своим не верили. Одни белые люди – О’Коннелл и Кинен – развлекают их танцами и музыкой, другие – со шхуны «Спай» – без всякой причины убивают. Жестокий Найт даже ирландцев заставлял стрелять в островитян, хотя среди последних находились их жены, дети н друзья.

Найт восстановил против себя местных жителей. Если бы шхуна хотя бы на несколько часов во время отлива села на мель у одного из коралловых рифов, разгневанные островитяне наверняка умертвили бы всех ее матросов. Но оба ирландца помогли вывести шхуну из лагуны в открытое море. Однако едва она оказалась в безопасности, как капитан резко изменил свое отношение к обоим китобоям. В Маниле, на Филиппинах, куда они зашли после длительного плавания, Найт приказал бросить их за решетку, обвинив О’Коннелла и Кинена в «пиратстве».

Прошло немало времени, прежде чем обоих арестантов с Филиппин доставили в Китай, сначала в Гуанчжоу, затем в Пекин. Вначале оба первооткрывателя Понапе решили пересечь с караваном верблюдов всю Азию и добраться из столицы Китая до Константинополя.

Однако им удалось найти корабль, который направлялся в Канаду. В Галифаксе они сошли на берег, чтобы пешком добраться до Сент-Джонса. Но там в это время свирепствовала холера, и всех прибывающих сразу же отправляли в карантин. Кинен так и остался в Канаде. О’Коннеллу же удалось избежать изолятора. Он сел на американский корабль и в 1835 году благополучно прибыл в Нью-Йорк. Так закончилось это удивительное путешествие.