Любовные доказательства - Олеся Николаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людочку она знала давно — во-первых, та театровед, и они то и дело сталкивались на конференциях и круглых столах. Людочка доставала ей билеты в театр на постановки Чехова — Марина Павловна одну диссертацию по нему написала, сейчас другую дописывает, вообще — специалист, а во-вторых, они же с Людочкой соседки. Марина Павловна живет на два этажа выше — на четвертом, а Людочка — под ней, но на втором.
Но Людочкина квартирка двухкомнатная, в то время как у Марины Павловны — трехкомнатная. Это потому, что одну комнату Людочки оттяпали у нее еще в давние времена соседи по этажу: приватизировали, присоединили к своей квартире и дверь замуровали. А между Людочкой и Мариной Павловной — на третьем — проживает некая певичка, у нее тоже трехкомнатная. Смазливенькая такая, блондиночка крашеная, ничего особенного. Довольно молоденькая.
И на этой певичке они как-то особенно с Людочкой сблизились. Потому что певичка эта сделала у себя в квартире какой-то неслыханный ремонт. Стены все поломала, а вместо них наставила повсюду колонны из папье-маше и с золотом. И даже полы сделала у себя суперновомодные — с отоплением: провела под полом трубы и замуровала их потом насмерть итальянской плиткой.
И вот эти трубы, которые оказались аккурат над Людочкиной квартирой, стали сначала потихоньку, а потом преизрядно протекать. Штукатурка размокла. Обои стали отходить от стены, а потом и вовсе отваливаться, пока наконец огромный кусок потолка не обвалился, едва не задев хозяйку. Если бы попал по голове, то точно бы покалечил или вовсе убил несчастную.
Людочка не то чтобы терпела — нет, она время от времени ходила жаловаться и самой певичке, а поскольку та вообще с ней не желала разговаривать и сразу брала визгливый скандальный тон, то Людочка стала обращаться с жалобами в ЖЭК или в ДЭЗ, как он теперь переименовался, и оттуда приходили комиссии с проверкой, даже акт составили, даже поднимались к певичке, но та им также не открывала и предлагала обращаться к ее адвокату.
Ну и в конце концов Людочка так и сделала — обратилась к адвокату, то есть попросту подала на нее в суд, и вот тогда-то попросила Марину Павловну выступить в качестве свидетеля. И этот судебный процесс очень благоприятно для Людочки прошел, и она отсудила у певички солидную сумму на ремонт, а кроме того и очень симпатично себя там проявила, особенно на фоне злобной агрессивности ответчицы, которая время от времени кидала в ее сторону всякие оскорбления. Например, она кричала Людочке:
— Я знаю, почему вы все это затеяли! Потому что вы мне завидуете — тому, что у меня такой крутой ремонт, что у меня теплые полы, что у меня поклонники на «мерседесах», а у вас ничего этого нет, а кроме того — вы завидуете моей молодости, моей красоте, моему таланту…
И вот тут Людочка — между прочим, и совсем она не старая — ей тогда вообще было лет сорок пять, а выглядит она еще моложе, очень миловидная, интеллигентная, театровед, научный сотрудник, общается она и с режиссерами самыми лучшими, и с актерами, и вообще с элитой, вдруг так элегантно рассмеялась и сказала:
— Конечно же я вам завидую! Кто же споет так, как вы?
И тут Людочка как запоет, явно имитируя и голос, и манеру этой певички, встала в какую-то характерную эстрадную позу, заработала бедрами и локтями: «Терзай меня, ласкай меня средь ночи и средь дня!» И хотя у Марины Павловны никогда не было случая ознакомиться с вокальным дарованием оригинала, но пародия Людочки была настолько красноречива, что все — и сам судья, сделавший ей потом замечание о неподобающем поведении в суде, и даже адвокат ответчицы, — дружно улыбнулись, настолько здесь обнажились и бездарность, и вульгарность, и пошлость, и безосновательность подозрений дивы шоу-бизнеса в отношении ее обаятельной и остроумной соседки. Нет, ну как можно такому дарованию в кавычках завидовать? Вот Людочка — это уж точно зарытый пародийный талант!
В общем, что говорить, Людочка была прелесть. Именно потому, что она такая милая хорошая женщина, у нее, надо полагать, и не было долгое время друга. Ну, она не хищница! В ней есть и скромность, и достоинство — не будет она вешаться на шею. Но — слава богу — Костик этот появился. Интеллигентный, образованный, музыковед. Глаза красивые — разрез такой необычный, интересный. Заходит к ней почти каждый день, благо их институт искусствознания в соседнем переулке.
Но — возраст: Костику лет тридцать шесть, не больше. А Людочке уже под пятьдесят. С другой стороны — Костик уже лысеет понемногу. А Людочка — ничего, еще держится, выглядит очень хорошо. Следит за собой. Всегда подтянутая, элегантная, моложавая…
А Тату уж точно ей прописывать незачем. Ну закрепится Тата в Москве, освоится, замуж выйдет, так Людочка ей станет мешать, и она начнет каждый день думать: умри, умри, тогда квартира мне достанется. Как жить-то, когда тебе такие пожелания, такие флюиды? Нет, надо избавляться от этой Таты. Да и потом у Людочки есть сын. Пусть он в Америке и возвращаться не собирается, и прекрасно зарабатывает, и ему эта квартира — так только, чаевые на каком-нибудь курорте раздать, а все равно…
А кроме того — она еще и сама замуж выйдет. А у Костика квартирка маленькая, в Медведкове. Марина Павловна там была — за каким-то музыкальным журналом к нему ездила, все он забывал захватить его, занести ей, так она сказала: тогда я сама заеду. А что — если у ее мужа теперь есть шофер. И приехала. А у него там — бедность, убожество, из единственной комнаты дверь прямо в сортир ведет. Не повернуться. Так пускай тогда Тата к нему переселяется, а Костик сюда, к Людочке.
Марина Павловна даже повеселела — вот как хорошо она все придумала, устроила! Взяла подарок — коробку конфет, бутылку коньяка — этих бутылок у них с Бусей полный бар: аспиранты дарят, а выпивать некому, взяла альманах со своей статьей об Антоне Павловиче и спустилась вниз.
За накрытым столом уже сидели Костик, Тата и какая-то пожилая семейная пара. Марина Павловна так поняла, что они врачи, что-то связано то ли с психиатрией, то ли с психоанализом. Потому что, когда Марина Павловна уселась на стол, их разговор возобновился:
— Сколько бы ни бились психология с психиатрией, а они все равно без оккультных познаний и специальных практик обречены оставаться на грани лженауки, — печально заключил Гость. — По большому счету, человек в своей целостности непознаваем, необъясним и непредсказуем. Это — иррациональная бездна.
— Ну почему же, — возразила ему Марина Павловна. — Существуют же определенные психологические законы, известные поведенческие мотивировки, типы характеров. Это даже очень хорошо разработано.
— Беда в том, что человек не может адекватно познать самого себя — куда же ему стремиться познавать других собратьев по разуму? Известно, что только два процента нашего мозга задействовано в работе сознания. Все остальное — это неизведанные океанические глубины, это целые хаотические миры бессознательного. Что там в них зреет, какая там жизнь бурлит, какие зияют темные пропасти и ущелья, битком набитые бог весть чем, — этого никакой наукой определить невозможно. Да и с сознанием тоже не все в порядке. Оно…
— Не вижу поводов для такого пессимизма, — прервала его Марина Павловна. — Уверяю вас, человек достаточно уже изучен, ничего в нем нет такого, чего бы еще не бывало… Да возьмите хотя бы литературу — она только и делает, что занимается анализом души. Писатели очень тонкие психологи…
— Да, согласен с вами. Но в их книгах мы скорее найдем их собственный анамнез, нежели картину жизни чужой души. Видите, даже наш сознательный взгляд сильно искажен, затуманен нашим бессознательным: мы видим и людей, и обстоятельства как бы сквозь инородную среду, сквозь дымку. Ну, представьте — предмет в воде: вам кажется, что он здесь, где, скажем, эта тарелка, а он вон там, где вот этот бокал.
И Гость красноречиво тыкнул пальцем сначала туда, потом сюда.
— Короче, мы повсюду видим только свое, не узнавая его. Потому что бессознательное для нас воплощается в объектах. И вот то, что мы узнаем о внешнем, объективированном, на самом деле является нашей личной, субъективной принадлежностью. Ну, это элементарный закон проекции.
Видя, как Марина Павловна пытается вклиниться со своими аргументами, он решил сменить тему:
— Выпьем за именинницу!
— Нет, но позвольте, я не понимаю, к чему вы это ведете? — спросила Марина Павловна, когда осушили рюмки.
— К тому, что человек не может сам над собой властвовать. Он ослеплен своим иррациональным, непредсказуем сам для себя, с каждым из нас может произойти все, что угодно: мы можем убить, мы можем ограбить, удариться в деторастление, — столько в нас сидит неподконтрольного зла… Человек — увы! — тотально несвободен, — заключил он.
Марина Павловна вдруг поняла, кого он ей напоминает — с этой острой черной бородкой, непокорными — тоже черными — несмотря на общий пожилой облик — волосами: Мефистофеля.