Свифт - Александр Иосифович Дейч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурные конфликты классов ломали заплесневелые формы жизни. Это отражалось в политике, в литературе, в искусстве. Классицизм XVII века, наименее сильный в Англии, отмирает прежде всего в этой стране, где буржуазия раньше, чем во Франции и в Германии становится у власти. Классицизм XVII века являлся идеологической опорой абсолютизма и дворянства. Когда же пробудившееся буржуазное общество поднялась на гребень волны, возникла потребность в новой литературе, которая бы разила идейные устой старого общества. Новый потребитель не желает знать о подвигах древних героев или о доблестях аристократических предков отмирающего класса. Новому читателю нужна литература, изображающая новое буржуазное общество, его нравы, его добродетели и его стремления. Распущенность придворных аристократов, продажность королевских прихвостней, подхалимство, угодливость, лицемерие, ханжество — подвергается осмеянию. Молодая буржуазная литература Англии принимает прямым, сатирический и морализующий характер. Литература становится орудием классовой борьбы, классового воспитания. Большинство писателей этой буржуазной Англии — Аддисон, Стиль, Дефо не только беллетристы, но и публицисты, философы, проповедники буржуазной морали и добродетели.
В их кругу проводит время Свифт, посещая Лондон. В литературной кофейне, где собирался Аддисон со своем компанией, стал по-. являться какой-то странный человек в одежде священника. Мрачный и нелюдимый он приходил в определенное время, прогуливался взад и вперед по комнате с полчаса и затем уходил, не проронив ни с кем из присутствующих ни слова.
Аддисон и его друзья прозвали его про себя «безумным попом».
В одно из своих посещений этот поп подошел к какому-то посетителю и спросил его:
— Скажите пожалуйста, можете ли вы припомнить хоть один день, когда была хорошая погода?
— Да, сударь, — ответил тот, — я могу насчитать много дней в моей жизни, когда была хорошая погода.
— Этого я не могу сказать, я не могу припомнить ни одного дня, когда погода не была бы или слишком жаркой, или слишком холодной, или слишком сырой, или слишком сухой. А к концу года оказывается, что все обстоит как нельзя лучше.
Эксцентрические выходки «безумного попа», Джонатана Свифта не помешали его сближению с группой литераторов-вигов. Дружеские связи установились довольно быстро. На экземпляре своих «Путешествий» Аддисон написал: «Доктору Джонатану Свифту самому приятному собеседнику, самому верному другу, самому большому гению своего времени от его покорного слуги — автора».
В литературной кофейне Беттона, в министерских салонах проводит время Свифт. Он научился в доме Темпля разбираться в дипломатах-притворщиках, понимать какие тайные рычаги движут действиями государственных деятелей. Теперь приходит время пустить в ход приобретенный опыт и знания. Свифт надеялся при помощи влиятельных друзей-вигов быстро взойти вверх по лестнице карьеры, вырваться из Ларакора, чтобы стать у кормила власти.
Он ждал соответствующего приглашения, приезжая в Лондон. И каждый раз с чувством разочарования возвращался обратно в Ирландию, где его ждал деревенский приход и радушный прием попрежнему влюбленной в него Стеллы Джонсон.
Гуляя по маленькому садику своего ларакорского дома, служа в церкви, произнося старательно отделанные проповеди перед прихожанами, Свифт занят теперь одной творческой мыслью, которая крепко засела в его голове еще чуть ли Не со школьной скамьи.
Медленно, строку за строкой, страница за страницей он пишет свое первое крупное произведение «Сказка о бочке».
Это — хитроумно сплетенный, нарочито схоластически запутанный памфлет на общественный строй, которым Свифт решительно недоволен.
Это — беспощадная сатира на церковь, на религию и клерикализм. Это — обвинительный акт господствующим классам, это — голос сотен тысяч пробуждающихся народных масс, голос, громко заявляющий о своих правах впервые в такой решительной форме.
Наряду с обличительной силой в этом оригинальнейшем произведении мировой литературы чувствуется известная слабость класса мелкой буржуазии, еще не решающегося вступить в открытый бой за свои интересы. Эта слабость внешне выражается в замаскированном, так сказать «эзоповом языке», которым вещь написана. Автор прибегает к форме аллегорической притчи, но аллегория весьма прозрачна и не вызывает никаких сомнений в истинных целях и намерениях Свифта.
«СКАЗКА О БОЧКЕ»
Еф. Зозуля
1
«СКАЗКА о бочке» — произведение не превзойденное по ярости озлобления. Это именно озлобление, а не злость, злой сарказм, безудержный, упоенный, иногда переходящий в исступление, в прелесть бешенства, как определял подобное состояние Лев Толстой.
Превосходное остроумие Сйифта, его неисчерпаемость, тысячи ядовитейших стрел, разнообразные выпады, различнейшие их оттенки, огромный диапазон ругани, начиная от открытой, прямой площадной и порнографической и кончая тончайшими видами иронического, полуиронического, порой еле уловимого, но жгучего издевательства — все это только приемы, только подготовка разящей силы удара.
Без приемов, без рассчета нет борьбы — хотя бы самой исступленной. Представьте себе отчаявшегося, совершенно впавшего в иступление человека — ведь и у него в борьбе есть некое подобие тактики. Он рассчитывает свои шаги, свои прыжки, свои отступления и. нападения. Он защищается одной рукой, ударяя другой и т. д. Только так можно расценивать разнообразие свифтовских нападок, ибо в основе они представляют собою не что иное, как исступление.
Это у Свифта является основным. Злость, не знающая ослабления. И, повторяем, если он разнообразен, остроумен, по-разному ядовит, иногда салонно, изысканно, а иногда откровенно грубо, — то это только потому, чтобы лучше и метче бить, крепче разить, по-настоящему и раз навсегда оплевать, осмеять, уничтожить противника.
С «Путешествиями Гулливера», этим величайшим остросатирическим произведением произошла