Искатель. 1987. Выпуск №3 - Борис Воробьев

Нынче многое повторялось. Снова приходилось спасать волчицу и отговариваться от жены, но если к ее просьбам Егор относился по-прежнему добродушно-снисходительно, то спасение волчицы было для него теперь жизненным делом. Оно стало частью его существования, и если бы волчицу могла спасти его кровь, Егор без колебаний дал бы ее.

На что он надеялся в этот раз? Даже зимой, с перешибленной лапой и пробитой головой, волчица не была так близка к смерти, как сейчас. И все яге Егор верил, что хоронить ее рано. Хотя сам он никогда не пользовался на охоте ядом, ему не приходилось видеть у других, чтобы надежно отравленный волк не подох бы в первый же день. Волчица жила уже шестой, и несмотря на то, что все держалось на волоске, что-то тем не менее не сошлось в планах отравителя и укрепляло надежду в их полном провале.

Это был факт, так сказать, материального свойства, и он брался Егором в расчет в первую очередь, но было и нечто другое, что гоже клалось на чашу весов. Никто не смог бы убедить Егора в эти дни, что все случившееся с волчицей — судьба, Не могло быть такой судьбы, чтобы умирать дважды. А с волчицей получилось именно так. Один раз она уже побывала за чертой, но каким-то чудом выжила, и вот снова стоит у этой самой черты. Но почему, за какие грехи? Неужели в тот раз он спас ее лишь для того, чтобы теперь она подохла в слюнях и в блевотине? Неужели ее судьба — Петька?!

Во что другое, а в это Егор поверить не мог, пускай бы его застрелили. Выживет, твердил он, сидя над волчицей и прислушиваясь к чуть слышному ее дыханию.

Как думалось, так и сбылось.

Все последнее время Егор находился в постоянном ожидании, даже спал вполглаза, и вот на восьмую ночь ему показалось, что на мосту звякнула цепь. Егор прислушался. Звяканье не повторялось, зато за дверью явственно слышалось поскуливание, словно там лежала не взрослая волчица, а недавно народившийся щенок.

Егор торопливо встал и вышел на мост. Зажег свет. Волчица, еле держась на ослабевших ногах, стояла в углу и тихо скулила.

Смотри-ка, встала! Егор обрадовался так, будто пошло на поправку не у волчицы, а у него самого или у кого-то из родных.

— Ах ты моя милая! — сказал он. — Оклемалась?

Он безбоязненно подошел к волчице, присел и легонько погладил ее по голове. Жесткая волчицына шерсть за время болезни стала еще жестче, а кости так и выпирали под кожей, но в глазах уже появился живой, осмысленный блеск. Она никак не отозвалась на Егорове прикосновение, не выказала ни страха, ни угрозы, покорно перенеся эту непривычную для нее ласку.

— Сейчас, сейчас! — заторопился Егор. — Сейчас мы тебя, милая, покормим!

Он побежал было в погреб за мясом, но, спохватившись, подумал, что волчицу сначала нужно напоить. Голод волки переносят сравнительно легко, а вот с питьем дело хуже. А эта восемь дней не пила, как только выдержала.

Егор принес воды и налил в миску. Волчица жадно прильнула к ней и стала лакать, но сил совсем не было, и она лакала медленно, с долгими передыхами. Потом снова легла, с усилием поджав под себя лапы.

— А насчет мясца как? — спросил Егор. — Давай хоть маленечко, а?

Он сходил в погреб и принес кусок мяса.

От мясного запаха ноздри волчицы расширились, и она взяла кусок в пасть, но ни разжевать его, ни проглотить целиком не смогла, не было сил.

— Ну-ка дай, — сказал Егор. Он взял стоявший на мосту топор и разрубил мясо на мелкие кусочки. — Вот теперь в самый раз, попробуй-ка.

Но даже и такие куски волчица жевала с трудом, а проглотив, надолго замирала, безучастно глядя перед собой.

— Ну давай, милая, давай, — подбадривал волчицу Егор, гладя ее по голове. И она, словно понимая, чего от нее хотят, брала кусок за куском и все так же медленно жевала и проглатывала.

В конце концов мясо было съедено.

— Вот и ладно, — сказал Егор. — Больше нам сегодня и нельзя. Спи давай.

Но прежде чем уйти, Егор еще некоторое время сидел рядом с волчицей, гладил ее по голове и говорил ей разные ласковые слова. Он давно не радовался так, как сегодня. И не только потому, что у волчицы наступило улучшение, но и по другой, не менее важной причине. Случилось то, чего он тщетно добивался в течение нескольких месяцев, — волчица подпустила его и вела себя так, будто сроду жила у него в доме, будто в ней и не было никогда той ненависти, которая двигала ею чуть ли не год. И это было не просто следствием ее физической слабости, а результатом каких-то неведомых Егору превращений, случившихся с волчицей за время болезни. Может быть, эти превращения давно назревали в ней, ведь за то время, что она жила у Егора, он не сделал ей ничего плохого, если не считать промашки с намордником, но кто знает, сколько бы еще выжидала волчица, прежде чем довериться. Болезнь же как будто подтолкнула ее к этому: Егор был уверен, что, даже находясь в беспамятстве, волчица чувствовала уход за ней, и это тоже каким-то образом повлияло на нее.

Утром Егор снова напоил и накормил волчицу. Она была уже не так слаба, и Егор знал, что теперь дело пойдет быстрее. Раз стала есть, через недельку совсем очухается. Волки вообще звери крепкие, а эта так прямо из ряда вон. Два раза одной ногой в могиле стояла, и хоть бы что!

— Видела? — сказал Егор жене, наблюдавшей, как он кормит волчицу. — А ты говорила.

— Что я говорила? — спросила жена с некоторой обидой в голосе.

— Сама знаешь что! — засмеялся Егор.

— Так я разве думала, что она выживет? А смотреть, как мучается, ну просто сил не было.

— Да ты не обижайся, я не в укор. Мало ли что бывает.

— Ну а теперь-то что делать? Ведь отпустить собирался.

Егор виновато почесал в затылке.

— Собирался, Маш, да передумал. Жалко мне ее. Веришь, об Дымке так не жалел. Как подумаю, что отпускать, аж настроение портится. Пускай живет, Маш, а?

— Да пускай, — согласилась жена. — Думаешь, мне не жалко? Но Петьку разве вразумишь? Опять пожалуется.

— Не пожалуется, он нынче тихонький стал!

— Ой, Егор, что-то ты загадками говоришь! Аль припугнул уже?

— Припугнул, — сознался Егор и, видя, что на лице жены промелькнул испуг, поспешил успокоить ее: — Да ничего не было, не бойся. Поговорили, и все.

— Поговорили! Он тебе и это припомнит!

— Да и наплевать-то! Вякнет, я тоже молчать не буду. Не хватало еще Петьку бояться!

Петьку Егор действительно не боялся, а вот с председателем выходило нескладно. Пообещал человеку, что не сегодня завтра отпустит волчицу, а теперь от ворот поворот. Придется зайти, поговорить. Председатель, конечно, удивится, потому что думает, что волчица давно уже в лесу, а оказывается, висело мочало, начинай все сначала. А что делать? Так и нужно сказать: извини, Степаныч, не выгорело дело, и ты уж войди в положение. Нынче же надо зайти, неудобно будет, если председатель узнает обо всем от других.

Волчица поправлялась быстро. Аппетит у нее после болезни был все равно как после великого поста, только давай, и Егор замучился с мясом. Если б не мыловары, хоть снова берись за ружье. Правда, мыловары не знали, куда теперь идет мясо, думали, что Егор все еще ловит волков, и он не разубеждал их. Узнают, что у него живет волчица, пойдут всякие разговоры, а дойдет до района, глядишь, объявится какой-нибудь инспектор, штрафом еще обложит, у них это скоро делается.

Но пока все было тихо, а с мясом неожиданно помог и Гошка. Не проходило недели, чтобы кузнец не принес чего-нибудь — то требухи, а то просто костей. Где он все это брал, Егор не допытывался. Приносит — и хорошо.

— Будешь так есть, по миру пойду, — говорил Егор волчице. — Пока еще куда ни шло, а обрастешь жирком, снова на паек переведу, уж не обижайся.

Но шутки шутками, а все же однажды Егор решил попотчевать волчицу постным. И от коровы, и от овец оставались отходы, и он, намешав в коровье пойло картошки и муки и добавив немного мяса, дал попробовать волчице. Будет есть, так будет, а заартачится — тут ничего не поделаешь.

Но волчица без всяких понуканий съела все.

— Умница ты моя, — сказал Егор.

Дело было сделано действительно большое. Картошки в доме — целый подпол, мука тоже есть, а бросить в пойло кусок—другой мяса — от этого не разоришься. То же кило можно растянуть на две кормежки.

А там пришел день, когда Егор перевел волчицу на ее законное место, в конуру. Чтобы Петька не повторил покушения, Егор перетащил конуру ближе к дому и обгородил заборчиком. Настелил в нее сена, а от блох набросал по углам сухой полыни, связки которой висели у него на потолке.

— Живи, — сказал он волчице. — Тут тебе и воздуху побольше, и свои дела делать удобней. А то ведь дома за тобой не наубираешься.

Наконец-то настали тишь и благодать, о чем давно уже забыли и Егор, и жена, да и волчица тоже. Чего только не случилось меньше чем за год! Чудеса какие-то, удивлялся Егор. Жили себе и жили, и вдруг как прорвало, все смешалось и перепуталось, и не поймешь, где концы.