Овердрайв - Diamond Ace

— Вроде того.

Собеседник кивнул, удовлетворившись этим ответом. На нем было традиционное одеяние нео-буддиста, а гладкую оливковую кожу его головы покрывала янт — татуировка, в линии которой органично вплетались разъемы и металлические нити.

— Мастер Лаа ждет Вас, — он поклонился, отодвигая ширму и пропуская Томаша.

После крошечного, бедно обставленного помещения, окуренного благовониями, кабинет в традиционном европейском стиле прошлого века смотрелся по меньшей мере странно. Широкий письменный стол (настоящее дерево или качественная подделка?), глубокие кресла, портрет Алана Тьюринга на стене. И стеллажи с книгами…

— Моя скромная коллекция. Некоторые, подозреваю, сохранились в единственном экземпляре.

Томаш не сразу смог отвести взгляд от корешков книг и посмотреть на мужчину, сидевшего за тяжелым столом. На вид тому было около пятидесяти: невысокий азиат в строгом и старомодном — под стать его кабинету — костюме, чертами лица напоминающий скорее потомка японских эмигрантов, чем аборигена.

— Господин Навроцки?

Его английский был совершенным.

— Можно просто Томаш.

— Могу я поинтересоваться, как вы узнали о нас?

— Увидел проспект в каком-то из баров…

— Понимаю, — мужчина кивнул и указал на свободное кресло. Кресло было кожаным….

— Пытаетесь что-то забыть? Или кого-то? — Спросил мастер Лаа.

Томаш задумался, вновь пробежался взглядом по комнате. Забавно, почему-то он ожидал увидеть здесь лабораторию, мигающую мониторами и забитую аппаратурой, центром которой будет стационарная имплантационная капсула. Но уж точно не кабинет психотерапевта из середины двадцатого! И еще, в этой комнате было что-то неуловимо знакомое. В комнате — и в человеке… И оттого ему было не по себе.

— Да нет, скорее, ищу… В том проспекте было сказано, что ваша компания помогает обрести себя.

Его собеседник улыбнулся.

— В каком-то смысле… Смотрите, — голос мастера Лаа сделался мягче, сильнее, и Томашу подумалось, что именно так читают мантры в старых храмах. — С каждым годом мир все больше заполняется информацией. Рекламные слоганы, Сети, TV! Человек никогда не остается в одиночестве. Сны и те транслируются — дети понятия не имеют, что значит видеть кошмары. Мы настолько привыкли к «белому» шуму, что не помним, что бывает как-то иначе. И если наступит полная тишина, люди попросту станут сходить с ума…

Он задумался на мгновение и вновь заговорил: — Наш разум буквально забит лозунгами и идеями, которые подкидывают нам пресс-центры корпораций и ведущие всевозможных реалити-шоу. Человека с самого детства учат слышать других, а не себя. Да и откуда в этом гаме взяться собственному голосу?

Он замолчал, снова открыто улыбнулся. Сказано было и правда убедительно.

— Чаще всего в этот кабинет приходят те, кто хочет просто забыться, выкинуть из головы неудачный роман или позор увольнения. Но иногда встречаются и другие — те, кто готов взглянуть на реальность без фильтров. — Он перевел дыхание. — И тогда мы убираем этот шум…

— Каким образом? — Выдохнул Томаш.

— Небольшие, я бы даже сказал, простейшие манипуляции с сознанием и памятью. Не буду вдаваться в технические подробности, все равно для непрофессионала они будут набором терминов… Проще говоря, мы убираем из вашего сознания всю чужеродную информацию.

— А как же сумасшествие? Вы сами говорили…

— Разумеется, мы избегаем жесткого воздействия на разум. Это серия процедур, каждая из которых призвана очищать сознание от «шума» слой за слоем. Вы научитесь распознавать любое влияние извне, а затем отделять его от своей личности. А не растворяться в нем, как другие. Понимаете?

— Честно говоря, не очень, — признался Томаш. Ощущение смутного беспокойства не проходило. — Знаете… Наверное, я ошибся, придя к вам, — он поднялся.

— Но вы все-таки пришли…

— Я никогда никому не позволял ковыряться в своих мозгах!

— В ваших мозгах ковыряются ежедневно, а вы не обращаете на это никакого внимания! Потому что вы сами — всего лишь обертон этого шума, часть современного дискурса. Вы не сможете отделить свои собственные мысли от прочей грязи, пока не выйдите вовне. Мы предлагаем вам всего лишь пустоту. Платить за пустоту смешно, скажите вы? Но ведь именно в пустоте рождается новое! Как писатель, вы должны это понимать…

Томаш медленно сел на место.

— Как это происходит?

— Абсолютно безболезненно, — мягко ответил ему мастер Лаа. — Вы просто заснете на несколько минут. И ваше сознание окажется в состоянии абсолютной чистоты, Саттвы, как называют его буддисты. Вы сможете слышать себя. Ни одной чужой идеи, только ваши собственные. Голос вашего вдохновения! Возможно, это состояние станет доступно не сразу, иногда требуется время, чтобы идеи проявились в сознании, поднялись с более глубоких уровней. Но рано или поздно это случится. В каждом из нас есть та пустота, которую никто не может заполнить. Ваше уникальное «я», истинная сущность…

За окном что-то кричали по-китайски. Дождь прекратился также внезапно, как и начался. Томаш вытер пот со лба, зачем-то взглянул на старинные наручные часы — еще одна деталь его продуманного до мелочей образа…

— Хорошо, — он сглотнул, — хорошо, черт возьми, я согласен!

— Прекрасно, Хонг подготовит вас.

Мастер Лаа поднялся, и в то же мгновение часть стены отошла в сторону. И за ней, действительно, была и сияющая чистотой лаборатория, и то самое жуткое имплантационное ложе, ощетинившееся десятками металлических отростков, проводов и игл…

12.10, 13:45

…Сгорбленный седой китаец заполнял какие-то бланки, и его искусственная рука поскрипывала при каждом движении. За моей спиной хлопнула дверь, зазвенели «поющие ветра», но он даже не поднял головы. Стянув защитный плащ и сняв респиратор, я облокотился на стойку и включил старенький переводчик. Он кошмарно искажал голос, но произношение было сносное: «Добрый день. Для меня должны были оставить ключи от номера „312“».

Китаец бросил на меня быстрый взгляд, буркнул что-то и вновь уткнулся в свои чертовы бумажки.

«Вы ошибаетесь», — с задержкой проскрипел переводчик. «Что?!» — Мне показалось, что я ослышался. Да что это значит, мать вашу?

Два года назад мы провели две безумных недели в крошечном номере частного отеля, в самом сердце старого китайского квартала…

«Послушайте, мне нужен ключ от триста двенадцатого. Меня должны были ждать. Но если он все еще свободен, я готов снять его», — как можно медленнее произнес я, надеюсь, что механическое старье переводит мои слова верно. «Я уже сказал вам, вы ошибаетесь. Это невозможно. Я не могу сдать вам этот номер», — китаец на мгновение поднял глаза и тут же отвернулся.

— Ни черта не понимаю… Он что, кем-то занят?

Китаец продолжал писать, не обращая на меня никакого внимания. Я понял, что выяснять что-то сейчас бессмысленно — скорее всего, старик что-то скрывал. Обычная уловка — сделать вид, что он не понимает твоих слов. Ничего, разберусь с ним позже.

«Хорошо, тогда просто любой свободный номер», — я положил на стойку несколько помятых бумажек. К счастью, карты здесь были не в ходу — за это мы с ней и ценили китайский квартал Бангкока. Никому и в голову не приходило спросить твое имя…

Китаец сразу оживился, по его лицу скользнула быстрая лисья ухмылка. «Номер „205“, господин. По лестнице и налево», — он протянул мне карту-ключ от номера.

Двести пятый был почти таким же, как и тот — драконы, вечно взмывающие в одни и те же рубиновые небеса, вазы с отколотыми краями, потертые ширмы и лампы-фонарики, а в центре — огромная, рассчитанная, вероятно, на любителей групповухи, продавленная кровать.

Я подошел к окну, выходившему во внутренний двор — его противоположная стена терялась за плотной стеной дождя… Мне нужно было сосредоточиться. Собрать воедино все факты, что у меня были. Ее сообщение пришло по каналу, код к которому знали только мы — я не отключил его лишь потому, что верил — когда-нибудь она свяжется со мной. Неделю назад она написала мне, пара дней ушла на оформление документов, затем — перелет в Лаос, поиск билетов, железная дорога… Если бы не взрыв в аэропорту, я был бы здесь вовремя! И все-таки я добрался… И, как бы глупо это ни звучало, не могу получить ключ от номера, где мы должны были встретиться еще позавчера!

Пытался ли узкоглазый лис что-то скрыть, прикинувшись идиотом — или старенький переводчик окончательно рехнулся? Я мог бы потребовать показать мне записи — но в этом отеле никогда не регистрируют жильцов. Впрочем, все, что мне нужно — выйти из комнаты и подняться на третий этаж… И все-таки я почему-то медлил. А за окном шелестел бесконечный дождь.

За окнами кабинета шелестел бесконечный дождь. Он вновь вдыхал непривычные запахи дерева и кожи, благовоний, табака — и еще ни с чем несравнимый запах старинных книжных переплетов.