Василий Темный - Борис Тумасов

Борис приподнялся в стременах, почудилось, человек на дороге. Присмотрелся, ратник.

Конь потряхивал головой, позванивала сбруя.

Князь тронул повод, и конь перешел на рысь. Борис подумал, скоро наступит рассвет, покажется изгиб Волги, откроется Тверь, облепленная строениями. Кремник и дворец, Настена с детьми.

Боярин Семен после пожара хоромы в Кремнике возвел. Нельзя сказать, что роскошные, но о двух ярусах, светлые, тесом крытые, стекольца на окнах венецианские, еще до пожара купленные. Знал, рано или поздно строиться доведется.

Все хорошо у боярина Семена, да и сам из себя видный, что в росте, что в осанке. Борода еще не в седине.

Бояре тверские на него виды имели, хороший, завидный жених. Но дворецкий посмеивался: жениться не лапоть надеть.

Князь Борис сказал как-то:

– Не пора ли тебе, Семен, семьей обзавестись?

Отмахнулся дворецкий, ответил со смешком:

– Не настал еще час, княже.

И Борис на том успокоился.

Но однажды дворецкий был в Кашине-городке. Зашел в церковь рубленую обедню послушать. Приход малый, и дряхлый поп читал гнусаво, слова многие проглатывал. Боярин на то внимания не обращал, молился, широко кресты клал. Неожиданно взгляд его упал на стоявшую обочь девицу, совсем юную. В полумраке, в огне редких свечей показалась она Семену красавицей необычной. Пышные волосы платочком прикрыты, сарафан ткани дешевой сапожки прикрывают. А глазаста, очи под бровями соболиными, на боярина и не взглянула, лебедем поплыла.

У дворецкого сердце екнуло, отродясь таких красавиц не видел. А девица, обедню отстояв, из церкви вышла. Боярин за ней поспешил. Вышел на паперть, Гаврю подозвал.

– Уследи, Гавря, где живет эта красавица.

Ждал недолго, не такой Кашин городок большой.

Но вот прибежал Гавря, выпалил запыхавшись:

– Дочь она купеческая, а зовут ее Антонидой. Дом неподалеку, за углом…

Было сватовство и поезд с невестой из Кашина. Пол-Твери гуляли на свадьбе. Вошла Антонида в хоромы дворецкого.

Гавре молодая жена дворецкого приглянулась, бахвалился Нюшке:

– Пригожа Антонида и лепна. Добрую жену боярину Семену приглядел я.

Тверь пробуждалась под звуки пастушьего рожка, щелканье бича, рев стада.

Коров и коз выгоняли на луговые травы, на сочные выпаса. И еще солнце не поднялось, как ударят на одной из колоколен и тут же враз зазвонят по всем тверским церквям.

От кузнечной слободы потянет угольным угаром, и тукнет молот по наковальне, сначала робко, будто пробуя. И пойдет перестук по всей слободе.

Закурится дымок над какой-нибудь банькой, каких множество на бережку Тверцы. Баньки маленькие, в землю вросшие, дерном крытые и топятся по-черному.

Откроются ворота Кремника, проедет впряженная цугом боярская колымага. Проскачет наряд гридней. Потянутся на торжище груженые возы и телеги, спешат, гомонят тверичи, кто к ранней заутрене, а кто по своим делам хозяйственным…

Как-то ранней весной бежал Гавря берегом Тверцы. Свежо. От реки холодом тянуло. Снег сошел, но еще не протряхло. Гавря через лужи перескакивал, места, где посуше, высматривал.

У самого берега реки баньки лепились курные, по-черному топились, полуземлянки. Прыгает Гавря, о своем думает. В Москву князь намерен слать его с грамотой к великому князю Василию.

Из ближайшей баньки дверь нароспашь открылась, и в клубах пара девка в чем мать родила. От жары красная, что рак вареный, и волос, распушенный до колен. Перебежала по щелястым мосткам и ухнула в реку студеную. Гаврю даже холодом обдало, хоть Гавря и сам любил из баньки в снегу побарахтаться.

Поглядел Гавря, по реке еще шуга не вся ушла. Загляделся Гавря на девку, а та уже на мостки выбралась, пританцовывая. Заметила Гаврю, озорно позвала:

– Подь со мной, отрок, ужо я тя и попарю, и косточки разомну!

Засмущался Гавря, а девка уже в баньке скрылась. Отродясь Гавря с девками не миловался. От сказанного девкой кровь у него взыграла. Мысли греховные голову замутили. Вот бы за девкой в баньку кинуться, да, разоблачившись, на полок.

У них, в деревне, банька стояла у озерца, и мужики, и бабы париться ходили поочередно, сначала мужики, потом бабы.

Гавря в Твери сразу обвык, не то, что Нюшка. Нюшка от малого княжича ни шагу. Замешкается, боярыня накричит. Одно и хорошо, Нюшка всегда сыта…

У Гаври день начинался с пробуждения князя. Отрок тащил в опочивальню таз, серебряный кувшин с родниковой водой. Борис умывался, шел в трапезную, где его уже ожидало все семейство.

В то утро князь сказал:

– Настенушка, скоро в Литву поеду к Витовту, ибо литвины совсем заворуются.

Из Твери выбрались после праздника Рождества Пресвятой Богородицы. Погода установилась сухая и теплая. Скрипели колеса княжьего поезда, слышались окрики ездовых. Рассыпавшись, гридни сторожили телеги.

Тверского князя в поездке сопровождали Холмский и Черед. Бояре тряслись в крытом возке. Что до князя, то Борис первые дни проводил в седле, а от Ржева пересел в обтянутую кожей колымагу.

Гавря скакал рядом с колымагой, ведя княжеского коня в поводу.

Откинувшись в кожаных подушках, Борис часто думал, выслушает его Витовт либо прогонит и их разбои признавать откажется.

От Смоленска литовцы в тверские земли приходят, грабят смердов, данью облагают. Борис даже думал, а не встретить ли этих литовцев с дружиной? Но поостерегся, у Витовта сила. Эвон, Смоленск и иные города Литва прочно держит.

Тверской князь понимает, Витовт не станет признавать вины ни за Смоленск, ни за Витебск и иные города, что под великим княжеством Литовским, но пусть понимает, он, князь Борис, готов за земли свои постоять, и коли что, других удельных князей в подмогу призвать. И был тому пример, когда хан Мамай пошел на Русь, московский князь Дмитрий позвал князей, и они сообща одолели Мамая на Куликовом поле…

Колымагу качнуло, подбросило, колесо наехало на булыжник. Борис посмотрел в оконце. Гавря рысил неподалеку. Где-то в этих местах деревня его стояла до того, как ее ордынцы сожгли, а прежде литвины здесь озоровали.

Вот за этого Гаврю да Нюшку и иных смердов, каких литвины мордовали, надо бы спросить Витовта…

У Витебска настиг тверского князя гонец от князя Репнина. Уведомлял воевода, что его суда вышли к Нижнему Новгороду, где их уже ждало нижегородское воинство. Теперь они сообща двинутся на Казань…

Известие подняло настроение Бориса. Хоть и не совсем был уверен князь в успехе ополчения Репнина, но все же теплилась надежда, авось будет удача.

Открыв дверцу, в колымагу протиснулся Холмский, уселся напротив князя Бориса.

– С какой вестью Репнин гонца прислал?

– Князь уведомляет, воинство наше к Нижнему подошло и на Казань намерилось.

– Слава Богу, – перекрестился Холмский.

– Казань коли и не одолеем, то заставим хана в разум взять, что Русь была и будет. И путь торговый ей перекрывать не дозволим, а тем паче в набеги на земли наши ходить.

Долго ехали молча, но вот князь Борис сказал:

– Ордынцы нам недруги вековые, но литва и ляхи бед Руси причинили и чинят не мене, а может, и поболе, чем ордынцы. Сколько городов наших захватили, княжеств удельных под себя подмяли, разбои чинят. – Борис в оконце показал. – Вон, Гавря отчего в Тверь бежал? И Нюшка? А сколько их таких по свету мыкаются. В княжествах русских, какие под Литвой и Речью Посполитой, люд принуждают и веру чужую принять. – Вздохнул. – С нашими недругами не словом Божьим говорить надобно, а силой. Но она у нас в разброде.

– Воистину, княже, – кивнул воевода, – ноне и вы с Василием московским без согласия живете. Ни московские князья, ни тверские своей властью не поступитесь.

Борис насупился:

– Ты, Михайло, может, и прав, но не мы, тверичи, распри учинили. Поди забыл, что разброду начало положили московцы. Запамятовал, как у великого князя Михаила, прадеда моего, власть вырвали?

– Помню и знаю, но сколь вы, князья тверские, злобствовать будете? – усмехнулся Холмский.

– Довольно, воевода Михайло, – раздраженно оборвал Борис. – Пойди скажи боярину Дмитрию, чтоб сыскал место для привала, пора людям и коням роздых дать.

Вильно Гавря увидел издалека. Город в долине, улицы густые, церковь, холм, что гора, на ней замок Витовта.

Ехали берегом реки, мимо домиков городского люда. Миновали пустынную площадь, у каменного строения остановились. Боярин Черед оказал:

– Здесь жить нам надлежит, пока Витовт князя Бориса выслушает…

Это был тот гостиный двор, где останавливались князь с Руси и торговые славяне.

Днями Гавря блуждал узкими мощеными булыжником улицами, дивился домиком из камня, таким же каменным забором, зеленому, ползущему по стенам, плющу, лавочкам на торгу, мастеровым чеботарям, бронникам, золотых и серебряных дел умельцам.

В Вильно малолюдно, но зато полно жолнеров21. Они оружные ходили по городу, толпились у замка.