Василий Темный - Борис Тумасов

На усадьбе гонца встретил воевода Анисим, ворочавшийся от заутрени. Тут только гонец увидел стоявшую за лесом деревянную малую церковь, порядком обветшалую, с одним крестом на остроконечном шпиле.

Боярин Анисим, еще совсем молодой, увидел гонца, слезавшего с седла, подошел.

– С чем прибыл, гридин? – спросил, окинув зорко притомившегося воина и его коня.

– От князя Юрия с письмом.

Принимая грамоту, воевода сказал:

– Коня на конюшню, а сам отправляйся в гридницу, передыхай…

Воеводе на сборы в дорогу мало времени требовалось. В двое суток дружина была готова в путь. Наперед отправился малый обоз, телег в десяток, а следом, под хоругвью и удары бубна, двинулся и весь полк, полторы сотни гридней.

Анисим гадал, к чему князь затребовал дружину в Звенигород? Ему невдомек, что Юрия заботит стол московский. Он никак не мог смириться, что на великом московском княжении уселся племянник Василий.

Князь Юрий решил, как только соберется в Звенигороде вся его дружина, он изгонит из Москвы племянника, а усевшись великим князем, отдаст Галич Василию с матерью его Софьей Витовтовной.

Юрия одна мысль тревожит еще со дня смерти брата, великого князя Василия Дмитриевича, – митрополит Фотий, стоявший на стороне племянника Василия. Фотий заставил московских бояр присягнуть Василию и его, Юрия, к тому принуждал.

Юрий не забывал, как Фотий приезжал к нему, уговаривал и даже грозил.

И прежняя мысль вернулась к Юрию, вот сядет он на московский стол, тогда и решит, быть Фотию митрополитом либо кому другому.

Иван Дмитриевич Всеволжский – боярин рода древнего. Род свой он вел от князей смоленских и женат был на внучке великого князя нижегородского, почему и был уже в родстве с великим князем московским.

Овдовел он рано, когда дочь была маленькой. Алену воспитывала приставленная мамка из боярынь захудалых. Росла дочь тихой, послушной, и умом ее Бог не обидел, и красотой не миновал.

Иван Дмитриевич Бога молил, чтоб послал Алене мужа и богатого, и доброго.

А когда Софья Витовтовна поговорила с ним, чтоб в Орду с молодым великим князем Василием ехал и там хана улещил, чтоб с ярлыком Василий в Москву воротился на великое княжение, мысль боярина Всеволжского одолела: а не женить ли Василия на Алене? То славно вышло бы…

И решил Иван Дмитриевич, что судьба сама ему в этом потворствует. Дорога в Орду долгая, даст Бог, сумеет боярин потихоньку, исподволь заинтересовать молодого Василия и тот увлечется Аленой. Может, это счастье ее, и будет она великой княгиней московской…

Иван Дмитриевич задумку свою вынашивал долго, не покидала она его. Понимал, задача эта нелегкая, убедить хана, чтобы не отдал ярлык князю Юрию. А что Юрий будет отстаивать свое право по старшинству, Всеволжский уверен.

Боярин молил у Бога милости. Не для себя просил, для Алены. Об Алене с великим князем Василием разговор не заводил, дорога в Орду далекая, еще выпадет такой случай.

А уж как боярину Всеволжскому хотелось, чтобы Василий как-нибудь завернул к нему на подворье. Тогда бы боярин при удобном случае и показал ему свою дочь. Всеволжский убежден, Алена великому князю приглянется, в душу западет.

В Москву из Звенигорода приехал дьяк Варсонафий. К митрополиту, по делам приходским.

Въехал в Москву к вечеру, на пустынном торгу решил ночь переждать. Кобылу к задку телеги привязал, сенца подложил.

Жует кобыла, а дьяк в телеге улегся, в небо уставился, в звездах родичей покойных выискивает. Да как их сыскать, эвон, звезд великое множество.

Сомкнул Варсонафий глаза и не приметил, как и заснул. А когда пробудился, день уже начался, звезды погасли и заалело.

Умылся дьякон из лужицы, волосы пригладил и через открытье ворота Кремля, минуя Чудов монастырь и дворец великого князя, направился на митрополичье подворье.

У крыльца дьякона долго не впускали, велели дожидаться.

Только к обеду иеромонах покликал:

– Проходи, дьякон, митрополит ждет.

И повел Варсонафия в библиотечную хоромину. Фотий стоял у резного стола, благословил Варсонафия. Полюбопытствовал о звенигородском приходе, посокрушался о малочисленности прихожан. Вспомнил князя Юрия.

– Владыка, – промолвил Варсонафий, – князь Юрий в церковь не ходит и вот уже почти год, как не исповедался.

У митрополита седые брови поднялись, сказал с горечью:

– Ретивое играет у князя Юрия, что возымел. – Покачал головой. – Ах, Юрий, Юрий, пошлю я к нему тверского Вассиана, дабы он гордыню князя усмирил.

Помолчал, поглядел на Варсонафия.

– Скажи благочинному Кириллу, чтобы тот князя Юрия на ум наставлял. Ты же, дьякон, отправляйся к казначею, за приход звенигородский отчитайся…

Покинул Варсонафий подворье митрополичье, постоял, огляделся. Дворец великого князя о двух ярусах, с переходами, оконца в решетках узорных, италийскими стекольцами поблескивают, несколько теремов боярских, соборы Успенский, Благовещенский.

Малолюдно в Кремле, только у ворот, где монастырь Чудовский, монахи собрались. К чему, Варсонафий не понял…

Поплелся дьякон на торжище, где клячонку свою оставил. Стоит, все сено пережевывает. И никто на его лошадку не пожаждился, и телегу не увели. Да и кому она была бы нужна, старая, разбитая.

Клячонка на Варсонафия покосилась, заржала тихонько.

– Ну, милая, – сказал дьякон, – пора в обратную дорогу…

Упал в телегу, тронул конягу и, гремя по бревенчатому настилу, через Китай-город и Белый выбрался из Москвы.

Солнце клонилось к закату.

Передохнувшая клячонка попервах трусила резво, но к ночи едва плелась. Варсонафий ей доверился, и вскоре его храп уже разносился по всему подмосковному лесу.

Телега катилась и катилась со скрипом, но как далеко Варсонафий отъехал от Москвы, он не знал, потому как спал.

И чего только не увидел он во сне, благочинного Кирилла, дьяконицу свою благоверную, она его пышками драными кормила. И были они горячие, Варсонафий квасом их запивал…

Но что это, благочинный Кирилл руки тянет и щупает его дьяконицу. Варсонафий пробудился в гневе. Телега стояла, а бородатый мужик его обыскивает. Тут второй с факелом вдруг рассмеялся:

– Мирон, ась Мирон, это же дьякон звенигородский. Какая от него пожива. У него, поди, и краюхи хлеба не отыщется.

Дьякон понял, мужички-то разбойники.

Тут один из мужиков закричал сердито:

– Катись-ка ты, дьякон, своей дорогой, пока кости твои не переломали.

И, отпустив, конягу, гаркнули:

– Пошла, Карюха!

Кто-то из разбойников засвистел лихо, и коняга побежала резво.

Варсонафий как стоял в телеге на коленях, так и продолжал ехать, крестясь:

– Спасибо, воры, разбойнички, что души не лишили. – Дьяконицу помянул. – Осиротела бы, голубица моя…

Клячонка перешла на шаг, телега, переваливаясь со пня на пень, с коряги на корягу, едва катилась. Дьякон сел, спустив ноги, осмотрелся. Лес по ту и другую сторону дороги и никого.

Тогда, будто очнувшись от страха, Варсонафий закричал:

– Тати, тати, душегубцы!

Выкричался дьякон, вздохнул облегченно:

– Спаси Бог, пронесло лихо… Хорошо жить, коли смерть миновала…

Дьякон Варсонафий еще в Звенигород не въехал, а из Москвы от митрополита в Тверь отправился чернец к епископу Вассиану. Писал Фотий, что тверскому владыке надлежит отправиться к князю Юрию Дмитриевичу и похоть его на великое княжение обуздать. Коли же спор княжий решать, то, как и уговорились, у великого хана, в Орде. Настанет час, отправятся Юрий и великий князь Василий в Сарай-город на суд ханский…

Дописав ту грамоту, Фотий посыпал строки песком и, встряхнув, вздохнул:

– До чего сами себя доводим, суда ханского ищем. Запамятовали князья наши, как на Куликовом поле Мамая били. Им бы и ноне за едино стоять, ан, не емлется, кому на великом столе сидеть. – Лицо Фотия передернулось в гневе. – Бога забыл князь Юрий, а ему и всем князьям российским помнить бы слова Господа: терпением вашим спасайте души ваши.

Глава 10

Охота была удачной.

В десяти верстах от Тулы егери выгнали из леса тура. Бык был молодым и крупным. Егери погнали его криками и ударами в бубны.

На пути тура появился конный егерь. Бык не бежал, он шел уверенно, сокрушая на пути деревья, ветки. Но вот тур увидел человека на коне.

Набычившись, ринулся на него. Егерь выставил копье, и оно лопнуло, как щепка.

Конь вздыбился, егерь свалился с седла, и рога тура ударили коню в подбрюшье. Десяток стрел вонзились в тело быка. Взъяренный, он остановился. Глаза налились кровью. И тут увидел человека. Тот стоял от него совсем неподалеку. Тур набычил голову, рога выставил, побежал на человека.

Князь Борис не отскочил, он чуть подался в сторону, выставив острый нож, вонзил лезвие туру между рогами. Бык остановился, сначала упал на подкосившиеся передние ноги, чтобы тут же рухнуть.

– Хороший удар, княже, – заметил подошедший Холмский.