Песни над облаками - Розмари Полок

Канди обнаружила, что улыбается ему в ответ.

— Нет, — призналась она, — я не хочу остаться одна… особенно сейчас.

— Тогда будьте так добры, проведите этот день со мной.

Он говорил немного капризно, но за его словами ей почудилось что-то невысказанное, возможно скрытое одиночество? Она быстро взглянула на него, но затем мысленно обругала себя за абсурдность идеи. Граф титулован, красив, чрезвычайно богат и, очевидно, не отягощен женой. Его проблема скорее в трудности улучить время для себя. Тем не менее, чувствуя, вероятно, жалость к ней, он, казалось, был искренне озабочен, чтобы она приняла его предложение на ленч, и Канди знала, что не сможет настаивать на отказе, не выставив себя тем самым совершенно невоспитанной особой.

Они вошли в небольшой, но явно первоклассный ресторан, расположившийся в тени собора Святого Петра, который, как пообещал граф, она увидит во всех деталях после ленча, когда почувствует себя готовой к экскурсии. Канди, вопреки почти полному отсутствию аппетита, старательно пыталась составить мнение о прекрасно приготовленных равиоли и телятине по-милански, в то время как ее компаньон проявил себя превосходным знатоком триумфальной и ужасной римской истории, которую она с интересом слушала, несмотря на атакующий барабанные перепонки звон колоколов.

После ленча они прошли через пышную колоннаду Бернини в огромную роскошную базилику и остановились на ее пороге. У Канди перехватило дыхание. В одной капелле священник читал мессу, и журчащие интонации обряда звучали ожившим эхом двухтысячелетней веры. Впереди находился главный алтарь с высоким балдахином из бронзы. Канди показалось, что она тонет в этой красоте и необозримом просторе. Даже воздух, которым она сейчас дышала, был неуловимо наэлектризован, как будто чудо покаяния и благодарности многочисленных верующих поддерживало его в заряженном состоянии. Вокруг звучал нескончаемый шепот и шелест людской массы, напоминая ей, что во всем мире это место считается вторым Иерусалимом и центром паломничества.

Канди чувствовала смятение, потрясение и была почти ослеплена великолепием собора, которого было слишком много, чтобы воспринять его весь сразу. Она стояла, глядя перед собой с благоговейной зачарованностью ребенка. Через мгновение Микеле ди Лукка мягко взял ее под руку и повел дальше, пока они не остановились под отражающим эхо великолепием самого огромного свода.

— Взгляните вверх! — тихо подсказал он. — Это одна из мировых достопримечательностей.

Она повиновалась и в следующий миг почти задохнулась от восхищения.

— Ох!

Над ее головой в невероятной высоте парило чарующее великолепие шедевра Микеланджело. Его размер и потрясающая симметрия композиции, которую давно умерший мастер когда-то неутомимо и долго расписывал, поразили ее, а чистые, как драгоценные камни, краски, позолоченные солнечными лучами, почти ослепили своим блеском так, что Канди вынуждена была прищуриться и заморгать.

— Некоторые люди, — заметил граф, — находят собор Святого Петра гораздо меньшим и менее интересным, чем ожидали. Другие считают его огромным, красивым и гораздо более внушительным, чем они себе представляли. Я думаю, вы относитесь ко вторым.

— Да. — Ответ прозвучал почти как вздох. — О да!

Они провели в соборе еще полчаса, наслаждаясь его пропитанным ладаном спокойствием. Еще многое нужно было осмотреть, и Канди в состоянии восторженного транса задерживалась перед каждым предметом и уже в конце, собираясь выходить, замерла у величественной бронзовой фигуры Петра, перед которой бесчисленное множество паломников нескольких столетий свидетельствовало свое почтение. Когда они стояли так, наблюдая за нескончаемым потоком мужчин и женщин, подходящих к статуе, Канди заинтересовалась, что они делают, и вскоре поняла — каждый из них, подходя к святому, быстро наклонялся и целовал вытянутую правую ногу статуи. В каждом случае это совершалось быстро и скромно, и трудно было рассмотреть лица паломников, делавших шаг вперед, но что-то в самих их движениях выражало то, что они в этот момент чувствовали. Некоторые из них были старыми, некоторые — очень молодыми, кто-то одет в модные английские и американские вещи, другие — в пыльные черные одежды средиземноморских крестьян, но для всех это был, видимо, самый важный момент. Целуя мерцающую ногу апостола, они выполняли священный долг и достигали прощения и благословения, после чего уходили с сияющими глазами и новой легкостью в походке.

Прежде чем они отвернулись от этого зрелища, Микеле ди Лукка обратил внимание девушки, что пальцы на бронзовой ноге Петра почти стерты губами верующих, прикасавшимися к ним уже не один век.

Выйдя из собора, Канди потрясла головой, будто освобождаясь от наваждения. Она увидела слишком много для одного дня, и ее охватило какое-то странное эмоциональное истощение. Микеле проницательно посмотрел на девушку и слегка поддержал ее под локоть. — Мы идем назад к машине.

Подойдя к «форду», он открыл для нее дверцу, и Канди с облегчением скользнула внутрь. Сев за руль, граф испытующе посмотрел на девушку.

— Все хорошо? — спросил он.

Она кивнула. Он выжал сцепление и отъехал от обочины.

— Я боялся, — заметил Микеле, — что вы собираетесь упасть в обморок. По-моему, вы слишком чувствительны и подвержены эмоциям.

Канди, слегка смутившись, засмеялась:

— Обычно я держу себя в руках, но я никогда прежде не видела ничего подобного этому собору.

— Думаю, скорее вы ничего подобного прежде не чувствовали, — уточнил он.

— Да, даже не могу этого описать, но…

— Никто этого не сможет описать. Достаточно просто испытать. — Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и Канди увидела редкую и очень приятную улыбку, преобразившую его лицо. — А теперь самое время немного расслабиться. Я отвезу вас в дом моей матери.

— В дом вашей мамы? Но вы не должны… ну… навязывать меня вашей маме.

Будто совершенно ее не слушая, граф продолжил:

— Я хочу познакомить вас с моей мамой. Она очень интересная личность.

— Правда? — Канди оставила всяческие протесты.

— Она киноактриса. — Граф вновь повернулся посмотреть на девушку рядом с ним, и на этот раз его улыбка была немного странной. — И очень красивая… Вы бы сказали, что она femme fatale [16].

Странный способ описывать свою мать, подумала Канди, хотя была готова признать, что в экзальтированном высшем светском обществе Рима к этому могли относиться по-другому.

— Возможно, я видела ее? В фильмах, я имею в виду, — неловко спросила она.