Разрешаю любить или все еще будет - Петр Сосновский

— Я, не смог поехать, — ответил Евгений, — думаешь, оставил бы ее одну? Нет, ни за что. Она такая влюбчивая. Теперь мне не по себе. Наташа где-то, там — далеко, работает в колхозе с ребятами студентами. У нас такие есть — палец в рот не клади, а я здесь, в городе… — и Фоков замолчал.

— Да ладно тебе переживать, — бросил я ему, — ничего страшного с ней не случиться. Говори, отчего ты сам не поехал?

— Не знаю, следует ли мне перед тобой открываться? — выдавил из себя друг и внимательно посмотрел на меня. — У нас в семье кавардак: ушел отец. Он настоял на том, чтобы я побыл с матерью. Та плачет, переживает. Я теперь днями торчу дома — ее успокаиваю. Она должна привыкнуть жить одна, без отца.

Я попытался отвлечь друга от грустных мыслей, для чего повез его к себе домой. Отец отсутствовал, а мать копалась в огороде. Правда, когда я с Фоковым поднялся на крыльцо, она оставила прополку гряд, и пришла поговорить с нами. В разговоре с моей матерью Евгений ни словом не обмолвился о том, что у него случилось в семье. Я также смолчал.

Для меня рассказ товарища явился новостью, но только не для моей матери. Она хорошо знала о семейной жизни Фоковых и, не принуждая Евгения делиться своим горем, попросила нас и дальше оставаться друзьями, помогать друг другу.

— Ты, Евгений, хорошо знаешь какого быть студентом: старшекурсник уже, а Юрий, он только что поступил. Ему трудно, а еще трудно вдвойне, потому что он кроме учебы должен будет работать на заводе. У него ведь вечернее отделение.

Я недолго радовался своему успеху — зачислению в институт. Неделю, не больше разрешил себе отдохнуть, а затем пошел устраиваться на завод. Мать пыталась меня удержать, требовала, чтобы я еще немного погулял, а вот отец одобрил мою инициативу:

— Молодец Юрий! — сказал он. — Ты правильно поступаешь. Тебе необходимо до начала занятий в институте втянуться в работу, а уж затем найти способ совмещать ее с учебой. Работа — для тебя будет практикой. Без практики специалист не специалист, а так недоразумение какое-то…

Долгое время я не хотел верить тому, что Станислав Александрович с Лидией Ивановной уже больше не живет — связал свою судьбу с молодой городской женщиной. Но однажды, когда Евгений при странных обстоятельствах попал в больницу, я встретился с ней, хотя, особого желания общаться и не испытывал. Она сама мне позвонила по телефону и настояла. Женщина, не понятно, что только в ней нашел Станислав Александрович, была невысокого роста, кругленькая, как пышка, правда с выразительными глазками, сверкая ими, она, сославшись на занятость мужа — отца Евгения — попросила меня помочь парню. Почему она так поступила мне было ясно без слов — любила Станислава Александровича и из-за боязни его потерять готова была все сделать лишь бы не допустить возобновления раз и навсегда прерванных отношений его с Лидией Ивановной.

Разлады в семье мой друг пережил. Для этого не потребовалось много времени. Он был внимательным сыном, находился подолгу рядом возле матери, и она привыкла жить без мужа, а он — без отца. Наверное, им обоим помогло еще то, что Станислав Александрович не баловал их своим присутствием и часто по неделям пропадал в командировках по заданию редакции газеты. Хозяином он тоже никогда не был — все работы по дому и на огороде выполняла, как правило, Лидия Ивановна, если кто и помогал так это Евгений. Переезд Фоковых в городскую квартиру полностью лежал на плечах Лидии Ивановны. Я пусть и не часто ездил к ним в гости, но в квартире всегда находил порядок и уют. Мне также как и в их сельском доме было трудно говорить во весь голос. Чистота — стерильная. Она без задержки перекочевала — в городской дом. Здесь поддерживать порядок Лидии Ивановне было даже проще.

Где-то рядом с Евгением в том же доме находилась и квартира Кустиной. Я, бывая в гостях у друга, не выспрашивал у него ее адрес, не пытался показать свою заинтересованность, ждал удобного случая, чтобы он сам меня отвел к ней и сказал:

— Вот здесь за этой дверью живет Ната!

Работа на заводе меня выматывала. Лавировать, искать более легкое занятие мне было неудобно. Неудобно перед рабочими, которые меня уже знали прежде и с радостью пожимали руку, когда я утром появлялся в цехе. Администрация завода помогла мне поступить в институт, и я обязан был стойко переносить тяжелые трудовые будни. Фоков, когда я ему звонил по телефону, откладывая встречу, недоумевал:

— Юра, мы с тобой уже сто лет не виделись, чтоб завтра был и никаких оправданий. Раньше, когда рядом возле него находилась Кустина, он обо мне не помнил, а тут просто требовал встреч.

— Хорошо-хорошо! — отвечал я ему, — приеду! — И приезжал. Мне было приятно сознавать, что друг во мне нуждается. Но такое состояние не могло продолжаться долго. Я знал, что окончиться летний трудовой семестр, Ната Кустина вернется и все, Фоков снова станет для меня недосягаем, о встречах можно будет забыть — хорошо, если по великим праздникам соблаговолит. Одна надежда на телефон.

Прошло время, и я приступил к занятиям. Из дома я уходил чуть свет и не забегая с работы домой ехал в институт. До кровати я добирался усталым, порой изможденным в половине двенадцатого часа ночи. Мне было не до Фокова и не до Кустиной. Но я нашел время и встретился с друзьями. Ната с работ вернулась другой, — она резко изменилась. Я это почувствовал, едва только увидел ее и мой друг тоже. Не случайно Фоков по-прежнему продолжал тянутся ко мне — искал сочувствия. Я стеснялся его расспрашивать о взаимоотношениях с Натой, а он не знал, как сказать о них, возможно, что этих самих взаимоотношений и не было.

Фоков мучился. Я парня не узнавал. Однако помочь ему ничем не мог. Не знаю, как он пережил осень, зиму и ничего с собою не сделал — возможно, пожалел мать. Она после развода с мужем — отцом Евгения второго удара уже не выдержала бы.

Я помню, был выходной день. Стояла прекрасная весенняя погода. У меня была сессия, я готовился к сдаче последнего экзамена. Еще рывок и второй курс. «Тебе будет легче учиться», — говорили мне друзья старшекурсники