Маэстро - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На уроки времени катастрофически не хватало, оценки у всех троих стремительно ползли вниз. Но мальчишки были слишком поглощены идеей. К тому же спешили поставить спектакль до холодов. В их теплой Республике зима была довольно условной, но в ноябре-декабре могли зарядить дожди, что для театра под открытым небом не очень здорово.
Сложнее всего оказалось договориться с девчонками. Без них никак — кто сыграет Козетту? Если без старухи Тенардье еще как-то можно обойтись, то без Козетты ну никак. С девчонками отношения были сложными — мальчики и девочки встречались только на занятиях хора и общались исключительно по делу. Ленку из шестого дома, примерную отличницу и прекрасную флейтистку, кое-как уговорили, но она постоянно прогуливала репетиции, а потом говорила, что ее мама не отпускала. Словом, одна нервотрепка с этими девчонками.
Больше всех спектаклем горел Марик, и самые серьезные проблемы с учебой образовались именно у него. Но дедушка в тот месяц очень много работал, бабушка закатывала овощи и фрукты на зиму, и без лишнего контроля Марик всецело отдавался своему детищу.
— Не так! — вопил он на репетиции, отрываясь от пианино и сигая во двор прямо через подоконник — не тратить же время на то, чтобы обходить через весь дом. — Рудик, ну что ты встал истуканом! Ты же не в опере! Ты должен танцевать, уворачиваясь от пуль. Дразнить этих дураков с винтовками, понимаешь?
— Понимаю, — кивал Рудик. — Давай снова!
Марик опять лез через подоконник, садился за пианино и играл сначала. А Рудик в костюме Гавроша: короткие штаны на помочах и лихо заломленный кепарь, уперев руки в боки, как показывал Марик, начинал петь:
Я пташка малого размера,
И это по вине Вольтера.
Но могут на меня лассо
Накинуть по вине…
В этот момент его доставала шальная пуля неведомого стрелка, которую изображал трагический аккорд пианино, и Рудик падал как подкошенный в пыль. Занавес, бурные аплодисменты.
Ладно, занавес у них пока не задвигался, над его конструкцией еще трудился Толик. А аплодисменты пока звучали только в головах мальчишек. Но все-таки дело продвигалось.
Спектакль назначили на последнее воскресенье октября. За неделю до премьеры Марик сидел в своей комнате и, прикусив от усердия кончик языка, рисовал афиши. Афиш требовалось много: они планировали развесить их на всех столбах своей улицы.
«Приглашаем вас на спектакль Первого дворового театра музыкальной драмы „Отважный Гаврош“ по мотивам романа В. Гюго, 29 октября в 18.00 по адресу ул. Ленина, дом 8. Вход свободный. Стул приносить с собой обязательно!»
Про стул тоже Марик придумал. Потому что где столько сидений взять? А так каждый захватит из дома по табуреточке и будет у них настоящий партер.
Текст требовалось написать красивым и крупным почерком, а внизу каждой афиши Марик еще и рисовал две театральные маски. Чтобы всё по-настоящему!
Он как раз заканчивал седьмую афишу, когда в комнату вошла бабушка. Увлеченный делом, он ее даже не заметил.
— Вот, значит, чем ты занят вместо учебы, — раздалось за его спиной.
Марик тяжело вздохнул. Он не то чтобы скрывал свою идею от домашних. Скорее, не особо о ней распространялся, понимая, что бабушка с дедушкой вряд ли придут в восторг. Но теперь он решил не отпираться.
— В следующее воскресенье будет музыкальный спектакль. С моей музыкой. По «Отверженным», — повернувшись к бабушке лицом, спокойно сообщил он. — Во дворе у Семипаловых. Придешь?
— Посмотрим. — Лицо бабушки оставалось непроницаемым. — Марик, мы с дедушкой очень рады, что ты увлекся сочинительством. Но ты понимаешь, что это все баловство? Что в первую очередь ты должен осваивать школьную программу. Сегодня заходила Валентина Павловна. И жаловалась на тебя. Просила, чтобы я обратила внимание на твой дневник. Не хочешь его показать?
— Не хочу, — честно ответил Марик и тут же скис, потому что лицо у бабушки вытянулось. — Там нет ничего хорошего.
— Я догадываюсь. Дневник.
Пришлось доставать дневник из ранца. Бабушка полистала страницы. Посмотрела на внука поверх очков.
— Знаешь, твоего отца выпороли бы и за меньшее. И заперли бы дома, заставив заниматься за инструментом, пока от зубов отскакивать не будет.
— Скорее уж от рук.
— Марат!
Марик вздохнул, пожав плечами. Ну неинтересно ему играть Баха и Генделя!
— А что, если я посажу тебя под домашний арест? Что тогда будет?
— Тогда я буду убегать через окошко.
— Вот и я так думаю, — с грустью согласилась бабушка. — Совсем от рук отбился. Ступай в большую комнату. Там письмо от мамы пришло.
Она ожидала, что Марик со всех ног кинется в комнату за письмом. Первый раз со времени отъезда Алиса соизволила напомнить о себе. И что бы Гульнар-ханум по этому поводу не думала, она понимала, как важно для Марика получить весточку от мамы. Но Марик не тронулся с места.
— Хорошо, я позже посмотрю, — кивнул он, снова берясь за трафарет и перо. — Мне еще три афиши нужно дорисовать. А уроки я на завтра сделал, честное слово.
— Да бог с ними, с уроками, — пробормотала ошарашенная бабушка и вышла из комнаты.
* * *
Зрителей собралось больше, чем мальчишки могли мечтать. Казалось, во двор Семипаловых набились все жители их улицы, и даже кое-кто с соседних подошел — с табуретками, как и просили. Вот только ставить табуретки было уже некуда, некоторые устраивались чуть ли не в огороде. Марик боялся, что мама Рудика начнет ругаться — там же ее бесценные грядки. Но она даже не заметила проблемы. Айжан-ханум металась между соседями, стараясь всех угостить только сегодня приготовленным чак-чаком, разливала чай. Стаканов, конечно же, не хватало, и Марик бегал выпрашивал у бабушки дополнительные. Бабушка стаканы дала, но на вопрос, пойдет ли она смотреть спектакль, ответила уклончиво. Мол, чуть попозже, а то пирог в духовке. И вообще ей из окна все прекрасно видно. Что ж там видно-то — через два забора? Но спорить Марик не стал, не до того.
Нарядный, в белой рубашке и даже в бабочке, одолженной у деда, тщательно причесанный, он чувствовал себя именинником. Не важно, что он не на сцене, а за инструментом и публика его даже не увидит. Все равно это его спектакль: от идеи
