По делам его... - Песах Амнуэль

И что теперь? Теперь — ничего. Конец. Господи, как хорошо было еще два года назад! Когда все только начиналось, и я не подозревал, к чему приведут вычисления, ни о чем не думал. Наука. Чистая математика. Вероятностные процессы.

Не вернуть.

И не остановить.

Даже если сейчас убить обоих — Илью, который уже все знает, и Антона, который все поймет завтра, — ничего не изменится. Придется покончить и с собой, а на это я никогда не решусь. Характера не хватит.

Убить обоих… Господи».

— Даниил! — услышал Вязников за спиной быстрые шаги. — Погоди!

Репин догнал его и пошел рядом.

— Решил меня проводить? — хмуро сказал Даниил. К остановке подходил троллейбус, если его пропустить, то ждать следующего придется полчаса, не меньше. — Извини, мой номер…

— Постой, — Репин взял Вязникова за локоть и развернул к себе. — Скажи мне только две вещи. Во-первых, почему ты говорил о знании, тогда как достаточно веры? Просто играл словами, чтобы сбить с толку Антона?

— Я не…

— Не надо со мной так! Я тебе сразу второй вопрос задам: это ведь не случайно получается? Менять равновероятные события. Ты умеешь сам. Во всяком случае, грохот в комнате — твоя работа. Я смотрел в этот момент на тебя и видел — ты подумал, нахмурился, решил, тут все и произошло. И в машине тоже, хотя там было темно, и я не видел твоего лица, а потому не могу ручаться. Я прав?

Даниил проводил взглядом удалявшийся троллейбус и попытался потихоньку высвободить локоть. Убедившись, что проще справиться с волчьим капканом, Вязников спросил:

— А ты не боишься так со мной?

— Значит, я прав? — настойчиво повторил Илья.

— Я с этим который месяц живу! Все время приходится себя сдерживать и не всегда удается, я же человек, в конце концов, а не машина!

— Значит, и Митрохина…

— Он был подлецом! Господи, каким же он был подлецом! То, что он крал научные идеи и результаты, — ты думаешь, это было все? Это ерунда по сравнению… Над Машей он издевался, как мог, она ко мне прибегала, рассказывала, потому что больше никому не могла, даже подругам, а меня считала вроде диктофона — и сказать все можно, и никто не узнает, потому что дальше не пойдет. Сколько мне всего выслушать пришлось! Я человек или нет? Я все время сдерживался. Долго. А когда меня на пикник пригласили, решил.

— Но ведь о журналах во дворе Тихомирова ты не мог знать, — с недоумением проговорил Илья.

— А зачем мне было о них знать? Господи, ты же физик по образованию! Подумай сам: зачем мне было знать о Тихомирове? Теорема Вязникова гласит: обмениваются события, обладающие равными вероятностями. И все! Все! Достаточно знать, каким будет одно событие, а равновероятное ему природа найдет сама, это ведь естественный процесс, как сопротивление току или турбуленция.

— В радиусе действия твоих способностей?

— Какой еще радиус действия? Нет никакого радиуса действия! Второе событие может произойти где угодно — на Марсе, в туманности Андромеды, в соседнем переулке!

— Подожди, — забормотал Илья. — Но ведь, тем не менее, рвануло в ближайшем селе, а не где-то там…

— Дорогой Илья, — Вязников неожиданно успокоился и резким движением высвободил наконец свой локоть. — Владимир умер в четырнадцать часов восемь минут с секундами. А журналы во дворе Тихомирова взлетели на воздух в пятнадцать часов тридцать две минуты, и это мне сказал старик из соседнего дома, который все видел в окно и засек время. Господин Ромашин не удосужился даже расспросить соседей!

— Ты хочешь сказать…

— Нет между этими событиями ничего общего! — отрезал Даниил. — То есть, происшествие у Тихомирова, конечно, результат действия теоремы Вязникова, но — результат спонтанный, таких знаешь сколько каждую минуту происходит в нашем разнообразном мире? Перечислить? Начиная с обычных шаровых молний и кончая всякими там летающими тарелками и черт знает чем еще!

— И те тринадцать случаев, о которых мы говорили…

— Не знаю. Что-то наверняка было связано, что-то — нет.

— Если сейчас ты захочешь, чтобы я вспыхнул, как Митрохин…

— Или чтобы под тобой провалилась земля, — насмешливо сказал Даниил. — Наверное, так и произойдет.

— Тебе это нравится? — воскликнул Репин.

— Что — это?

— Сила.

— Это не сила, Илья, — вздохнул Даниил. — Это слабость. Если бы я был сильным, никто никогда не узнал бы о том, что существует такая теорема. Если бы я был сильным, Илья, то покончил бы с собой сразу, как только доказал теорему. Я хотел, но… Я слабый человек, я хотел жить.

— Покончил с собой? — удивился Репин. — О чем ты?

— Ты прекрасно понимаешь — о чем. В справедливость теоремы Вязникова достаточно поверить. Если каждый поймет, что в состоянии менять местами любые равновероятные события во Вселенной… Наступит хаос! Завтра над Красной площадью повиснет тарелка размером со стадион и испепелит Кремль. Или вдруг сгорит безо всякой причины фирма конкурента. Здоровый человек упадет и умрет — и тоже без причины, потому что…

— Для этого нужно знать точные величины вероятностей, а это, по твоим же словам, невозможно, — пробормотал Репин и отшатнулся от Вязникова, как от прокаженного. — Точную вероятность смерти конкурента и точную вероятность другого собы…

Репин осекся.

— А, — сказал Даниил, — дошло наконец. Разве, чтобы сделать шаг, ты решаешь в уме уравнения натяжения сухожилий?

— Это ужасно! — вырвалось у Репина.

— Извини, Илья, — сказал Вязников, — я пойду. Вон идет следующий троллейбус.

Он повернулся и побежал к остановке, широко расставляя ноги. Илья успел подумать, что так бегают люди, никогда не занимавшиеся спортом. Хлипкие интеллигенты. Решатели уравнений и сочинители теорем. Такие придумали атомную бомбу и…

Даниил споткнулся и повалился головой вперед, нелепо раскинув руки. Он лежал на асфальте, будто черная клякса — бесформенная и бессмысленная. Илья успел поразиться тому, как легко превратить в кляксу живого человека, и только после этого до его сознания дошел наконец негромкий звук выстрела.

— Спасибо, — сказал Антон, когда они остались вдвоем на кухне — женщин Илья отвез к себе домой, а потом вернулся, чтобы дождаться друга, дававшего показания руководителю следственной группы.

— Не стоит, — прохрипел Илья. За прошедшие часы у него почему-то сел голос. Он вроде бы не кричал, и, когда приехала патрульная машина, о произошедшем рассказывал, нисколько не волнуясь, но голос все-таки пропал, будто после футбольного матча, на котором он отдал все силы — душевные и физические, — поддерживая любимую команду.

— Пойми, — продолжал Антон, — у меня просто не было времени. Я шел за тобой и слышал каждое слово.

— Я это понял, — перебил Илья и поморщился — в горле будто потерли наждачной бумагой.

— А когда он побежал… Ты правильно оценил ситуацию, спасибо тебе. Нападение при задержании, попытка к бегству — все верно.

— Тебя отдадут под суд.

— Конечно, — кивнул Антон. — Оружие я сдал, от следственной работы меня временно отстранили. Перетерплю. Твои показания очень помогли, спасибо еще раз.

— Зачем? — простонал Репин.

— Илюша, — сказал Антон, — по идее, я и тебя должен был бы пристрелить, если бы рассуждал так, как наш бывший подозреваемый. Люди, знакомые с теоремой Вязникова, опасны для человечества и для всего мироздания, так ведь?

— Ты же не веришь …

— А подкова на двери помогает даже тем, кто не верит. Черт возьми! Я хотел, чтобы Вязников научил нас с тобой пользоваться этой силой. Мы этого добились. Третий — лишний. Почему ты хандришь?

— Я боюсь, — прохрипел Илья, помедлив.

— Кого? Вязников мертв, информацией, что на его компьютере, никто заниматься не станет — теоремы всякие, математика, никому не нужная чушь. Когда следствие закончится, я все это сотру. О теореме знаем только мы двое. Ты уже умеешь ею пользоваться, а я пока нет. Научишь. Вот, например. Можешь зажечь газ, не подходя к плите? Не знаю, как это лучше сделать. Ты хочешь поднять книгу, а вместо этого зажигается газ. А где-то в другом месте в это время у кого-то гаснет зажженная спичка. Верно?

Илья посмотрел на Антона исподлобья, даже оборачиваться не стал — пламя над конфоркой вспыхнуло ярко, поднялось под потолок, лизнуло висевшую над плитой лампу, треснуло стекло, посыпались осколки, огонь перекинулся на полотенце, прикрывавшее блюдо с приготовленными Светой варениками. Антон вскочил на ноги, заметался, сбивая пламя, кричал — начал гореть, смрадно воняя, стенной шкафчик, а потом и занавески на окне занялись.

Илья сидел, глядя перед собой в одну точку. Ему уже не было страшно. Страшно ему было тогда, когда он бежал к распростертому на асфальте телу Вязникова — почему-то казалось, что Антон выстрелит в спину, такого быть не могло, но он все равно боялся. И потом, давая показания знакомому следователю, Илья боялся тоже — себя боялся, ему было страшно, потому что казалось, что даже самая простая мысль способна вызвать неисчислимые бедствия, потому что кто ж знает, как действует эта проклятая теорема — с каким природным явлением в какой части Вселенной его мысль, простая, как инстинкт самосохранения, может оказаться равновероятной? Он сядет на стул, но стула под ним не окажется, потому что в далекой галактике взорвется звезда, у которой совсем вроде бы не было причин взрываться. И погибнет целый мир.