Хождение по Млечному Пути - Алёна Даль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На лестнице встречаю свежую жизнерадостную Агнету, которая уже третий час как здесь – успела принять душ, вздремнуть и даже пройтись по улицам деревни. Она сочувственно глядит на мои опухшие ноги и приносит мазь, способную, по её заверениям, к утру меня реанимировать. Делаю вид, что верю, но получается с трудом. Улиткой доползаю до своей кровати, скидываю с плеч каменную глыбу, со стоном выпрастываю из кроссовок измочаленные ноги, придирчиво их осматриваю. Левая нога: три мозоли на пяти пальцах, пятка стёрта до крови. Правая: сизый вспухший голеностопный сустав и мизинец, превратившийся в сплошной волдырь. Иду в душ и долго стою под тёплой струёй воды. Плечи щиплет от мыла, на них две свежие ссадины от лямок рюкзака. Правая ладонь, ободранная корявым посохом, не разгибается. Спина – сплошная боль. Только сейчас вспоминаю, что с утра, кроме банана, ничего не ела. На мысли о еде желудок отзывается нежным, но настойчивым мурлыканьем. Я кое-как вытираюсь, переодеваюсь в чистое, мажу ноги мазью Агнеты и вместе с другими голодными пилигримами иду в трапезную, где нас ждёт простой, но сытный ужин. Сытный и чрезвычайно короткий: через полчаса я уже в кровати. Лежу, глядя в потолок, на старые дубовые балки, которые, наверное, помнят тысячи уставших паломников, блаженно растянувшихся под ними, благодарящих небеса за хлеб и кров.
…Удивительное состояние. Ни следа от недавней боли, ни тени мысли в голове, «ни слов, ни музыки, ни сил»… Кажется, душа моя на время покинула свою телесную оболочку, предоставив ей право самой справляться с непривычными физическими ощущениями. Предельная усталость поглотила всё лишнее, ненужное. Померкли некогда важные проблемы и суетливые заботы, никчёмные переживания и мелкие обиды. Обнулилась оперативная память, безжалостно вытряхнув в корзину цифры, номера телефонов, строчки документов и списки неотложных дел. Отпустили тревоги, исчезли угрызения совести, рассеялись сомнения. Стало всё равно: кто ты, откуда, как тебя зовут… И даже цель, следуя которой пустилась я в этот отчаянный поход, в эту безрассудную авантюру, ускользает от понимания. А может быть, её никогда и не было, этой цели?.. Может быть, и не было… Никогда… Может быть…
Песнь о Роланде
Просыпаюсь от мелкой вагонной тряски, кто-то крепко сжимает моё плечо. Открываю глаза – вижу Агнету. Её взгляд встревожен, губы беззвучно шевелятся: она что-то хочет сказать, но я ничего не слышу. Мне требуется минутное усилие, чтобы сообразить, что в ушах у меня беруши. Когда я их наконец вытаскиваю, слух возвращается ко мне – слава Богу, я не оглохла!
– Элена, пора вставать! Уже все ушли. Мы – последние! – В её голосе слышится крайняя озабоченность человека, живущего по расписанию и не привыкшего быть последней.
– Который час?
– Половина восьмого! – Агнета произносит это так, как будто на дворе уже по меньшей мере полдень. – Давай поднимайся, я иду варить кофе.
– Встаю, – отзываюсь я, окончательно осваиваясь в реальности.
В комнате, где вчера устроились на ночлег десятка три пилигримов, действительно почти никого не осталось. Я свешиваю ноги с кровати и осторожно наступаю, приготовившись к острой боли, однако ничего подобного не чувствую. Ай да мазь! Делаю шаг, второй, встаю на носочки, аккуратно приседаю – ничего. Ноги мои вполне работоспособны и почти здоровы, полноценно отдохнув и подлечившись после вчерашнего марш-броска. Спина и плечи побаливают, но тоже терпимо. А главное, в душе вдруг вспыхивает праздник! Только сейчас до меня доходит, что я осилила 27 километров и перевал через Пиренеи. И пусть это только первый день пути, зато самый сложный, и я его прошла! Я бегу в душ, потом на кухню, где меня уже ждут, чинно усевшись на лавках, Агнета и её дети. На столе дымятся четыре чашки кофе, между ними – тарелка с хлебом, дощечка с сыром и блюдце абрикосового варенья.
– Агнета, спасибо тебе! И за мазь, и за кофе!
– Да ничего особенного, – улыбается она. – Подумала, а почему бы нам не пойти сегодня вместе? Ты как на это смотришь?
– Я – за! Если дети не возражают.
– А мы всё равно отдельно пойдём, – сообщает двадцатилетний верзила Ежи, на голову выше матери, на полторы – сестры. – А то слишком много контроля. Вон вчера не дала даже в сиесту поспать.
– Тогда бы мы не успели вовремя сюда, – терпеливо поясняет мать. – Дистанция слишком длинная!
– Тебе только дай поспать – потом пушкой не разбудишь! – Сестра мелкими кулачками стучит по спине брата.
– А ты пробовала?
– Ну, хватит! – вмешивается мать. – Если хотите, сегодня можете идти отдельно, но только чтобы я вас видела! Договорились?
Мы моем чашки, берём у входа свои посохи и выходим в новый день.
Только сейчас, освободившись от усталости и боли, в свете дня мне удаётся как следует рассмотреть могучие стены монастыря августинцев, соборную церковь Святой Марии, а заодно и припомнить историю, придавшую сказочно-героический ореол здешним местам. Я имею в виду легендарную битву в Ронсевальском ущелье, увековеченную в «Песни о Роланде». Эта красивая средневековая поэма на старофранцузском языке – пример того, как из заурядного и не очень-то героического по своей сути события можно сделать высокий гимн доблести и чести. Что же произошло в те тревожные, непростые для Европы времена?
Карл Великий, король франков, долгие годы продолжавший войну с маврами на испанской территории, в 778 году встал перед дилеммой: продолжить штурмовать непокорённую Сарагосу – последний оплот арабского владычества – или отступить, поверив на слово сарагосскому правителю Марсилию, обещавшему повиновение и принятие христианства в обмен на отказ от осады. Лучший полководец и племянник Карла рыцарь Роланд не доверял словам ненадёжного Марсилия. Однако хитрый и коварный интриган Ганелон – отчим Роланда – убедил короля франков принять предложение врага. Взаимная неприязнь рыцаря с наречённым отцом обернулась роковыми для Роланда последствиями. По мнению историков, именно Ганелон имел прямое отношение к разгрому франкского арьергарда в Ронсевальском ущелье. Другая гипотеза учёных говорит о битве между войсками Карла Великого и свободолюбивыми басками, опасающимися порабощения франками и потери независимости, а потому вступившими в сговор с сарацинами. Как бы то ни было, арьергард королевского войска во главе с Роландом оказался зажатым в узком
