Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

— Да, но теперь не в Казань, а в Томск. Там поступлю на курсы, а потом — в институт.

— Ох, горе-горюшко! — вздохнула старушка и заплакала. — А я-то ждала, я-то надеялась, что будет у меня помощник. Что поживу напоследок спокойно.

— Да о чем ты, бабушка? — обняла ее Аня. — Радоваться надо, что Сергей дальше учиться пойдет. Ведь инженером, может, станет!

— Верно, бабушка, — подсела к ней с другого бока Лиза. — Ведь только богатые в инженеры-то выходят.

— Нет, внученьки, не дожить мне до этого. А тут бы я ишо на него поглядела...

— Что ты, бабушка, ревешь? — подошел к ней Сергей. — Я каждое лето приезжать буду. Неужели не хочешь, чтобы я инженером стал?

— Как не хотеть, Сереженька. Об этаком ни я, ни Катерина-покойница и подумать не смели. Шутка ли? Это все равно что до генерала дослужиться.

— Вот видишь, а сама плачешь...

— Да отпускать-то жалко. Вот я и реву. А душой-то согласна, радешенька.

Стукнула калитка. Лиза взглянула в окно.

— Ой, батюшки! — и выскочила из комнаты.

— Чево это она? — спросила бабушка, отирая слезы. — Кого увидела?

В этот миг отворилась дверь, вбежала Лиза и сразу к Сергею:

— Сережа, беги за ворота, там Вера ждет...

8

— Веруша! Наконец-то! — обрадованно крикнул Сергей, подбегая и пожимая ей руки. — А я думал, ты в этой пустоши замолишься до осени.

— Я не хотела, Сережа, да крестную разве переспоришь...

— Все же вырвалась, спасибо! Я очень рад. — Сергей усадил ее на скамейку, сел рядом и, взглянув в вспыхивающие голубыми искрами глаза, улыбнулся:

— А ты все такая же, Веруша!

Улыбка у него была открытая, радостная, обаятельная, белые, ровные зубы сверкали, глаза ласково светились. От улыбки рябинки на лице пропадали, оно преображалось.

«Любит», — подумала Вера и тоже улыбнулась в ответ.

— И ты такой же, Сережа. Только усы...

— Я их сбрею, если не нравятся.

— Нет, ничего... Я привыкну... Поздравляю тебя, Сережа, с успешным окончанием училища!

— Спасибо! И тебя, Веруша, от души!

Они снова пожали друг другу руки.

— Лиза сказала, что ты собираешься в Томск?

— Да, Веруша. Думаю учиться на инженера.

— Ой как хорошо, Сережа. Я так рада!.. А мне предложили место учительницы в деревне. Буду тебе писать.

— Значит, не сердишься, что я опять уезжаю?

— Нет, Сережа. Разве можно. Я буду ждать...

Ласковые августовские дни летели стремительно. Сергей большую часть времени проводил с сестрами, с Верой и Саней. Ездили опять к «Камням», гуляли по окрестным лугам и лесам.

Но еще не кончилось время каникул, как Сергей засобирался в дальнюю дорогу. Надо было в Томск приехать до начала занятий. На простой крестьянской телеге, куда возница набросал свежей травы, Сергея увозили в Цепочкино.

Проводить вышли сестры, бабушка, соседи. Пришли Вера и Саня с братом. Сергей со всеми попрощался за руку, поцеловал бабушку и сестер, прыгнул в телегу, уселся, свесив ноги. К нему кинулась бабушка, перекрестила:

— Прощай, Сереженька! Должно, больше не увижу тебя. Прощай, родимый! Да хранит тебя бог.

Возница взмахнул кнутом, и телега, громыхая по засохшей земле, медленно покатилась...

Глава седьмая

1

Поезд двигался медленно. Стояли на станциях, на полустанках, на разъездах — пропускали вперед поезда с войсками.

На этих вынужденных и длинных стоянках уставшие, утомленные пассажиры высыпали из вагонов, дивились:

— Лес-то, батюшки-светы! Ни конца ни краю не видать...

Кострикова, родившегося и выросшего в лесном краю, и то удивляла необозримая тайга.

«Вот она, Сибирь-матушка. Хоть обкричись — никто не отзовется... У нас деревня от деревни рукой подать! А тут за сутки не доберешься. Глушь, каторжные места...»

Дождавшись пронзительного паровозного свистка, все бросились в вагоны и опять в путь. Опять степи да тайга. Тайга без конца и края...

Когда выезжал из Уржума, все вокруг было зелено, стояла теплынь. А как добрались до Уральских гор, подуло холодным ветром, ударил дождь с градом, — пришлось доставать шинель.

Перевалили горы. Потянулись побуревшие поля и озера, тронутые ночными заморозками, перелески. И чем дальше в Сибирь, тем больше золота и киновари в листве деревьев, тем холоднее зори и ярче звезды в ночном небе.

— Вроде бы не на много севернее поднялись, а уж осенью повеяло, — сказал Сергей соседу, — а может, давно едем. От этого?

— Нет, мил человек, не от этого. А стало быть, Сибирь себя начинает показывать. Вон, мол, я какова! Любуйтесь...

Сергей посмотрел, задумался: «Да, суровый край. Людей сюда по этапу гонят, а я вот сам еду. Как-то она меня встретит?..»

В Томск поезд пришел, когда начинало смеркаться. Было прохладно, дул ветер, погонял хмурые тучи.

Сергей надел шинель, надвинул фуражку и, перекинув на ремне через плечо старенькую корзинку, пешком отправился в город отыскивать Кондратьевскую улицу, где квартировал Иван Никонов.

Вначале тянулись маленькие рубленые домики, как в Уржуме, и дорога была разбитая, в колеях и колдобинах, с лужами мутной воды. Потом стали попадаться дома побольше, пошли и каменные в два-три этажа. Улицы, вымощенные булыжником. По бокам хвойные деревья, березы и тополя, почти не тронутые красками осени.

«Ишь, должно, дома их защищают от ветра», — подумал Сергей и остановил прохожего, одетого по-городскому:

— Не скажете ли, где Кондратьевская?

— А вот, видите сад? Как его пройдете, поворотите налево. Там спросите.

Сергей поблагодарил, пошел через сад и скоро отыскал нужную улицу и двухэтажный бревенчатый дом, где в окнах горел свет. Наугад постучался в бурую дверь. Потом увидел ручку звонка и дернул два раза. Сверху спросили:

— Кто там?

— Не у вас квартирует Никонов, студент?

— У нас, у нас, пожалуйста! Сейчас открою.

— Я сам! Это ко мне товарищ! — послышался четкий голос, и Никонов распахнул дверь.

— Костриков! Я так и подумал. Здравствуй, друг! С приездом! Поднимайся наверх, как раз к чаю...

2

Никонов жил нахлебником в большой семье мелкого акцизного чиновника, занимая отдельную комнатушку. Сергея, о котором уже была договоренность, приняли радушно, устроив в комнате Никонова на свободную кровать, пригласили к столу. Поужинав и выпив по стакану чая, приятели уединились.

— Ну, как доехал, Сергей? — спросил