Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей сомкнул ресницы и задремал. Так прошло около часа, а может, и больше. Ему снился сладкий сон. Вдруг он почувствовал, что кто-то потянул тулуп.
Сергей открыл глаза, всмотрелся:
— Сань, ты?
— А кто же? — сердито отозвался Саня. — Уж на каланче давно отзвонили полночь, а ты все дрыхнешь... Айда! Листовки у меня под рубахой.
Сергей вскочил, первый спустился с повети, и они задами, через чужие огороды вышли на соседнюю улицу, а отсюда, каждый своим маршрутом, направились к базарной площади.
Из-за туч выглянула луна, стало светлее. Но на площади, где скопилось до сотни крестьянских подвод, было сумрачно. На ней лежала огромная тень собора.
Заранее разделив и спрятав листовки, ребята пробирались между возами, клали листовки в телеги, засовывали под мешки, под кули, под корзины...
Обойдя базар, пошли теневой стороной Воскресенской улицы, оставляя листовки на лесенках, на подоконниках домов, засовывая их в изгороди палисадников.
За городом остановились, передохнули.
— Ну, Саня, как? — спросил Сергей, порывисто дыша.
— Хорошо! Лихо!
— Давай добежим до Малмыженского тракта и остальные листовки разбросаем там. С утра по нему потянется много подвод. Да и подозрение отведем: подумают, разбросали проезжие.
— Идет! Согласен! — отозвался Саня.
Быстро пошли к тракту.
Разложив листовки по обочинам тракта, друзья положили на них комья земли и в обход города, полями с еще неубранной рожью вернулись домой...
6
Утром сквозь сон Сергей слышал, как бабушка, вернувшись с базара, разговаривала с Лизой.
— Слышь, Лизок, чего в городе-то творится. На базаре стражники шныряют, ищут какие-то бумажки, написанные супротив царя. Вроде бы ссыльными разбросанные.
— Что ты, бабушка. Это же опасно.
— Вот, вот... Сам исправник на лошади пригнал и так кричал, что не приведи бог... У тебя готов ли самовар-то?
— Готов, бабушка.
— Тогда буди Сережу. Надо торопиться. Как бы на пароход не опоздать...
Сергей поднялся сам, обрадованный нечаянным известием. Быстро умылся, собрал свои вещи и вошел в горницу, где его ждали бабушка и Лиза.
Только успели попить чаю, в окно застучал Саня, пришедший с целой оравой провожающих.
Сергей поцеловал сестру, бабушку, перекинул через плечо корзинку и узел, вышел за ворота.
— Погоди, Сереженька, погоди! — запричитала бабушка. — Я и перекрестить-то тебя не успела.
Поддерживаемая Лизой, она вышла за ворота, перекрестила и еще раз поцеловала внука.
Саня и Сергей направились в Цепочкино...
7
В то время, когда друзья, отшагав полдороги, присели отдохнуть на поваленной бурей сосне, исправник Пенешкевич, коренастый, обрюзглый человек в выгоревшем мундире, грузно ходил по кабинету, распекая стоявшего навытяжку пристава:
— Это что же творится, я вас спрашиваю? Листовки на тракте, листовки на главной площади, листовки у меня в палисаднике... А где крамольники — неизвестно. Поймать не можем.
— Я же говорил, надо сделать обыск у ссыльных.
— А если не найдем? Будут писать жалобу. Узнает полицмейстер, узнает губернатор. Узнают в министерстве внутренних дол. Позор! Нет, это не годится, нельзя-с... Живем у большой дороги, мало ли что... Может, подбросили проезжающие. И это вернее всего... Нам лучше молчать. Никаких рапортов по начальству. Посудачат в городе и забудут. Так-то оно лучше, спокойнее. Вроде ничего и не было...
Глава шестая
1
Подходя к Казани, пароход раскатисто загудел. Сергей, спавший на палубе, где были сложены дрова, вскочил и, увидев в утренней дымке знакомые очертания большого города, стал собирать пожитки...
Два года назад он так же вот подъезжал к Казани. Тогда, хотя и побаивался незнакомого города, все же был спокоен: знал, что ему не придется жить на улице. Вез с собой рекомендательное письмо председателя совета благотворительного общества Польнера к его свояченице — Людмиле Густавовне Сундстрем.
Людмила Густавовна, обрусевшая шведка, когда-то жила в Уржуме, а потом перебралась в Казань и поселилась с племянниками, приехавшими учиться. Здесь открыла небольшой пансион для уржумцев.
Людмила Густавовна, высокая, строгая дама, в пенсне со шнурочком, прочтя письмо Польнера, взглянула на Сергея милостиво.
— Хорошо. Очень хорошо, что вы приехали учиться. Но у меня обе комнаты, к сожалению, заняты. В одной живут молодые люди, в другой — барышни-гимназистки. Я вас помещу, если вы согласитесь, на кухне. Вот, пойдемте посмотрим.
Кухня оказалась просторной и чистой.
— Вот здесь поставим для вас кровать и столик. Будет очень прекрасно.
Сергею ничего не оставалось, как согласиться.
В пансионе жили дети состоятельных родителей, а Сергей находился на положении бедного приживальца. У него сложились добрые отношения лишь с сыном уржумского врача Владиславом Спасским, учившимся в последнем классе гимназии. По вечерам, после ужина, Владислав приходил на кухню к Сергею, и они подолгу разговаривали или читали вслух.
Эта дружба немного скрашивала Сергею пребывание у Сундстрем, но все же день ото дня становилось труднее. Угнетало и унижало бесправное положение, пренебрежительные взгляды тех, кто жил в комнатах. Даже в питании его всегда ущемляли — давали лишь то, что оставалось от обеда «господ».
Зимой прошлого года Сергей не выдержал и перешел жить к товарищам по училищу, в небольшую каморку, где с трудом разместились три кровати и стол.
Товарищи были бедные и перебивались, как и он, на жалкую стипендию. Зато жили независимо и чувствовали себя господами.
Летом, после практики, все трое разъехались, сказав хозяйке, что осенью соберутся снова.
И сейчас Сергей не знал, приехали ли друзья, не сдала ли хозяйка комнату другим. Не придется ли первое время ютиться где-нибудь на пристани или на вокзале...
Но вот пароход подвалил к пристани. Пассажиры шумным потоком хлынули к трапу. Многих встречали радостно, с цветами. Кто-то весело играл на гармошке.
Сергей взвалил на плечо корзинку с книгами и домашней стряпней, узел с шинелью и побрел на Рыборядскую, на старую квартиру...
Дверь в кухню оказалась открытой: от плиты тянуло запахом подгоревшего молока. Сергей вошел, постоял немного, прислушиваясь. Было тихо. «Наверное, сдала комнату другим. Наши в это время уже бегали за водой...»
Он подошел к комнате, тихонько постучал. Никто не отозвался. Он приоткрыл дверь и, увидев беззаботно спавших Асеева и Яковлева, распахнул ее, сбросил вещи на пол и радостно закричал:
— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!..
В углу приподнял
