Иван Украинский - Алексей Павлов

Сход граждан собирался в приземистом, продолговатом здании церковно — приходской школы, где по штату имелось всего два учителя и одна уборщица. Закон Божий внедрял в головы станичных огольцов церковный священник. Открытие схода назначалось на послеобеденный час, окончание — к вечеру. Поскольку день был воскресный, после приезда уполномоченного народ довольно быстро потянулся к школе. Раньше всех сюда пожаловали принаряженные парни и девки, рассуждая о чем‑то на ходу, двигались женатые молодые казаки и иногородние, степенно, не спеша, опираясь на отшлифованные до блеска палки, шествовали старейшие жители из казачьего сословия, которым раньше принадлежало на сходках решающее слово. Украинский внимательно наблюдал за подходящими группами людей.

Вот посреди улицы послышались смех, песни, трели гармошки. В центре беззаботной веселой компании вышагивал гармонист, парень со сбитой набекрень кубанкой, а сбочь его, не отставая, мастерски отщелкивая и отплевывая лузгу от семечек, следовали дружки и подружки. Парень громко, под гармонь распевал разудалую песню:

Учредилка, качай воду!Дезертирам дай свободу.Обожают дезертирыУтепленные сортиры.Самый лучший вид комфорта —Быть подалее от фронта.

И, будто пытаясь перейти в пляс, сварганил еще более озорную припевку:

Наша решка — битый кон,Хлещем крепкий самогон.Под парами первачаГопнем пляску ча — ча — ча.

К назначенному времени в школу набилось немало людей, они позанимали все места за партами, в проходах, возле окон. Окинув взглядом публику, Украинский сказал местным активистам:

— Что‑то мало вижу женщин.

И не успел кто‑либо ответить на замечание уполномоченного, как послышался голос того самого парня, что вел за собой ватажку весельчаков.

— Это баб то есть? — осклабился гармонист. — Так девки‑то лучше. Могу поделиться, служивый.

Лицо наглеца покрывали оспины, из‑под белесых бровей выглядывали непротрезвевшие глаза. Окинув его презрительным взглядом, Иван отчеканил:

— А ну, гражданин, не хамить, иначе выставлю тебя за дверь.

Когда тот потихоньку оттиснулся на середину зала, Украинский задал вопрос станичным товарищам:

— Кто это такой?

— Тишка Шабелин. Известный у нас дезертир и пьяница. С фронта деру дал еще при Керенском. Папаша у него скупщик зерна, из иногородних.

По каким‑то неуловимым штришкам и приметам, отдельным репликам собравшихся Украинский понял, что на сходе предстоит выдержать тяжелый бой, возможно, посерьезнее, чем под Бурсаком.

Здесь требовалось и палку не перегнуть — демократию не нарушить, и вожжи не распускать, иначе выборы в Совет могут закончиться неудачей. Если не считать схода граждан в станице Тихорецкой по тому же вопросу, то иного опыта уполномоченный не имел. На активистов он тоже не слишком надеялся, так как среди них не оказалось ни одного большевика. Правда, было несколько сочувствующих им. Но не все они отличались своей боевитостью.

Президиум схода избирался долго, с выкриками и даже приглушенными матюками, видно, станичные воротилы заранее обработали неустойчивую часть станичников с тем, чтобы они голосовали за нужных им людей. Введя в президиум Украинского, сход делегировал в него еще шесть представителей, как выяснилось потом, половина из них заняла позицию зажиточной верхушки. Неудачным оказался председатель схода — размазня и мямля, наспех занимавшийся подсчетом голосов, не удаливший из зала подвыпивших казаков. Но лиха беда начало, все‑таки атаман был смещен, станичное правление было распущено.

Согласно повестке дня теперь предстояли выборы Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов. Открытым голосованием персонально избирались председатель, секретарь и казначей станичного Совета.

Вот тут‑то и разгорелись страсти с особой силой. Бедняки стремились провести свои кандидатуры. Но сбивчивые, порой робкие предложения заглушались неистовой напористостью горлопанов из числа богачей и их приспешников.

— Шо, выбирать цого голоштанника? — взрывался зал при имени кого‑нибудь из батраков. — Да вин ладу не дасть у своей хате, а тут цила громада людей. Не голосуемо!

Тем не менее подавляющее большинство членов Совета удалось сформировать из представителей бедноты и

середняков. Украинский сделал все возможное, чтобы председатель схода взял себя в руки и направлял волю людей в нужное русло. Однако полной победы не получилось.

По предложению своих сторонников в Совет попали местный буржуйчик Гладков, оборотистый торговец Па- ляница и его друг Кострица. Эта троица вершила многие дела в станице. Один из них до революции ведал станичным арестным домом, щедро нажился, присвоив себе немалые суммы казенных денег, что выделялись на содержание дебоширов и пьянчуг. Когда такой упрек был брошен в адрес Паляницы, толстосум возмутился, стал отвергать обвинения:

— Кормить — поить таких субчиков надо было. Все казенные деньги на них уходили, вот вам крест.

И он размашисто осенил богатырскую грудь своими перстами, как истый христианин. Обращаясь к залу, добавил:

— Взять хоть Тишку Шабелина. Сколь разов сидел он в кутузке, какой зря ему харч не подашь — не жреть, сатана, покупай ему что получше. Он один не в барыш, а в раззор вводил. А таких, как он, у нас, слава Богу, не переводится.

Слова Паляницы возымели немедленную реакцию со стороны Тишки. Честная душа дезертира не могла примириться со столь, как ему казалось, оскорбительным выпадом. Пробившись вновь в передние ряды, Шабелин на весь зал крикнул:

— Врет он! Врет! Ни копейки он на меня не истратил. Меня папаня и маманя питали своей пищей.

Получился, конечно, конфуз. Эта полезная информация могла бы послужить благому делу — снятию кандидатуры Паляницы с голосования. Но поскольку Тишкина репутация в станице равнялась нулю, его страдальчески — праведный голос не возымел никакого воздействия на итоги голосования и Паляница без особых препятствий проскочил в Совет.

Отчет о выборах Совета в станице Украинской 20 февраля 1918 года появился в газете «Рабочий и солдат». Под заметкой стояла подпись Украинского. Иван впервые увидел свою фамилию, оттиснутую типографским шрифтом.

— Так это же Митрофан Карпович записал мой рассказ, — объяснял Агаше свое первое выступление в печати смущенный автор.

А заметка получилась боевой, бескомпромиссной. Сжато описав перипетии станичного схода, Украинский сообщал о том, что в компанию достойных избранников затесались вчерашние народные пиявки, сменившие свое обличье при новой власти. «Да, печально, — говорилось в заметке, — что ухитрились попасть в число народных заступников такие крокодилы».

К отчету давался комментарий от редакции, в котором ставился вопрос о необходимости принять меры, чтобы «не прошли в Совет лица, которым чужды интересы трудящихся».

В те дни по поручению ревкома довелось Ивану Украинскому побывать на солдатских митингах своей родной 39–й пехотной дивизии, расквартированной все на тех же узловых станциях. В самый разгар формирования добровольческих частей Красной Армии, костяк которых должны были составить именно фронтовики этого революционно настроенного соединения, в рядах дивизии, особенно в Кубинском полку открытые недруги и несознательные бузотеры повели разлагательскую работу.

На одном таком митинге в расхристанной шинели, со следами офицерских погон на плечах, речь держал бывший поручик Безуглов. Нервозно выкрикивая слова, он призывал:

— Сами большевики объявили фронтовикам втыкать штык в землю. Хватит, навоевались. Распускайте всех по домам!

В поддержку ему выступил бывший казачий подъесаул Иконников:

— Подумайте, братья солдаты. Уже скоро пахать — сеять надо, а вас хотят опять оторвать от домашних делов. Я за самораспускание дивизии.

Из сплоченной группы членов полкового ревкома послышался густой басовитый голос:

— Да ты уже распустился, дальше некуда.

Как и в других частях, воины Кубинского полка отвергли домогательства смутьянов. В нем в ту пору была сильная большевистская ячейка. На помощь ей прислал своих делегатов председатель узлового ревкома Меньшиков. В их числе — Украинского. Ивану предоставили слово на митинге.

— Я с братом уже записался в Красную Армию, — стараясь говорить внятно, без сбоев, обращался к собрав — шимся бывший разведчик, знакомый многим по Кавказскому фронту. — Уже побывал под Бурсаком. Кадеты житья нам не дадут, если мы их не побьем. Генерал Корнилов да контра из Кубанской рады свои силы сплачивают до кучи. Это значит, что и мы не по домам сидеть должны, а свою армию создать, чтобы крепко хряснуть по кадетским маслакам.