Пробуждение Ваирагии - Талех Аббасов

тем, кому он указывал. То двор храма подмести, то картошку почистить — на подмогу храмовому повару, то дерьмо в конюшне выгрести — уже на подмогу храмовому конюху. Чем взрослее и крепче я становился, тем сложнее становились поручения. Воды из колодца натаскать для коней, дров для очага принести, землю в огороде храмовом взрыхлить. И все, кому не лень, считали своим священным долгом показать мне моё место да использовать. Короче, никакого детства, никаких игрушек, никакого баловства. Я не выёживался и терпел. К тому же все эти физические и психологические нагрузки делали меня крепче и сильнее. В общем, я старался не выделяться и не привлекать к себе лишнего внимания, как советовал отец перед тем, как покинуть меня… навсегда? Хрен его знает… И я помнил о наставлениях Галфала — я слушал мир всегда и везде, чем бы я ни занимался. Не понимал, зачем это нужно, но всё равно продолжал — мой первый наставник был слишком серьёзен, когда произносил те слова. Так что даже банальное «подмести двор» или «выполоть грядки» превращались для меня в своего рода медитацию…

Я понимал, что у Эйола и так забот невпроворот, поэтому старался не создавать ему дополнительных проблем и лишней головной боли. Получалось не всегда, поэтому приходилось иногда слушать его раздражённое ворчание по поводу того, что свалилось на его голову дитя-недоразумение. Ворчание это, конечно, было несправедливо, ибо я, пусть и маленький, но с мозгами взрослого человека, а потому выполнял все поручения со всей прилежностью… ну, насколько позволяло моё тельце.

— Чудной ты, — прокряхтел Эйол, когда однажды утром увидел меня, делающего зарядку и растяжку после умывания. А потом всё чаще стал замечать, что я в свободное время отжимаюсь, качаю пресс или приседаю с мешком камней за плечами. И тренировки, и поручения старика да прочих обитателей храма выматывали, но в голове, каждый раз когда хотелось опустить руки, расслабиться, гремела мысль: «Путь боли и страданий сделает тебя крепким и гибким, подобно булатной стали». Не знаю, что это за сталь такая и откуда эта мысль пришла мне в голову, но звучала она здраво и воодушевляюще. Так что я терпел… снова и снова, скрипя зубами, сжав челюсти, терпел, зная, что тут речь не о банальном успехе. Нет, от этого напрямую зависит моё выживание. Ибо где-то в этом мире есть те, кто желает меня убить. Пусть и прошло восемь лет, но я не забыл свою первую встречу с первым разумным существом этого мира, когда вокруг ни души, холодно, голодно, а над тобой вздымается кинжал… и глаза безумца, возжелавшего принести меня в жертву во славу Даррата.

Слова Галфала — «видишь гэрнита — беги со всех ног» — тоже не прибавляют оптимизма. Я не знаю, как выглядят эти гэрниты, так что даже не представляю, от кого придётся бежать. Но одно знаю точно — слабый далеко не убежит и станет едой.

И ещё мой ангельский отец советовал почаще пребывать под солнечным светом.

— Будет трудно, сын, будет невыносимо жарко, но чтобы стать сильнее, чтобы постичь ваирагию света, тебе придётся впитать сияние Хирата и Садата. Все галамиры через это проходят, ну а сэнайны, — он загадочно улыбнулся, — тем более.

Той поздней осенней ночью я не понял, о чём вообще речь. Но когда одним весенним утром Эйол вынес меня под открытое ясное небо… охренел ли я? Это мягко сказанно… В бескрайнем ультрамариновом небе, рассечённом от горизонта до горизонта какой-то прозрачной дугой, сияло два солнца!

— Возблагодарим повелителей неба — Хирата и Садата — за это прекрасное утро, Гиртан, — улыбаясь, прокряхтел старик.

Голубовато-золотой свет двойного солнца осенял купола храма Ордена Хранителей. Королевский дворец, стоявший на возвышении, сиял величественным белым гигантом на фоне горы Кантар, отражая арками окон разноцветные блики. В тот момент я отчётливо осознал, что раньше жил в другом мире — в мире, где сияет одинокое жёлтое солнце, но что это за мир, как я там жил, что делал — ничего из этого не помню. Почему и как тут очутился — тоже не знаю.

— Дедушка Эйол, а это что? — ткнув пальцем в сторону небесной дуги, спросил я однажды у старика, когда научился говорить и ходить.

— А это… — храмовый привратник помрачнел, — эхо древней войны. Понимаешь, — продолжил старик, глядя на моё недоумевающее лицо, — если верить легендам, в Ардане когда-то было три луны. Ксамин, Рилин и Сарин. Закатную Ксамин ты видел, Рилин сияет ночью, когда ты спишь, а Сарин — была луной предрассветной. В ту страшную войну враг разрушил нашу Сарин, и теперь вокруг Ардана виден её призрак — кольцо, опоясывающее наш мир.

Хм. Выходит, это кольцо из мелких астероидов и космической пыли, оставшихся от обломков третьей луны. Днём Дуга Сарин, как я её назвал для себя, еле видна и действительно выглядит, будто призрачное наваждение, но вот ночью, особенно в первые часы после заката, кольцо сияет, не уступая звёздам. Две широкие и одна узкая дуга тянутся от горизонта до горизонта, разрезая небосвод на неравные половинки.

Хират — означает «судьба», Садат — «путь». В праздник Судьбы и Пути, когда одно из солнц скрывается за другим, Эйол водил меня в город погулять, на ярмарку сходить, купить чего-нибудь вкусненького. Событие происходит от одного до трёх раз в год. Такой разброс связан, видимо, со скоростью вращения светил вокруг друг друга, ну и со скоростью, а также с направлением движения по орбите планеты вокруг солнц. Как бы там ни было, я радовался каждому празднику Судьбы и Пути, ибо безвылазно обитал на территории храма ордена.

В Алхалласе всегда есть, на что посмотреть. Город стоит у подножия горы Кантар, окружённый тремя полукольцами мощных крепостных стен, которые делят столицу на три района: нижний город — для простолюдинов, где расположены всевозможные трактиры, постоялые дворы, лавки ремесленников, торговая площадь; средний город — для гильдий и зажиточных людей; тут базируется городская стража и здесь же стоит столичный храм Ордена Хранителей; ну и верхний город — для магистрата, где обитают сильнейшие маги королевства; для знати и королевской семьи.

Прогулки в город в праздничные дни были для меня хоть какой-то отдушиной, когда нет никаких поручений, когда не нужно заставлять себя тренироваться, когда можно просто тупо побездельничать. Честно говоря, когда выходил с Эйолом в город, то с завистью посматривал на местных детишек, беззаботно играющих на улице. У меня-то никакого детства нет, почти всегда приходится самосовершенствоваться — нескончаемая война с самим