Безумно холодный - Тара Янцзен

Хокинс пробирался обратно через толпу, заполнившую бар, выискивая взглядом … и находя ее на том же месте, где оставил. Отлично. Он немного расслабился. Встреча с Мики Монтана заняла больше времени, чем он ожидал. Как выяснилось, Мики не совсем упал с причала у клуба «Катаклизм». Его оттуда столкнули. Прямо перед тягачом, который поднял прицеп, чтобы разгрузиться. Этого было достаточно, чтобы задуматься, а так как Мики не хотел думать, что его прикрытие провалилось, то происходящее выглядело довольно паршиво, и он решил ненадолго залечь на дно в «Мама Гваделупе». Впрочем, Мики сообщил ему имя — Рей Карпер. Об этом человеке Хокинс не вспоминал уже много лет. Когда убили Джонатана Трейнора III, Рей был полицейским стукачом. ЛоДо тогда был в ударе: тем летом появилось столько мертвецов, что Рей не сидел без дела.

Он слегка помешался на убийстве Трейнора. Между попойками и припадками шизофренической паранойи он занимался попытками собрать кусочки головоломки в огромную теорию заговора, которая включала в себя все убийства и половину муниципального совета. Зная Рея и его истории лучше, чем им самим хотелось бы, копы не обращали на него особого внимания. Во время судебного процесса, несмотря на несколько необычные версии Рея, Дилан часто вел с ним беседы, надеясь, что тот выступит на стороне защиты. Тоже должен был сделать и Мики, но их обоих отверг назначенный Хокинсу судом адвокат. В последний раз Хокинс видел Рея в ночлежке на Блейк Стрит еще до того, как все ночлежки на Блейк Стрит превратились в высококлассные кондоминиумы.

Он тогда уже вышел из тюрьмы, и история Рея о кучке парней в смокингах и девчонке в симпатичном платье нашла отражение в его собственной истории о той ночи, когда он спас Катю. Только по версии Рея девчонка умерла — так что Хокинс решил, что публично оглашение такой версии ничего хорошего ему не принесет. Он всегда знал, что его принудили принять наказание за убийство Трейнора, но, если дело касалось Рея Карпера на свидетельском месте… По здравым размышлениям он понял, что его адвокат, по всей видимости, принял верное решение.

Но теперь был убит Тед Геррети, и Мики вспомнил о Рее, а Хокинс задался вопросом: не упустили ли они чего-то важного в пьяной болтовне Рея? А еще тот кусок ткани, что нашли в кармане Геррети — от мысли об этом зубы Хокинса стискивались чуть сильнее. Если кто-то хотел наехать на него, он предпочел бы провернуть все это лицом к лицу и удержать Катю в стороне.

На секунду он потерял ее из поля зрения, когда между ними прошел официант с большим подносом, но потом увидел ее снова, и тревожный сигнал вдруг забил в его мозгу.

Она не двигалась, вообще. Уставилась вперед, сузив глаза. Лицо ее раскраснелось, а тело покоилось на барном стуле с аккуратностью, свойственной человеку, который ясно осознает что может вот-вот свалиться.

Он посмотрел на барную стойку перед ней и, ну конечно, ее ладони все еще обвивались вокруг улики — пустого бокала из-под «Маргариты». Одного из пустых бокалов «Маргариты» Рика, по которому стекал конденсат, смачивавший соль.

Даниелю несдобровать. «Маргариты» Рика имели обыкновение нокаутировать людей, особенно, если Даниель заказывал фирменный вариант.

Отлично. Теперь у него на руках не просто Неудача, а Пьяная Неудача, что само по себе звучало для него как старинное китайское проклятье. На самом деле, он был почти уверен, что это и было старинным китайским проклятьем.

— Привет, детка, — сказал он, наклоняясь к барной стойке и располагаясь в поле ее зрения. Он был уверен, что она не рискнет слишком быстро поворачивать голову, если вообще решит повернуть.

— Привет. — Ее голос был слабым и тихим, словно она боялась, что слова выскочат наружу слишком быстро, оттолкнутся от стен и ударят ей в голову.

— С тобой все в порядке?

— С-со мной все было в порядке… а потом… больше не было.

Да, так оно и случалось. Вот только человек был в порядке, а в следующую секунду его уже вырубало изнутри: спасибо заграничному Мескалю, который и делал «Маргариту» Рика такой «фирменной».

— Думаю, надо отвезти тебя домой.

Она сделала грандиозное усилие и встретилась с ним взглядом.

— Роксанна? Снова? — Казалось, она от этой мысли не в восторге.

— Я буду вести как твоя бабушка, — пообещал он. — Ты даже ничего не почувствуешь. — Ему-то легко говорить: она уже и так ничего не чувствовала. — Давай. Пошли.

Он осторожно вынул бокал из ее руки, не отдавая себя отчета в том, что тот был единственной вещью, за которую она держалась, — и она тут же начала съезжать со стула. Он поймал ее в свои объятья. Вероятно, не самое удачное его решение, но он хотел, чтобы она попыталась встать на ноги.

Это заняло много времени.

Очень много времени, на протяжении которого она просто лежала на нем, прижимаясь теплыми изгибами, погрузив лицо в середину его груди, увлажняя дыханием его рубашку.

«Просто часть работы», — сказал он себе, оставаясь спокойным, держась равнодушно, несмотря на то, что ее руки двинулись по его талии, а потом схватились за рубашку так, словно никогда-никогда не собирались ее отпускать.

Да, несмотря на все это, он оставался хладнокровным. Немного завелся, но все равно был хладнокровным. Потому что на самом деле она не заигрывала с ним. Это была одна из тех ситуация, когда «в бурю любая гавань хороша», а он был достаточно взрослым мальчиком, чтобы понимать разницу. Плюс ко всему, напомнил он себе, подобный дискомфорт в ее присутствии особой новостью не был.

Но все это было в прошлом и там бы и осталось, он был уверен, если бы она не наломала дров. По-прежнему цепляясь за него, по-прежнему прижимаясь к нему всем телом, она откинула голову назад, посылая водопад золотых волос по его пиджаку, и посмотрела на него, словно поймав его взглядом и поразив до самого существа. Если бы его реакция было хоть чуточку лучше, он бы отвел глаза и был бы в порядке. Но реакция была какой была, и в порядке он не был.

Его словно притягивало к ней огромным магнитом, и он просто не мог отвернуться. Его тело замерло. Пульс набрал скорость. Предупреждающие колокола, самые громкие, зазвонили в мозгу: «Опасность, опасность, Билл Робинсон!». Но он все равно не сдвинулся с места. О нет, только не он. Это было бы слишком просто. Он пошел сложным путем, позволив взгляду медленно скользнуть по ее лицу, позволив ощущению ее тела просочиться через воздвигнутые границы, позволив полыхнуть первым искрам возбуждения.

Его руки, обнимавшие ее, напряглись. Он сказал себе, что ему это не нужно, вообще не нужно, но, Боже, она была красивой, она была в его объятьях, такая теплая, прекрасная и пьяная, с глазами цвета морской волны и губами, которые стали его смертным приговором после первого же поцелуя.

Поцелуй… ее губы раскрылись, словно она могла читать его мысли, и его мозг начал отключаться, фокусируя всю энергию тела на ней. Было время, когда он отдал бы все, что имел, за возможность снова поцеловать ее. Было время, когда он отдал бы последние дни своей свободы, если бы она пришла к нему, пришла бы и занялась с ним любовью… пришла бы и сделала бы его… сделала бы…

Когда-то он был придурком с разбитым сердцем, а теперь рядом была она, практически готовая отдаться ему, и на кону не стояли ни деньги, ни свобода.

Это было такое искушение — и, вероятно, он бы поддался ему, если бы не почувствовал слабую дрожь, прокатившуюся по ее телу. Его глаза мгновенно сощурились. Иногда небольшая женская дрожь могла быть вполне многообещающей, но инстинктивно он понял, что это не тот случай. А потом она доказала, что он был прав. Внезапно слезы наполнили ее глаза, а в следующую секунду она уже зарыдала.

О, проклятье, подумал он. Снова deja vu.

— Прости меня, Кристиан, — сказала она едва различимым шепотом, слова, прозвучавшие немного неразборчиво, были полными раскаяния. Он отлично понимал, за что она извиняется и, откровенно говоря, в последнюю очередь хотел бы поговорить об этом. В последнюю очередь он хотел бы стать свидетелем ее рыданий, призванных облегчить ее вину и вызвать у него неприятные ощущения. Но он станет. Он почувствовал это по напряжению в ее руках, сжимающих его рубашку. Он почувствовал это, когда она притянула его к себе, чтобы убедиться: она завладела его вниманием целиком.

И она завладела.

— Когда ты был… Я хотела… А потом так скучала по тебе. — Сквозь рыдания послышалась икота. — Я пыталась, но вся эта неразбериха… а потом я была в Париже, и…

Бесценная картина: Неудача и икота — а речь-то какая! Она отправилась в Париж, а он отправился в тюрьму.

— …и я не могла связаться с тобой, и деньги, и письма, которые я отсылала…

А вот это уже интересно. Он никогда не получал никаких писем, и уж точно не получал никаких денег.

— Все возвращалось. Все… и Марго… Марго рассказала мне про сигареты, и я очень-очень хотела, чтобы у тебя были сигареты. Чтобы никто не посмел… о, Боже, Хокинс, мне так жаль.