Гвардеец - Дмитрий Дашко

За воротами крепости стояла закрытая карета.

— Садитесь, — приказал сержант.

— Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, — удивился я.

— Садитесь, — настойчиво повторил сержант. — Это в ваших же интересах.

Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять все равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.

Сначала нас отвезли в баню, я не мылся больше месяца и с восторгом принялся парить себя веником. Карл впервые столкнулся со странной процедурой русского мытья и долго не мог оценить ее по достоинству. Он очень удивлялся тому, что я балдею от этого «варварства». А когда истопник окатил его ушатом ледяной воды, кузен едва проделал в незадачливом мужике лишнюю дырку.

Из парилки мы вышли красными как вареные раки, без сил свалились на деревянные лавки и поняли, что умираем от жажды. Проблема решилась мигом. Нам преподнесли по здоровенному ковшу кваса, и тогда я понял, что попал на небеса.

Сержант положил на лавку две нательных рубахи и две пары портов. Если Карлу белье пришлось впору, то на мне все угрожающе трещало и местами рвалось. Я уже обратил внимание, что по здешним меркам был все равно, что великаном, возвышаясь над всеми почти на голову.

— Ваша одежда пришла в негодность, — сообщил сержант.

— Тоже мне новости, — хмыкнул я.

Длительное пребывание в сырых и холодных застенках вряд ли бы смог выдержать даже спецкомплект химзащиты из двадцать первого века, что говорить про наши штаны и камзолы.

— Я купил кое-что из готового платья, — не обращая внимания на иронию в моих словах, произнес измайловец.

— Спасибо, конечно, но у нас нет денег. Не представляю, как буду с вами рассчитываться, — вздохнул я.

— Ничего страшного. Мне выдана денежная сумма для этих целей, — со стоическим спокойствием пояснил сержант.

— Кем выдана? — заинтересовался я, но измайловец почему-то не стал отвечать.

Обсохнув и переодевшись, вышли на улицу. Солнце стояло высоко, обогревая не по-осеннему теплыми лучами.

Мы поехали в сторону Васильевского острова. Я с любопытством посматривал по сторонам, понимая, что этот город очень отличается от привычного Петербурга, начиная с того, что один из самых прекрасных уголков любимого города был пока на две трети занят лесом, а добрая половина встреченных домов стояла пустынными, без окон и дверей, подвергаясь неминуемому разрушению.

Карета подъехала к красивому двухэтажному каменному особняку, окруженному густым ельником. Стены покрывала штукатурка, крыши уставлены печными трубами из красного кирпича. Мы спрыгнули на деревянную мостовую и сразу оказались объектом внимания вооруженных гвардейцев, охранявших дом. Судя по тому, что их было человек десять, не менее, я понял, что нас привезли к какому-то знатному вельможе.

Мы вошли через высокие, покрытые темным лаком двери, по верхнему уровню которых с обеих сторон расположились круглые оконца, и оказались в вестибюле с полом, напоминающим шахматную доску. Сводчатые потолки сияли белизной побелки и были украшены лепниной с непонятным узором. Ряды ступенек, выстроившихся полукругом, вели к арке. За ней начиналась широкая лестница с железными перилами.

Возле арки стоял дворецкий в зеленом камзоле и жилете из золотой парчи, обутый в мягкие туфли. Он скорчил любезную мину и сообщил, что хозяин особняка приглашает навестить его и составить «кумпанию» в кабинете.

— А как зовут твоего господина? — придержав слугу за рукав нарядного камзола, расшитого золотыми нитями, спросил я.

Дворецкий смерил меня удивленным взглядом:

— Разве вам не сказали?

— К сожалению, нет.

— Мой хозяин — господин лейб-гвардии подполковник Измайловского полка и генерал-адъютант ея императорского величества Густав фон Бирон[9], — с гордостью сообщил дворецкий.

Глава 10

Пришло время ненадолго оторваться от повествования и рассказать о человеке, с которым нас свела судьба.

При Анне Иоанновне служили сразу три Бирона — три родных брата. Если кто-то представляет их саранчой, слетевшейся на жирные российские угодья, то делает большую ошибку. Самый старший — Карл, возраст его перевалил за пятый десяток, был армейским генералом, хорошо зарекомендовавшим себя во многих походах. Ему не раз поручали ответственные задания по снабжению русских войск, и горе было тем казнокрадам и недоимщикам, что попадались на его пути.

Средний — сорокапятилетний Эрнест-Иоганн[10] являлся фаворитом императрицы. Благодаря его «стараниям», в истории появился термин «бироновщина». Он — самый знаменитый из всей троицы.

Густаву — младшему из Биронов, исполнилось тридцать пять лет, будучи к моменту нашей встречи видным мужчиной в самом соку, он успел послужить в польской армии, заслужив чин капитана панцирных войск. Бардак, творившийся в Речи Посполитой, порядком ему надоел, ибо жалованье изрядно задерживалось, а поляки-шляхтичи больше воевали друг с другом, рубясь на Сеймах по каждому пустяку, нежели вступали в схватку с врагом внешним. Какое тут продвижение по служебной лестнице, гляди, чтобы не оказаться замешанным в заварушку с неизвестным концом. А Густав не любил политику. Будучи по природе человеком прямым и открытым, искал ратных подвигов и славы и всегда находился в стороне от бурлящей интригами придворной жизни. Когда Эрнест-Иоганн вошел в фавор у Анны Иоанновны, он сразу же разослал приглашения братьям. Густав с радостью откликнулся и как нельзя вовремя.

Летом 1730 года императрица решила умножить русскую гвардию еще одной пехотной частью — лейб-гвардии Измайловским полком, названным в честь подмосковного имения Романовых — села Измайлово. Есть версия, что он создавался в качестве противовеса полкам старой, еще петровской гвардии (Семеновского и Преображенского), в искренней верности которых Анна Иоанновна могла сомневаться. Как бы то ни было — основу нового подразделения составили рядовые украинской ланд-милиции — в большинстве бедные дворяне, владевшие одним-двумя крепостными. Они получали жалование, уступавшее армейскому, зато наделялись землей. Майор Хрущев, которому поручили подбирать будущих гвардейцев, искал людей рослых, что в те времена являлось довольно серьезной проблемой, ибо средний рост мужчин в России не превышал 160 сантиметров. Для сравнения, прусские пехотинцы были как на подбор в среднем метр восемьдесят.

Унтер-офицеров и капралов взяли из армейских частей московского гарнизона. Высший офицерский корпус состоял большей частью из иностранцев — лифляндцев, эстляндцев и курляндцев. Встречались и русские (к примеру, одним из трех майоров был Иван Шипов, служивший полковым квартирмейстером). Густав стал майором Измайловского полка и получил в управление третий батальон. Полковником назначили графа Карла Левенвольде, однако в 1735 году он умер. Спустя несколько месяцев императрица Анна Иоанновна приняла решение стать полковником и шефом измайловцев.

Густав получил очередное повышение — чин подполковника. Ему фактически не раз приходилось брать командование измайловцами на себя. Он пользовался любовью и авторитетом у сослуживцев, считавших его честным, порядочным и верным товарищем. Жил в счастливом браке с красавицей Александрой[11], дочерью знаменитого временщика — Меншикова. Ему принадлежал дом, справедливо считавшийся одним из самых красивых в Петербурге.

Как видим — двое из трех Биронов полностью посвятили себя армии — одному из двух настоящих союзников России, и не раз отличились на поле битвы.

Но пока что ничего из этого я не знал и ломал голову, гадая, кому мы понадобились, и какое отношение Густав Бирон имеет к легендарному Бирону, вошедшему во все учебники истории.

Мы поднялись на второй этаж.

— К вам посетители, — постучавшись в высокую двустворчатую дверь, сообщил слуга.

— Прекрасно, пускай входят, — раздался веселый голос за стеной.

— Пожалуйте, — дворецкий распахнул двери.

Огромный рыжий мужчина в сибаритской позе полулежал возле кафельной печи, на кушетке, закутавшись в роскошный шелковый халат, и курил трубку. Он вальяжно привстал, подошел к нам и неожиданно стиснул в объятиях сначала меня, а потом Карла. Я невольно заскрежетал зубами: вывихнутые во время пытки плечи все еще побаливали, а объятия Густава были поистине медвежьими. Благодаря ежедневным тренировкам руки постепенно разрабатывались, но идеальным их состояние я б не назвал.