Разожги мой огонь - Татьяна Май

— Старуха-Смерть за мной пришла, — прошептала едва слышно, потом распахнула невидящие голубые глаза, взглянула на Редрика, ухватилась за его запястье слабыми пальцами. — Не отдавай меня ей. Редрик… Не отдавай. Моя жизнь тебе подарена. Тебе. Ты и забери.

— Заберу. Как время придет, — отозвался. Зачерпнул ложку отвара, приложил к губам девицы и влил меж коралловых губ.

Шаловливый лучик света царапнул веко. Приоткрыла один глаз, затем второй. Поморгала, хотя и это-то с трудом далось. И тут уж едва сдержала изумленный вскрик, потому как под щекой билось чье-то сердце. Ровно. Неторопливо.

Тук. Тук. Тук. Тук. Тук…

Тихонько приподнялась, да так и замерла — заложив руки за голову, на моей постели спал сам хозяин вулкана. Мощная грудь мерно вздымается, глаза под веками чуть шевелятся. Спит крепко и сны видит, не иначе. А я, выходит, его грудь аккурат заместо подушки использовала.

Прикусила губу, силясь припомнить, что вчера было. Да только все будто в дымке огненной скрылось. Помнила, как хозяин вулкана приказал покои не покидать, а потом приступ напал. А что же дальше случилось?..

Снова метнула взгляд на жениха своего. Почему он здесь, а не в своих покоях?..

Тут будто громом шарахнуло.

Припомнила его руки на своем лице, как молила не отдавать Старухе-Смерти, как хваталась за него, будто утопающий за соломинку, как по имени звала, и быстро облизала пересохшие губы. На них ощутила медово-травяной привкус. И только тогда завеса памяти приоткрылась.

Прижала пальцы к губам, чтоб удивленный возглас сдержать, когда увидела полупустой котелок на столике у постели. Да неужто сам хозяин вулкана выхаживал меня этой ночью? Но зачем? Одной невестой больше, одной меньше — ему-то все едино…

Снова обратила взгляд на него, исподволь залюбовавшись ладными чертами лица. Не будь он чудовищем из-под горы, отнимающим жизни, девицы во всех окрестных селениях глаза бы друг дружке повыцарапывали за его внимание, а на Ночи Костров и вовсе страшно подумать, что девицы бы учинили, борясь за право с ним в танце пройтись.

Тихонько вздохнула и, не сдержавшись, кашлянула. Тотчас черные глаза с красными искрами в глубине на меня уставились.

— Живая еще, — только и сказал хозяин вулкана. Поднялся столь резво, будто и не спал вовсе.

Кивнула, не в силах ответить. Да и боязно стало. Смотрел на меня хозяин вулкана так, будто уж и сам сомневался, зачем жизнь мне сохранил.

— Отчего же… — осеклась, потому как голос хрипло звучал, но все же продолжила: — Мне лекарь из селения микстуру дал… Обычно она помогала.

Редрик скривил губы, усмехнулся невесело.

— В этот раз не помогла. Отвар пей. — Кивок в сторону столика у кровати. — Глядишь, до обряда дотянешь.

Широким шагом спешил покинуть комнату, словно находиться со мной рядом не мог.

— Благодарю тебя, — поспешила сказать вслед.

— За что благодаришь? — обернулся вдруг и почти зло на меня смотрел. Казалось, из глаз искры красные летят.

— За то, что жизнь мою сохранил.

Неожиданно вернулся, подошел ближе, протянул руку, сжал пальцами мой подбородок — запахло горячей смолой — и, прищурившись, тихо произнес:

— Твоя жизнь мне подарена, невеста, — припомнил мои же слова, ярко вспыхнувшие в памяти. А последнее слово и вовсе так произнес, что озноб по телу прошелся. — Я и отниму. Не о том ли сама ночью просила?

— Так и есть. — Смотрела на него хоть и со страхом, дрожа, но глаз не отводила. — А благодарю за то, что селению ничего не угрожает. Не придется какой-то матери по своей дочке слезы лить, к тебе ее провожая.

— Глупая, — бросил, покачав головой.

— Что же я, по-твоему, глупого сказала или сделала?

— Думаешь, есть им до тебя какое дело? Думаешь, запомнят твое деяние? Думаешь, благодарить будут за жертву твою бескорыстную? — С каждым словом все сильнее сжимал обжигающие пальцы, а голосом так и насмехался, будто я и впрямь глупость совершила.

Положила руку на его запястье, стиснула. И хоть в пальцах после приступа сил почти не осталось, хозяин вулкана хватку чуть ослабил.

— И не надо, чтоб запоминали. Я о том никого не просила. И не для того сюда шла, чтоб обо мне песни слагали, а чтоб дорогих сердцу людей спасти.

Отпустил подбородок и смотрел едва ль не с состраданием.

— Память людская коротка, а натура двулична. А кто о том не знает, того только пожалеть и можно, — говорил раздельно, как дитю малому объясняя.

Почувствовала, как щеки жар заливает.

— Не меня жалей, а себя! Тебя, видать, не любил никто, раз такое говоришь!

— А тебя, выходит, от большой любви ко мне отправили? — усмехнулся.

— Я сама пришла!

— Помню-помню… Подруги место заняла. Но вот она-то за тебя не торопилась идти.

— Да ведь это другое совсем и…

— Когда любишь — ни за что не отпустишь. Ни через год, ни через пять лет, ни через десяток. Цепями прикуешь, ежели дорог тебе кто. А твоя подруга любимая даже проститься не пришла. Видел я, как ты глазами в толпе кого-то выискивала, пока жрец у жертвенного костра завывал. Или ошибаюсь?

Молчала, злясь, что не могу сказать обратное.

— Тебе-то почем о любви знать? — только и смогла произнести с досадой.

Невеселая улыбка изогнула губы хозяина вулкана. Покачал головой и вышел из покоев, а я только и могла, что бессильно кулак на перину опустить.

Хмуро глядел на пляшущий в камине огонь. И зачем с девицей спорить начал, будто юнец неразумный? Да что он ее убедить пытается, словно ему дело есть до того, как она о людях из селения думать станет!

Вспомнил другую, ту, мысли о которой день и ночь покоя не давали, сердце терзали. Весту