Геологи продолжают путь - Иннокентий Галченко

Светлов знакомит нас со своими спутниками. Я рассказываю ему о результатах наших работ и советую попробовать обойти ущелье, где мы чуть не утонули.

— Плывите к экспедиционной базе. Вы там очень нужны. За сведения большое спасибо! — благодарит, прощаясь, Светлов.

Плывем дальше. Мелькают крутые берега с торчащими корнями подмытых деревьев. Неожиданно с берега нас окликают люди. Правим к ним.

Молодой человек подходит к самой воде.

— Будем знакомы, начальник геологической партии Индигирской экспедиции. Десять дней тому назад прибыл сюда с Алдана. Скоро будет перебазироваться на самолетах вся экспедиция. Цареградский говорил мне про вас. Результаты ваших работ помогут нам эффективнее расставить полевые партии в бассейне Индигирки. Скоро прилетит самолет. Садитесь на него, и через два часа вы увидите Валентина Александровича.

— Для пользы дела слетаю, — соглашаюсь я.

В густом лесу, на крутом берегу реки мы поставили палатку. Только успели попить чаю с брусникой, собранной здесь же, прилетел самолет.

Я лечу впервые. Взревел мотор. Рывок вперед — и вот уже стремительно несутся мимо иллюминатора брызги, уплывают вниз река, перелески, маленькие, как спички, лиственницы. Вот промелькнули юрта Матрены, стога сена, похожие на болотные кочки, река Собачья, сверху такая маленькая и безобидная.

Небольшими кажутся гранитные гольцы, покрытые белыми шапками снега. Изредка гидросамолет бросает то вверх, то вниз. Мотор равномерно гудит. Подо мной знакомые реки и горы, по которым мы только что медленно и с таким трудом пробирались на лошадях.

Проплывает внизу хребет, огромной дугой уходящий к Ледовитому океану, пологий со стороны Индигирки, обрывистый и дикий — к Алдану. Под крыльями виднеются скалистые горы Верхоянья, каменистые русла рек с белыми пятнами тарынов. Блестит серебряными монетами цепочка озер на водоразделах.

Позади остается редколесная заболоченная Алданская низменность.

Самолет, накренившись, делает круг и садится на тихий многоводный; Алдан. Как в сказке, путь, которым приходилось идти в течение месяца, покрыт нами за два часа.

Ко мне подходит начальник экспедиции Цареградский.

— Вот, где встретились. Очень кстати, прилетел. А то сейчас не знаем, куда в первую очередь направить геологов.

На собрании инженерно-технических работников Цареградский сообщает о решении — послать четыре геологические партии в места, нами исхоженные. Особые надежды он возлагает на ручей Пионер, куда будут Посланы два промывальщика.

— Надо форсировать работы, есть постановление партии и правительства в ближайшее пятилетие освоить Индигирку, — говорит в заключение Цареградский.

Через десять дней самолет привозит два килограмма индигирского золота.

— Вот и отправим мы в Москву первый металл из вновь открытого валютного цеха нашей страны, — радуется Цареградский, подбрасывая на руке небольшой, но увесистый брезентовый мешочек.

На самолете я возвращаюсь на место весновки и застаю в сборе всю партию.

Утром тринадцатого сентябри, завьючив лошадей, тепло прощаемся с Иваном и Гаврилой. Всем немножко грустно. Трудные тропы, опасности, тревоги, радость находок роднят нас каким-то особым родством.

Мы сознаем, что «кусок» беспокойной неуютной жизни прожит не без пользы. От этого маленького беспокойства и неуютности прибавится покоя и уюта в большой жизни, в жизни нашего народа.

Осень. Наша геолого-поисковая партия вернулась на колымский прииск с далекой Индигирки. После полугодового скитания по безлюдной тайге мы запоем читаем газеты, журналы и книги. Ходим с Наташей, работающей уже на прииске, в кино, в клуб, по знакомым — побеседовать за чашкой чаю..

— Что ты хвастаешься своими открытиями на Индигирке? — говорит мне Мика Асов. — Подумаешь, богатое золото! Вот мы разведали для прииска золотую россыпь! Это да!

Через несколько минут я и Мика шагаем по дороге к грохочущим промывочным приборам. Идем мимо новых построек прииска. По дороге мчатся тяжело нагруженные автомашины. Протянулись уходящие в прозрачную даль столбы высоковольтной линии.

Стоят последние солнечные дни северной осени с крепкими утренниками. Природа замерла в ожидании близких морозов и долгих зимних ночей.

Свернув с дороги на хорошо утоптанную тропку и сделав несколько петель между отвалами, мы вышли к разрезу.

Здесь Мика оживился. Высокий и плотный, с копной кудрявых каштановых волос, одетый в явно тесную для него спецовку, оживленно жестикулируя, он рассказывает о прииске.

Протяжный гудок возвещает обеденный перерыв. Разрез пустеет. Мы спускаемся в него и подходим к зумпфу. Это большая круглая яма; до краев наполненная грязной желтоватой водой. Около зумпфа стоит одетая в спецовку Наташа. Она внимательно следит за промывальщиком в брезентовом фартуке и резиновых сапогах. Он деревянным лотком промывает грунт.

Мика берет меня за рукав.

— Познакомьтесь, известная вам Наташа, ваша жена и наш участковый геолог.

В сидящем на корточках промывальщике я узнаю старого знакомого — полевика Александра Егорова. Он только что закончил очередную пробу и сгребает с лотка золото в железный совочек. Егоров узнает меня, и его широкое загорелое лицо расплывается в улыбке, Вытерев обветренные руки о фартук, он здоровается.

— Вот, обезножел. Ревматизм. В поле теперь не ходок, опробщиком на прииске работаю. Эх, и приличное тут золотишко!

У зумпфа сложены аккуратными горками матово-желтые кусочки золота. Одна другой больше. «По сто-двести граммов в каждой» — прикидываю я в уме.

— Неужели это с одной опробной ендовки?

Наташа смеется.

— Да, товарищ разведчик, два лотка промоешь — и почти полсовка… Вот какие россыпи надо искать. Наш прииск передовой в управлении, читал, наверно в газетах…

— Сколько таскаюсь по тайге, а похожего нигде не встречал и думать даже не мог, что такое сумасшедшее золото на свете может быть, — рассказывает Егоров, — Бывало, на «старании» возьмешь с лотка полграмма-грамм — руки трясутся от радости. Думаешь, фарт нашел! А все оказывается пустым делом. На Алданских приисках, как демобилизовался, пять лет трудился. Все хотел богатый золотой ключ найти. Чтобы люди говорили: «Не зря Сашка Егоров по тайге бродил».

— Ну и что же, ты своего добился, — замечает Мика. — Твоим именем на Нере назван богатый ключ.

Неугомонный Мика тащит меня дальше.

— Ты только посмотри! Картина! — восхищенно кричит он, показывая на высокую стену забоя.

Двухметровая толща смятых, разрушенных временем сланцев испещрена желтыми точками. Это мелкие самородки. Впечатление такое, будто перед нами выложили цветную карту звездного неба. Золото в породе видно простым глазом.

— Богато, богато! — только и могу вымолвить я.

Под ногами — тоже сланцы. Их мощные пачки вылезают под углом на поверхность. Хорошо можно видеть песок, ил и гальку, забившую промежутки между плитами. Здесь, на стыке коренных пород с галечными наносами, особенно много желтых точек.

Мика нагибается и пальцами выколупывает из сланцевой щетки заманчиво поблескивающий самородочек. Положив на ладонь, он, прикидывает его на вес.

— Пятьдесят граммов, пожалуй, не будет, — замечает он равнодушно и бросает кусочек золота под ноги. — С песком пойдет на промприбор, там его вымоют.

Свисток. Разрез наполняется рабочими. Пущена вода по шлюзам промывочного прибора. Зашевелились канатные дорожки. Поползла в вагонетках вверх к приборам золотоносная порода.

Ковши двух экскаваторов со скрежетом вгрызаются в землю и легко, как однорукие гиганты, перекидывают ее из разреза в отвалы.

Мы поворачиваем домой.

«По золоту ходим», — думаю я. И невольно передо мной возникают картины далекого прошлого, картины моего детства.

Вот я, восьмилетний мальчишка, бегу босиком по прииску, затерянному в глухой амурской тайге. Бегу мимо наскоро срубленных бараков, мимо летних землянок и балаганов, где живут семейные рабочие и старатели. Все эти временные постройки беспорядочно сгрудились в долине мутной речушки, окруженной со всех сторон сопками. На взгорье стоят амбары с продуктами, в стороне — стога прессованного сена. На холме белеет свежесрубленная церковь. Над длинным бараком полощется трехцветный флаг, над дверью вывеска: «Прииск статского советника фон Мордэна». Здесь — приисковая контора.

По рассказам отца я знаю, что хозяин никакой не «фон Мордэн», а просто; удачливый приискатель Пашка Мордвин. Несколько лет назад ему «подфартило». Вместе со своим компаньоном Подосеновым он застолбил богатейшую золотую россыпь, найденную и брошенную старателями-хищниками.

Поздно осенью, торопясь представить в горный округ заявку на открытое золото, компаньоны вдвоем поплыли на лодке по бурной порожистой реке Селемдже. При таинственных обстоятельствах Подосенов утонул, а Мордвин выплыл и застолбил золотоносный ключ на свое имя.