Иероглифика - Гораполлон

44. Бобов же в своей стране египтяне вовсе не сеют и даже не едят и дикорастущие – ни в сыром, ни в вареном виде. Жрецы не терпят даже вида бобов, считая их нечистыми плодами. У каждого бога там, впрочем, не один, а много жрецов. Из них один – верховный жрец. Когда какой-нибудь жрец умирает, то ему наследует сын.

45. Быки считаются посвященными Эпафу, и поэтому их тщательно исследуют вот каким образом. Если найдут на нем хоть один черный волос, то бык считается нечистым. Исследование же это производит нарочно назначенный для этого жрец, причем животное стоит прямо, а затем лежит на спине. Потом у быка вытягивают язык, чтобы узнать, чист ли он от особых знаков, которые я опишу в другом месте. Жрец осматривает также волосы на хвосте: правильно ли они по природе растут. Если животное окажется чистым по всем статьям, то жрец отмечает его, обвивая папирусом рога, и затем, намазав их печатной глиной, прикладывает свой перстень с печатью, после чего быка уводят. За принесение в жертву неотмеченного животного полагается смертная казнь.

X….Их великий повелитель и владыка, коего они зовут Осирисом, изображается ими иероглифами, означающими «око»

XI. и «скипетр». Его же имя само по себе означает «многоокий», во всяком случае так нас уверяют некоторые знающие люди, кои определяют его происхождение из слов os – что означает «много» и iri – «глаз». Потому же они и небеса, кои вечны, не поддаются старости и от времени не разрушаются, изображают сердцем, под которым рисуют курильницу… Судей же они рисуют с опущенными долу глазами, дабы обозначить, что справедливого суда негоже добиваться подкупом и не следует судить под влиянием симпатии или расположения духа.

XII…. Подобным же образом некий неблагочестивый и жестокий царь по имени Ох, который не только предал смерти множество честных и благородных египтян из лучших семей, но также зарезал самого их священного быка Аписа и велел его мясом угостить своих друзей на пиру, изображается египтянами в виде меча. И под этим значком он до сих пор сохраняется в списках из царей. То есть этим самым значком указывается не столько на имя царя, сколько на его подлые и жестокие стороны.

XIII. характера, что лучше всего передать сим орудием убийства.

Послесловие

Подобно другим странам древнего Ближнего Востока, Египет играл парадоксальную роль в формировании западного мировоззрения. Греческие писатели часто представляли египтян, эфиопов и других чужестранцев «варварами, смуглыми, хитрыми и выказывающими необузданный гнев»[108]. Даже грекоговорящий Египет эллинийского периода все равно был «восточным» – местом соблазнительных запахов, крепких специй и странных магических практик. По мнению римских писателей, соблазны Египта времен Клеопатры стали причиной неудач Марка Антония и подпортили боевые заслуги Цезаря и Августа.

Миром правят стереотипы, но они весьма двусмысленны.

Многие выдающиеся интеллектуалы Греции уважали Египет, как источник и хранилище глубинного знания о богах, Вселенной и человечестве. Мощь традиционной египетской культуры очаровывала западных философов и ученых, которые восхищались тем, что видели в тысячелетней истории Египта. В частности, египетская философия казалась им старше и глубже, чем их собственная. Западным мужам науки нравились рассказы о путешествиях в Египет, в ходе которых Солон, Платон, Евдокс и даже Юлий Цезарь постигали мистерии бытия, календаря и звезд. Греческие историки и этнографы рассказывали своим читателям о чудесах великих строений и странных обычаях Египта. Правители Римской империи перевозили в Рим и Константинополь таинственные реликвии и величайшие обелиски фараонов. Украшая ими главные города империи, они демонстрировали вещественные доказательства того, что Рим правит миром[109]. К тому времени культ Изиды, распространившийся по Римской империи, обеспечил Египту окончательную победу в сфере духа. Представление об этой стране, как о плененной, но имущественной цивилизации, прочно вплелось в ткань западной культуры[110].

В первых веках христианской эры греческие писатели имели лишь обрывки информации, а египетские мыслители упорно собирали едва различимые фрагменты их раздробленной древней культуры, создавая тщательно выверенный и богато украшенный миф о мудрости Египта. Процесс оказался сложным и длительным. Многие из тех, кто участвовал в нем, были выдающимися фигурами: например, Херемон – странный александрийский ученый и стоик, позже ставший учителем Нерона. Уцелевшие отрывки его работ по иероглифам указывают на аскетическую мудрость жрецов Древнего Египта. Он изображал их как дисциплинированных и самоотверженных языческих мудрецов. К сожалению, Херемон черпал свои сведения не из опыта, а из запаса банальных терминов и историй, используемых эллинистическими писателями для осмеяния экзотических религий, каждая из которых, по их мнению, не могла равняться с логикой греческих философов. Египетские мудрецы в описаниях Херемона походили на индийских гимнософистов, галльских друидов и зороастрийских жрецов. Но он настаивал на уникальности египетской традиции и проливал свет истины на реальные ритуалы жрецов и значения иероглифов.

Его работы напоминали гобелены, в которых фальшь переплеталась с правдой, а традиции Египта – с чужеземными стереотипами[111]. Авторы греческих манускриптов, приписываемых Гермесу Трисмегисту (и широко распространившихся в III–IV веках) – которые в странных диалогах описывали свои взгляды на египетские доктрины о сотворении Вселенной и человеческой души – также смешивали в один текстуальный коктейль реальные традиции и ничем необоснованные измышления. Почти все читатели принимали эти тексты за истинно египетские манускрипты и вплоть до конца XVI века считали доказанным египетское происхождение платоновских доктрин, о чем заявляли более открыто, чем их автор[112].

Ни одна грань египетской культуры не занимает в панораме Древнего мира более значительного – и менее точного – места, чем иероглифы. На заре христианской эры лишь несколько ученых (даже из тех, кто был рожден в Египте) могли писать или читать иероглифические тексты – и уж тем более объяснять чужеземцам идеографическую и фонетическую природу египетских надписей. Ни один грек, чьи работы дошли до наших дней, не умел читать иероглифы. Но культура, как и природа, не терпит пустоты. Историки, философы и отцы церкви, присыпав тальком старые трактаты, написали новые тома, указанные Боэсом во введении этой книги. Они признавали, что жрецы Египта обладали наидревнейшей и самой странной письменностью, в которой каждый образ выражал определенную концепцию с неоспоримой ясностью по причине того, что используемый знак имел природный, а не условный характер.

«В отличие от наших дней, – писал латинский историк Аммиан Марцеллин, – древние египтяне имели особый набор символов. Для выражения явлений, постигаемых умом, они использовали множество знаков. Каждому из них соответствовало одно название или слово. А иногда иероглиф обозначал целую мысль… Под образом пчелы, производящей мед, они понимали царя, ибо этот символ указывал, что правитель должен был сочетать в себе сладость и острое жало»[113]. Египетские надписи равнозначны символическим или аллегорическим сообщениям, которые мудрый читатель любой национальности может расшифровать, проработав смысл каждого знака[114]. Отборные зерна египетской философии попали в уникально восприимчивую почву.

Эта обманчивая и чуждая точка зрения была порождена не только трудами Диодора Сицилийского, Аммиана Марцеллина и других, но и текстом «Иероглифики Гораполлона» – одним из немногих уцелевших древних манускриптов, который объясняет многие египетские иероглифы. Книга, скорее всего, была написана в Египте – магом Гораполлоном, сыном Асклепиада. Асклепиад и его брат Гераиск, сыновья старшего Гораполлона, воспитывались эллинами, жившими в Александрии в V веке нашей эры. Оба брата изучали местные традиции, египетских богов и греческую философию. Гераиск писал молитвенные гимны и пытался доказать основополагающую согласованность всех теологий[115]. Труд более молодого Гораполлона, как указывает Боэс, учитывал греческую точку зрения и, очевидно, изначально был написан на греческом языке. Тем не менее он предлагал множество глоссов, которые в наше время подтверждены расшифровкой иероглифов – по крайней мере, частично[116].

Комбинируя вымысел и истину, а также пытаясь воссоздать утерянную традицию по крохотным и часто ложным фрагментам, «Иероглифика» служит типичным образцом синкретизированной позднеантичной философии, которую неплохо описал Джат Фауден[117].