Кто закажет реквием - Владимир Моргунов

невидимого фронта» в Австралии, Швейцарии, ФРГ, Люксембурге.

И Данилов понял, что со страной происходит неладное. Вообще-то, как человек, проведший по долгу службы годы там, куда миллионы обитателей Страны Советов сочли бы за огромное счастье вырваться хоть на неделю, он имел возможность сравнивать жизнь здесь и там по параметрам и критериям. Но тогда еще существовала надежда (или иллюзия?), что когда-то произойдут так называемые перемены к лучшему.

В последние годы у Данилова, который в принципе был чужд любым проявлениям политиканства и в душе считал (да и вслух произносил), что разведчик должен просто честно служить стране, как самураи когда-то служили феодалам, не задумываясь особо над тем, плоха ли, хороша ли страна — у этого самого Данилова возникло ощущение, что страна становится невменяемой. Но что значит — страна? Это люди, ее населяющие. Так вот, Данилов считал, что людям Страны Советов — как всей массе, так и очень многим по отдельности — нужны услуги психиатра. Можно было рассуждать о том, поможет врач или нет, но любой здравомыслящий человек обязан был заявить во всеуслышание: надо что-то делать.

Как знать, может быть, все происходящее со страной, с ее народом, объяснялось причинами космического масштаба, каким-то не совсем удачным взаиморасположением планет — Данилов опять же не очень доверял подобной муре, во всяком случае, он не видел в подобных объяснениях серьезной системы, но различал приемы и методы явных шарлатанов — но ему становилось предельно ясно: страна втягивается в очень серьезный всесторонний кризис.

«Перестройка», «демократия», «гласность» — эти лозунги не сбили с толку удручающе трезвого Данилова, который вслед за известным английским парламентарием считал, что за всем надо видеть бифштекс. И он с поразившей его отчетливостью видел, до чего корыстолюбивы, беззастенчиво наглы и беспринципны те, кто в очередной раз позвал массы на баррикады. Уж эти-то бифштекса алкали!

Удивляло другое — как легко перешли в стадо баранов те из знакомых Данилова, кого он считал людьми, обладающими аналитическим складом ума, даже чуть ли не мудрецами.

Вот и сейчас кто-то сражался за бифштекс. Этот кто-то — точнее, группа, объединяющая людей, готовых не поступиться бифштексом — хотел использовать его, Данилова, в качестве орудия. В то, что Великжанин вытаскивает его из небытия да прямехонько в свои соратники, отставной замначальника информационного управления не верил. Он знал, какую ступеньку занимает при новой власти Великжанин.

А представитель Службы охраны меж тем активно хозяйничал. Правда, он спрашивал Данилова, позволительно ли будет, допустим, по данному, случаю воспользоваться вот этими фужерами богемского стекла, интересовался, с чего Данилов предпочитает начать, с водки или с коньяка, но все равно ситуацией владел он.

Выпили по первой, закусили и сервелатом, и свежими помидорами. Великжанин заговорил о том, что сейчас, как и во время любой революции, трудно с кадрами.

— А усатый товарищ как сказал? «Кадры решают все», — при этом Великжанин пристально посмотрел на отставника Данилова, словно желая видеть его реакцию, а по ней узнать, согласен ли он с тезисом великого усача.

— Так ведь сейчас, насколько мне известно, с кадрами проблем нет. — развел руками Данилов. — Молодые, энергичные мужики — многим и сорока-то нет.

— А вот мы посмотрим через год… Да что год — через полгодика посмотришь, многие ли из них останутся? На революционных баррикадах кто-то обязан жертвой пасть в борьбе роковой, — подмигнул Великжанин.

Был он с виду грубоват, простоват, а прибаутки насчет революционной целесообразности в следующий момент могли смениться какой-нибудь похабщиной. Но Данилов, умеющий составлять верное впечатление о людях чуть ли не с первой встречи, понимал — образ рубахи-парня Великжанин на себя надевает сознательно, чтобы, если кому-то удастся разглядеть что-либо под этой маской, он, любопытствующий, сразу увидел бы маску очередную.

Вот и тогда, в начале весны девяносто второго года Великжанин балагурил, подливал, подливал. Споить он, что ли рассчитывал Данилова? Безнадежное дело.

Нет, как выяснилось, он и сам хотел «дойти до кондиции», чтобы приступить к вполне серьезному разговору.

— Короче, — наконец-то Великжанин заговорил о главном, — есть мнение, как гутарили в эпоху застоя, создать нечто вроде теневого кабинета служб.

— Теневого? — переспросил Данилов. — Но ведь теневые кабинеты формируются, как правило, оппозицией.

— Э-эа, так ведь то — у них. А у нас страна особая. Чего тебе про эту страну рассказывать, хотя ты, наверное, полжизни за ее пределами прожил. Нельзя, понимаешь ли, нам по их методам существовать. Тут тебе враз штук десять оппозиций образуется и все кабинеты формировать начнут. Так, собственно говоря, и будет, ты сам знаешь, ты все предвидишь, ты же предупреждал еще когда, что «кувыркнемся» мы, еще, помнится, году в восемьдесят седьмом предупреждал. Нельзя допускать, чтобы оппозиция хоть толику власти получила. Я не сторонник «твердой руки», а Россия не Чили, но на самотек все пускать, власть на части рвать негоже. А наш теневой кабинет будет существовать без разделения портфелей, хотя каждый будет заниматься тем, что он лучше всего умеет.

— И что же, по-вашему, лучше всего умею я? — спросил Данилов, вспомнив поведение Великжанина в августе прошлого года. Сначала он безоговорочно поддерживал своего начальника Плеханова, который поддерживал ГКЧП, потом, кажется, в течение одного дня сменил мнение на диаметрально противоположное, яростно осуждал заговорщиков.

— О-о… «По-нашему», как ты выражаешься, умеешь ты многое. Ты получше Каспарова с Карповым шахматную доску с расстановкой всех фигур в голове держишь, хотя фигyp-то у тебя больше, чем у шахматистов, — Великжанин многозначительно поднял вверх толстый палец.

— Ну, относительно фигур могу сказать одно: иных уж нет, а те далече. Кто в России, вроде меня, в отставке сидит, кто остался там — я имею в виду тех, кого «расконсервировать» не успели умники вроде Бакатина.

— Вот последние-то нас в первую очередь и интересуют.

— А что же, нынешнее руководство госбезопасности совсем ситуацией не владеет, что ли?

— Эх, Валентин Игнатьевич, — покачал готовой Великжанин. — Давай-ка мы с тобой еще по одной врежем под копченые миноги. Настоятельно рекомендую — эта рыба получше некоторого мяса будет.

Выпили «под миноги».

— Я ведь что могу сказать, — Великжанин, похоже, «дошел до кондиции» или делал вид, что дошел, — сказать я могу одно: очень правилен лозунг «Доверяй, но проверяй». Вот ты и будешь подсказывать, где это самое руководство нынешнее допускает ошибки, где компетенцию свою превышает, в чужую, то есть, епархию суется. Сейчас ведь не сталинские и даже не «никиткины» времена. Помнишь, как Хрущев «валютную» статью сначала нарушил, приказав валютчиков расстрелять, а уж потом изменения в кодекс распорядился внести. Нельзя сейчас сплеча рубить, нам с западом отношения надо налаживать. Во-первых, совместные предприятия образовываться начнут — партнеров зарубежных никак обижать нельзя. Во-вторых, права человека…

В общем из этого разговора Данилов сделал правильный вывод: его звали в своеобразное «теневое политбюро». Это не будет «райская группа», вроде существовавшего при Брежневе прибежища отставных маршалов и генералов, которые получали солидную надбавку к очень солидной пенсии и ничего не делали.

И еще кое-что понял Данилов уже с самого первого разговора с Великжаниным — ему придется быть двойным агентом. Уж больно его хотели заставить работать на себя профессиональные борцы за бифштекс.

Он дал согласие, попросив для вида сутки на обдумывание предложения. За эти сутки он посмотрел кое-какие свои заметки, доселе ни разу не попадавшие на глаза ни коллегам, ни начальству, не говоря уже о посторонних людях…

… Сейчас Данилов вспомнил события полуторагодовой давности, очень хорошо вспомнил, даже среди разведчиков он отличался выдающейся памятью.

Вечерело, накрапывал небольшой дождик, холодало. Тем не менее Валентин Игнатьевич позвал:

— Клифф!

Молодой кобель породы колли, сверкая умными узкими глазами, вбежал из веранды.

— Гулять сейчас пойдем, понял?

О, это Клифф очень даже понимал. Гулять он согласен не только в моросящий дождь, но даже и в том случае, если с неба стали бы падать градины размером с куриное яйцо — Данилов в этом был уверен.

Он взглянул на часы. Без пяти минут восемь.

Надев на пса ошейник — чего Клифф очень не любил — и пристегнув поводок, Валентин Игнатьевич вышел из дома. Охранники у ворот дачного комплекса спрятались в будочку. Данилов подумал, что если бы они находились снаружи, перед воротами, пришлось бы произносить дежурную фразу, показывая на Клиффа: «А вот он в любую погоду тянет на прогулку…» Сейчас же он только кивнул им.