Морской волк - Григорий Лерин

Я попетлял по сонным улочкам, въехал во двор, остановился. Из зеркала на меня глянула бегло-каторжная рожа, изможденная лишениями. Бровь была разбита и опухла, от виска к уху тянулся кровоподтек, щёки, уши, шея — всё, что росло выше плеч, покраснело и раздулось, включая мозги. Может быть, поэтому мелькнула мысль: а не послать ли все к черту? Если такие ребята, как Шеф и компания, ищут Ленку, сев мне на хвост ещё в Питере, они всё равно её найдут. Какая разница, кто быстрее? Зачем мне это постсоциалистическое соревнование?

Я перегнулся через спинку и, кряхтя, дотянулся до аптечки. Хоть с этим повезло! Я ворвался в маленький заграничный магазин. Тут и перекись, и вата, и розовый бритвенный станок, и телесного цвета пластырь.

Первый делом я набросился на пана-дол. Спасибо, Мария. Потом стер кровь, залепил бровь, поднял воротник и застегнул «молнию» до самого верха. Вид стал поприличней. Стремясь, к совершенству, я закапал что-то в глаза и всухую побрился.

Оставалась ещё одна проблема.

Какой-нибудь дотошный гаишник мог остановить меня и поинтересоваться, почему я езжу в наручнике и почему второй не застешут. Объяснять — долго, откупаться — нечем. Я потянулся к «бардачку» в поисках инструмента. «Бардачок» был набит всякой всячиной, сигарет, конечно, не оказалось, но инструмент лежал сверху и смахивал на иностранный пистолёт с глушителем.

Я вспомнил армию, ребят, наш ночной поход в горы. Тогда у нас был приказ, и мы спасали совсем незнакомых девчонок. Спасать Ленку мне никто не приказывал.

Мне чуть не стало стыдно, и я всё списал на усталость. Пусть эта маленькая мышка — вовсе и не мышка, пусть она утаила от меня что-то темное, но украли её у меня, и шефом она называла меня, а не этого председателя племенного колхоза. Потом, не мешало бы выяснить, что все это значит, удовлетворить своё нездоровое детективное любопытство. Ну и, наконец, я просто не мог уехать без денег, документов и сигарет.

Я сунул пистолет под куртку и направился в ближайший подъезд.

В замершем подъезде хлопок прозвучал оглушительно. Мне показалось, что кисть оторвалась и, звякнув, удача на пол. В ответ на втором этаже звякнула и отворилась дверь.

— Петро, это ты? — громко спросил мужской голос, и его владелец затопал по лестнице, крича: — Подожди, Петруха!

Я спрятал пистолет под куртку и пинком отправил наручники в темный угол.

Домашний дядька в майке, шароварах и шлепанцах удивленно разглядывал меня с площадки первого этажа.

— А где Петро?

— Абдулла зарезал, — ответил я не приветливо.

Дверь наверху снова отворилась и закричала уже женским голосом:

— Кто там — Петро?

— Нет, — ответил мужик.

— А кто?

— Да какой-то идиот.

— Так иди домой, шо там стоять?

Он пожач плечами, повернулся и пот бежал наверх. Я пожал плечами, поднял наручники и вышел во двор.

В чём они все пытаются меня убедить? В том, что по приезде к ним в Одессу у меня съехала крыша? Не согласен. Хотя если под моей крышей подразумевать Клина, то вполне возможно.

Я сел в машину и внимательно осмотрел двор. Петрухи нигде не было.

Я усиленно проборолся со сном на улочке с односторонним движением, фонтаном и пианино не более часа. Он опять пришел с мальчишкой. Дедушка нес под мышкой теннисные ракетки, внучок стучал мячиком об асфальт. Такая вот лубочная картинка.

Они пересекли улицу прямо перед моим бампером, поднялись на террасу и уселись недалеко от ограды.

Панадол успокоил головную боль, но не чувство голода. Кроме того, хотелось спать и курить, и хотелось сильно.

Почувствовав желание, не спеши удовлетворить его. Так говаривал какой-то древний умник. Ясное дело, он был некурящий, а перед изречением хорошо покушал и выспался. Может, он думал о женщинах, тогда простительно.

Я тоже не спешил с удовлетворением, но ни о чем другом, как о сне и сигарете, думать просто не мог. Естественно, я опять не имел детального плана действий. Не знал, что делать с мальчишкой. Не буду же я похищать дедушку, ведь это связано с нанесением ему легких телесных повреждений на глазах у невинного младенца. Или плюнуть, пусть с детства привыкает к суровой действительности?

Мальчишка вёл себя отвратительно. Он стучал мячом уже по столу и опрокинул бутылку «пепси». Пока Чего Изволите вытирал лужу, мальчик уполз за мячиком под соседний стол. Дедушка был добрый и снисходительный, он взирал на все это со специфической улыбкой, предназначенной любимым чадам.

Наконец им принесли мороженое, и мячик был отложен на край стола. Мячик обиженно качнулся, спрыгнул на пол, проскочил сквозь ограду и покатился по тротуару.

Я был тут как тут. Выскочив наружу, я подхватил мяч и вернулся в машину. Мальчик отодвинул вазочку и решительно направился ко мне. Смелее, малыш, сейчас ты позовешь дедушку на помощь.

Малыш заглянул в открытое окно противоположной двери.

— Эй, мужик, давай мячик!

Вот те раз! Я-то думал, что я — дяденька.

Он распахнул дверь и с возмутительно наглой рожей сунулся в салон:

— Что, вопросы? Быстро отдал мячик!

Я посмотрел через лобовое стекло на дедушку. Он благостно улыбнулся и махнул мне рукой, мол, не связывайся, лучше отдай по-хорошему. Тут-то и созрел план. Я схватил мальчишку за шиворот и рванул на себя, затем перегнулся через него, закрыл дверь. Заурчал мотор, машина тронулась, я снова нагнулся над барахтающимся мальчиком и отчетливо прокричал в окно:

— В два часа в «Короне». Я передам условия. Никаких глупостей. «Корона», два часа.

Дедушка, наверное, всё ещё улыбался, когда мы, проскочив улицу, скрылись за поворотом.

4

Мальчик выпрямился на сиденье. Он был красный, злой и удивлённый.

— Нам через час на теннис. Галина Гавриловна будет ждать, — сообщил он нерешительно.

— Подождет твоя Горилла Наврати-ловна. Где папа, на даче?

Он кивнул.

— Вот к нему мы сейчас и поедем. Дорогу помнишь?

Он опять кивнул, воодушевился и обнаглел.

— Ну, тебе от него попадё-ёт. Сворачивай, сворачивай же! — завопил он неожиданно.

— Куда?

— Да проехали уже! Следующий перекрёсток, налево, — прогудел мальчик инструкторским басом.

— А кто он, твой папа?

— Мой папа — акула шоу-бизнеса! — отчеканил акуленок. — Знаешь, что он с тобой сделает?

— Что?

— Как даст по морде! А потом ещё как изобьёт!

— А потом?

Мы выехали к морю. Эх, сейчас бы покурить, поспать и искупаться. Спросить у этого жлобеныша, что ли? Да нет, вряд ли дедушка балует его сигаретами.

— Изобьёт, и что потом?

Ему понравилась эта игра.

— Обрежет тебе все уши.

— Так, хорошо, потом?

— Оторвёт нос!

— Молодец, мальчик! — подбодрил я его. — Ну а потом?

Он задумался ненадолго и радостно крикнул:

— Изрежет на мелкие кусочки!

— Потом отдаст все твоей бабушке, и она сварит студень на твой день рождения! — так же радостно закричал я.

Пацан надулся, уставился в окно, и через пару минут я пожалел об этом. Впереди на обочине стояла милицейская машина. Мы оба смотрели на нее.

— А вот я и скажу, что ты меня украл у дедушки, — пригрозил он.

Я, не раздумывая, вытащил пистолет и ткнул ему в бок.

— Выедем за город — дам пострелять.

Мальчик поверил, засиял и так, сияя во все лобовое стекло, пронесся мимо гаишника.

Город остался позади. Море тоже вильнуло в сторону и постепенно скрылось за холмами.

— Долго ещё? — спросил я.

— Минут сорок, — ответил он, не задумываясь. — Дай пострелять.

— Да ты ещё не разбираешься в часах-то, — усомнился я.

— Когда папа девок возит, они всегда здесь спрашивают. Когда стрелять будем?

— Когда на дачу приедем.

Я свернул на проселок и, проехав километра два, остановился.

— Дай пострелять, обещал же!

Его рука нырнула мне за спину. Я дёрнулся и треснулся затылком о боковое стекло. Разозлившись, отвесил ему подзатыльник. Мальчик съежился в кресле и заплакал.

Боль в голове стихала. Стало стыдно и жалко мальчишку. Он был хоть и толстый, и наглый, но все-таки маленький. Он тоненько подвывал и тер кулаками глаза.

А ещё он был сыном моего врага, из-за которого меня били по ушам, душили и оскорбляли, не давали есть, спать, курить и купаться в море. И сам мальчик был главным козырем в моей партии. Если мне не удастся с наскока вытащить Ленку, то можно попытаться произвести бартерную сделку.

— Хватит ныть, щенок, — прикрикнул я на него.

Мальчик замолчал и уставился на меня испуганными глазенками.

Мне опять стало неуютно от этого взгляда.

— Лучше расскажи что-нибудь.

— А что рассказать? — Он шмыгнул носом.

— Что твой папа сделает, когда меня поймает.