Калейдоскоп (СИ) - Green Anastasia

Of this empty house that don’t bother me.{?}[Этого пустого дома — он меня не тревожит.]

I can take the few tears now and then{?}[Я переживу эти слезы на моих щеках,]

And just let them out{?}[Я просто даю им волю…]

Стоит лишь к двери подойти, как стуки, царапание и шебуршание загадочным образом стихают. Ванда уже думает, что ей показалось, уходить собирается, когда вдруг прямо за дверью кто-то фыркает. Или даже рычит. Тоненько так, но достаточно, чтобы на себя внимание обратить.

Глубоко вздохнув, Ванда распахивает дверь. Перед ней — девочка-волчонок. Нахмуренные брови, серьёзный-серьёзный взгляд исподлобья, тонкие ручки, судорожно стискивающие потрёпанный жизнью и свесившийся набок рюкзак, а в громадных карих глазах, в глазах… Слёзы. Ванде даже кажется, что это аномалия такая, что это свет просто так мелькает, а не капли блестят подтаявшими слезинками на бархатной радужке.

So much life in those open eyes{?}[Сколько жизни в этих раскрытых глазах,]

So much depth, you look for the light{?}[Сколько глубины… Ты ищешь свет,]

But when your wounds open, you will cry{?}[Но когда твои раны откроются, ты будешь плакать,]

You’ll cry out now and you’ll question why{?}[Ты будешь кричать и вопрошать: «За что?»]

Это не ребёнок. Дети не смотрят с такой тоской и болью, будто выжженной где-то на сетчатке ещё до своего рождения.

«Смотрят, Ванда, смотрят. Ты смотрела? Или забыла, как пугалась отражения в зеркале в первые дни после смерти родителей?»

— Т-ты — Алая Ведьма? — у девчонки голос срывается на мгновение, из груди с клокотанием рвутся глубоко-глубоко задушенные рыдания, только взгляд всё так же твёрд, всё так же суров. Ей бы разрыдаться сейчас, по стенке съехать, а она стоит, хмурится в попытке не пропустить непрошенные слезы, скопившиеся в уголках глаз. Держится из последних сил, хотя саму всю трясёт мелко-мелко, но малышка лишь рюкзак крепче к себе прижимает, вцепляется в него буквально, как за последнюю надежду. И отчего-то так же смотрит на Ванду.

Ванда моргает, медленно и с недоумением вздёргивая бровь.

— Девочка, откуда ты меня знаешь? Я в первый раз тебя вижу, малышка, — она присаживается на колени, становясь с ней на одном уровне, и едва удерживается, чтобы не протянуть руку и не провести ласково ладонью по её волосам. Как она делала раньше Билли и Томми, как успокаивала Вижена, отгоняя от семьи все страхи. Маленькая незнакомка с диким взглядом поразительно напоминает Ванде кого-то, да так, что под рёбрами печет тихонько. — Где твои родители? Если ты потерялась, мы сможем быстро найти их…

— Нет, — девочка агрессивным качанием головы прерывает эту тираду, и Ванда послушно обрывает сама себя на полуслове. Отчего-то такому командирскому тону и сурово прищуренным глазам перечить не хочется даже Алой Ведьме. — Я хочу, чтобы ты нашла их. Ты сможешь их вернуть, слышишь, я же знаю, знаю…

Ванда не сразу соображает, что девочка всё же сдаётся, начинает бессмысленно тараторить, глотая слова, хлюпая носом, ресницами вмиг намокшими хлопая. Она на пол едва не оседает, содрогаясь в наконец-то порвавшихся наружу рыданиях, но вместо этого мертвой хваткой вцепляется в плечи Ванды, прижимается к ней трепетно-трепетно, будто знает уже давно, продолжает плакать. Как Билли и Томми когда-то. Ванда не понимает, игра ли это её расстроенного воображения или в глазах малышки действительно сверкает радуга. Погасшая. Тусклая. Едва заметная. И срочно требующая себя воскресить.

I can see a rainbow{?}[Я вижу радугу]

In your tears as they fall on down{?}[В твоих слезах, когда они катятся по щекам.]

I can see your soul grow{?}[Я вижу, как твоя душа взрослеет]

Through the pain as they hit the ground{?}[Сквозь боль, когда они падают на землю.]

I can see a rainbow{?}[Я вижу радугу]

In your tears as the sun comes out{?}[В твоих глазах, когда выходит солнце]

— Ты поможешь мне вернуть папочку? — вдруг поднимает голову малышка и глазищами огромными своими смотрит так доверчиво-доверчиво, что у Ванды все ответные слова мгновенно сжигаются в горле.

«Предложи тебе кто-нибудь воскресить родителей, ты бы в эту возможность зубами вцепилась. Могла бы вернуть Вижена, Пьетро, Билли, Томми — что угодно бы сделала, лишь бы быть с ними, правда? Так почему бы не поддаться на мольбу этой девчонки, а, Ванда? Почему бы не раскрыть весь свой потенциал?»

И впервые Ванда с Алой ведьмой согласна.

Вернуть папу? Что ж, можно попытаться. Ванда, правда, пока не имеет никакого понятия, кто же этот папа и куда (а главное — как) его надо возвращать, но она справится. Алая Ведьма всё же. Она может создавать маленькую жизнь. Может. Может. Может.

— Конечно-конечно, — шепчет Ванда, наклоняясь и целуя девочку в макушку, стараясь отогнать непрошенные воспоминания о том, как точно так же она обнимала Билли, Томми и Вижена во время короткой передышки перед финальной битвы с Агатой. Битвы, положившей конец её собственному с таким трудом отвоёванному счастью.

— Спасибо, — малышка вдруг отрывается от неё всего на секунду, голову вскидывает резко, по-звериному. — Меня зовут Лора.

***

Если бы Ванда не пережила всего, что пережила, в историю Лоры наверняка бы не поверила. Другой мир, мутанты, лабораторные опыты над особенными детьми, разлученные семьи и смерти — звучит чертовски похоже на её привычный мир, с одной только разницей — он здесь далеко не так жесток. Лора сбивчиво что-то повторяет про иллюзии и разрывы реальности, про силы Ванды, про доктора Стрэнджа, который ищет её, чтобы вернуть обратно в родной мир, что магия Алой ведьмы ненадолго открыла портал, в который она и вскочила, ведь в другой Вселенной ей больше нечего было искать.

Очнуться в полной мере её заставляют слова:

— Ты очень похожа на мою маму.

— А? — Ванда поворачивает к ней голову. Надеется, не так расслышала вопрос. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

— На маму мою ты похожа, — с ещё большей уверенностью повторяет Лора, и у Ванды в груди что-то с треском лопается. Нет. Не похожа она ни на чью маму, ни на чью глупую-глупую надежду. Господи, да она сама ужасная мать и жена, даже семью свою не смогла спасти! — У вас почти одинаковые способности. Она — Феникс, ты — Алая ведьма. А ещё вы обе рыжие и красный любите! Представляете, как будет круто, когда вы познакомитесь?

Ванда кивает рассеянно. Ага, здорово, конечно. Просто чудесно, чтоб тебя. Бросает взгляд на стопку комиксов, которые Лора выудила из своего огромного рюкзака. Откуда на нём и одежде девочки кровь, Ванда предпочитает не думать.

— Ты… Она ведь не твоя мама, солнце, — Ванда тихонько подсаживается ближе, не пугает, пытается имитировать манеру разговора с маленьким ребёнком, застрявшим в своих фантазиях. — Ты даже не знаешь её.

Старается говорить тише и аккуратнее, руку даже протягивает, чтобы обнять ободряюще-утешающе, но выходит с переменным успехом. Лора вспыхивает, вскакивая с места так проворно, что Ванда не успевает сориентироваться:

— Нет, знала! Про них написаны комиксы, комиксы, слышишь? — к горлу внезапно едва не прижимаются острые металлические когти, с лязгающим звуком выскочившие между костяшек Лоры. Увидев в глазах Ванды промелькнувший страх вперемешку с паникой, Лора быстро убирает их, отступает на немного, пока Ванда отдышаться старается, инстинктивно отодвигается подальше. Что. Это. Чёрт возьми. Сейчас было? А Лора сверкает торжествующе ещё влажными от слез глазищами, срывается с истерической радости-гордости на нездоровый смех и практически жалобный скулеж, опять захлёбываясь в рыданиях: — Моя мама когтей не боялась. И сестра тоже! Вся моя семья — герои. Они не раз спасали этот чёртов мир, тётя Ванда, понимаешь? Такими они и были, только такими, а не как мой… не как мой… — она вдруг затихает на полуслове, смаргивая влагу, — так же быстро, как и взорвалась, — опять жалостливо утыкается ей в плечо, и Ванде хватает такта не продолжать.

«Как мой папа».

Ты смеешься так звонко над тем, что остался один